Л.М. Янгель

Сказание об отце

…Не буду говорить о роли отца в создании космической техники. Если позволите, я расскажу немного о том, что помню сама или со слов родителей о другой стороне его жизни, которая проходила вне стен КБ.

Отец мой был шестым ребенком в 12-детной, очень трудолюбивой крестьянской семье. Как все крестьянские ребятишки он с самых ранних лет приобщался к работе, помогая родителям, присматривал за малышами. Наверное, начиная с этого момента у него возникло чувство ответственности за порученное дело.

Огромную роль в формировании папиного характера сыграли те годы, когда он учился в ФЗУ и работал на ткацкой фабрике помощником мастера. В конце 20-х годов впервые в истории нашей страны дети неграмотных рабочих и крестьян, такие как мой отец, получили возможность выбиться в люди. Они были все молоды, верили в светлое будущее своей страны.

В комсомольской коммуне, в которой отец прожил четыре года,
20 юношей и девушек жили как одна семья. Все было общее, независимо от того, кто сколько заработал. Каждому выделялись какие-то деньги на личные нужды. Все вместе решали: кому и что необходимо купить. Отцу, например, когда поехал навестить своих родных, коллективно купили конфет, медвежьего сала. Это было великолепное время, когда работали, учились, организовывали субботники, соревнования, читали, спорили, мечтали. Можно только позавидовать им и пожалеть, что у основной массы сегодняшней молодежи нет не только возможности для этого, но и настроения.

Рядом с фабрикой располагалась 10-я авиационная бригада. На огонек к коммунарам приходили комсомольцы с фабрики, летчики. Именно поэтому отец стал не текстильщиком, создателем ткацких машин, а создателем авиационной, а потом космической техники. Шефство фабрики над аэробригадой не было случайным, так как самолетные крылья тогда делались из ткани. Фабрика этим производством как раз и занималась. Контакт между ними был естественен.

Отец вступил в комсомол еще в Сибири в 14 лет. Когда попал в коммуну, сразу выделился своими организаторскими способностями, вошел в общественную жизнь, был комсомольским вожаком. К концу работы на фабрике вступил в партию. Те, кто вместе с ним работали, всегда отмечали его умение жить в коллективе, руководить так, чтобы никого не оскорбить, не обидеть. Также ему были присущи убежденность в своей правоте и принципиальность. Он терпеть не мог подхалимов. Был совершенно ровен с людьми, неважно кто перед ним был: директор или рабочий. Отец оставался таким и дома, и среди друзей. Еще он был очень цельной натурой. Этот характер, который сформировался в юности, остался таким до конца его дней, несмотря на все те высоты, которых он достиг. У нас в семье никогда отношение к людям не определялось положением человека, выгодой.

Все работали, трудились. Мама тоже закончила МАИ, защитила кандидатскую и докторскую диссертации, была профессором, преподавала. К нам приходили аспиранты. Она писала много книг, учебников, которые и сейчас пользуются известностью: по механике самолета, динамике.

Навыки, которые отец приобрел в детстве и работая на фабрике, очень пригодились ему. Он пытался научить нас чему мог. Помню, учил маму правильно держать косу в руках, меня – отличать колун от топора, правильно поленницу складывать, штопать. Считал, что штопка у него получается гораздо лучше, чем у матери и бабушки.

В 1946 г., помню, был такой случай, когда жили мы довольно сложно и у отца единственный костюм пришел в такое состояние, что выходить в нем на улицу было неудобно. И вот однажды воскресным утром он взял бритву и к ужасу моей бабушки аккуратно распорол его по швам, отутюжил, отпарил, перелицевал и сшил на машинке. К вечеру костюм висел в шкафу как новый. Я думаю, что большинство женщин на такое вряд ли способны, во всяком случае, у меня бы не получилось, точно.

Когда отца назначили Главным конструктором в Днепропетровск, мои родители решили, что он поедет один. Причин тому было очень много. Нет смысла говорить. Они обоим казались достаточно серьезными.

Будучи человеком исключительной скромности, отец по приезде в Днепропетровск сразу отказался от квартиры. Понимал, что жить будет один. Считал некрасивым и неудобным занимать квартиру, зная, как остро стоял тогда жилищный вопрос в любых организациях. Поэтому жил в гостинице.

Когда мой брат оканчивал институт, мы решили, что он вместе с женой приедет к отцу скрасить как-то его одиночество. Тогда папа согласился переехать в квартиру из двух смежных комнат на улице Рабочей. Это была небольшая квартирка, окна которой выходили во двор. Жить там было довольно сложно. Летом было жарко, окна открывали настежь, а прямо под ними стоял деревянный стол, за которым каждый вечер собирались любители игры в домино. Они очень бурно выражали свои эмоции, но отец категорически запрещал делать им замечания. Высыпаться в такой ситуации ему было довольно сложно. Не мог он и полноценно работать. Он никогда перед выходными днями не уходил из КБ без каких-либо документов: не обязательно технических, это могли быть документы, связанные с его работой в Верховном Совете, материалы по ЦК партии. Только тогда он согласился переехать в коттедж.

Надо сказать, что поначалу коттедж его ужасно угнетал. Там он был один, чувствовал себя как в клетке. Коттедж был обнесен довольно высоким забором, и отец переживал, что соседи примут его за буржуя. Елене Матвеевне он категорически запрещал гонять мальчишек, лазающих через забор за яблоками. Когда с ними встречался случайно во дворе, то всегда находил общие темы для разговоров.

Жизнь в коттедже была довольно интересной. Я впервые поняла, что отца охраняют. Система охраны работала довольно четко. В гостинице народу было много, и охрана оставалась рядом незамеченной. В коттедже это сделать было сложно. Отца это раздражало. Во всем доме было несколько кнопок: на кухне, в кабинете, в спальне. Если что-нибудь случится, нужно было нажать кнопку. Елена Матвеевна несколько раз случайно нажимала ее. Тут же минут через
10-15, топая сапогами, человек 6-7 с автоматами вбегали в дом и спрашивали, что случилось. Заканчивалось все чаепитием.

Вскоре систему охраны немного изменили и договорились, что в случае сигнала тревоги охранники будут перезванивать по телефону, узнавать все ли в порядке. Это было бы тоже неплохо, если бы система регулярно не давала сбои. Происходили они, как правило, по ночам. Когда отец засыпал, раздавался звонок: "Михаил Кузьмич, Вы живы?" После этого он долго не мог уснуть. Не знаю, какие меры приняли, но потом все уладилось.

Мы старались приезжать к отцу на каникулы, когда учились в школе. Затем Саша жил здесь несколько лет. Потом уже я приезжала со своими детьми, когда они были совсем маленькими. Мама очень часто бывала в выходные дни. У вас тогда летал самолет по пятницам и понедельникам, поэтому прилететь и провести два дня с отцом было возможным. При этом жизнь его была как затянувшаяся многолетняя командировка.

У папы была большая нагрузка, но иногда надо было с кем-то поговорить о работе, личных проблемах, поехать отдохнуть. Если бы не те люди, которые его окружали, ему было бы невыносимо трудно. С самого начала, когда он ехал сюда, здесь уже были друзья студенческих лет: Василий Сергеевич и Вера Ивановна Будники. Мама даже с ними обоими когда-то кончала аэроклуб. Если Василия Сергеевича у нас в доме во время разговора называли Васей, то Вера Ивановна всегда была только Верочкой.

В дальнейшем у отца появились самые верные, настоящие друзья. Я не могу сегодня не сказать об одном из самых любимых – Сергее Петровиче Метлове, работавшем в Днепропетровском обкоме партии, курировавшем завод и КБ. Он очень много доброго сделал для отца. Это Александр Максимович Макаров, которого все очень любили, не надо объяснять, насколько великолепным человеком он был. Отец очень любил Берлина, трагически погибшего в 1960 г. У отца было очень много знакомых, к которым он хорошо относился.

С огромной благодарностью я вспоминаю еще трех человек, которые очень помогали отцу в жизни в Днепропетровске. Это его бессменный водитель Павел Александрович Мизинов. Он был не просто водителем, а настоящим помощником, товарищем. Это был великолепный обаятельный человек, с чувством юмора, с необыкновенно задорной улыбкой. Не могу не сказать о Лидии Павловне, бессменном секретаре с первого и до последнего дня. Самый преданный отцу человек. Именно ее голос мы слышали, когда звонили из Москвы. Она всегда соединяла с кабинетом отца. Ее голос мы узнавали из сотен других. Была еще Елена Матвеевна Ушакова. Сначала папа попал к ней как один из тех, кого она опекала в гостинице. Когда он переехал жить на ул. Рабочую, она все бросила и стала заниматься только отцом. Смотрела за ним, как мать за родным ребенком. Все вопросы быта взяла на себя и была с ним до последнего дня. Даже после смерти отца она какое-то время оставалась в нашей семье.

Только благодаря тому, что вокруг отца были такие люди, он жил здесь полноценной жизнью, несмотря на свое одиночество.

Иногда бывают такие люди, у которых, казалось бы, есть какое-то предназначение в жизни, которые были как будто посланы на Землю для выполнения определенного долга. Этих людей судьба бережет, даже если человек идет по лезвию ножа. Он все равно выживает, чтобы что-то сделать потом. У отца было несколько таких ситуаций, когда жизнь его буквально висела на волоске. Я уже не говорю о том трагическом октябре 1960 г. Хочу рассказать о двух эпизодах.

1938 год. Отец работал в КБ Н.Н. Поликарпова и только что вернулся из командировки из США. И тут сначала арестовывают его брата – беспартийного учителя географии (больше его никто и никогда уже не видел). Затем Николай Николаевич вызывает отца и показывает ему документ – донос, где говорилось, что он – сын кулака, обманом пролез в партию, обманул всех при поступлении на работу в КБ. Документ этот уничтожить Николай Николаевич не мог. Что следовало за такой бумагой, можно себе представить. Н.Н. Поликарпов сделал единственно возможное в этой ситуации: задним числом оформил отпуск и послал отца в Зырянову привезти справку, доказывающую, что все это ложь.

Был конец декабря. Отец сумел достать валенки, взял билет на поезд. Доехал до Ангары, по дороге писал маме письма. Мороз был в ту зиму жуткий, писал, что в Иркутске было ниже 50 °С, даже рельсы лопались. Ангара к тому времени еще не была покрыта льдом. По ней шли мелкие льдины. Ни один нормальный человек в такой ситуации перебираться бы на другой берег не стал. Отец с его талантом организатора нашел еще трех-четырех человек, которым тоже надо было перебраться через реку. Они нашли лодку и поплыли.

Мало того, что по реке шли льдины, стоял еще и очень густой туман. Река широкая, бурная, километрах в пяти ниже по течению начинались знаменитые ангарские пороги. Мужчины потеряли ориентиры, на лодке началась настоящая паника. Папа писал, что ему пришлось взять бразды правления в свои руки при помощи нашего образного русского языка. И все-таки они сумели пристать к противоположному берегу, хотя их и снесло на три километра ниже по течению.

Когда он продрогший и промокший появился на пороге дома, у родных был шок. В такое время года никогда никто Ангару не переплывал. Отец после этого был сильно простужен, болел. Но документы он привез и избежал очень тяжелой участи.

Это была ситуация опасная, но не до такой степени, которая произошла с ним в 1941 г. Тогда по приказу Совнаркома руководители министерств, ведомств, предприятий уже уехали на восток. Шла массовая эвакуация промышленных предприятий. На отца была возложена работа по эвакуации в Новосибирск оборудования и изделий КБ Н.Н. Поликарпова, где он работал. Он в ранге заместителя Николая Николаевича занимался этими работами.

У отца была характерная привычка – всегда экономить время, выбирать самый короткий путь. Однажды с утра он уехал в райком партии на машине. По возвращении решил сократить путь – полез в дырку в заборе. А в это время наши зенитчики сбили немецкий самолет над центральным аэродромом (немцы были уже недалеко от Москвы). Трое немцев благополучно катапультировались. Одного сразу поймали, а другие успели скрыться. Группы солдат были отправлены на их поиски как раз на территорию завода. Предполагалось, что там они должны были приземлиться.

Ничего не подозревающий отец быстрым шагом направлялся к своему кабинету, когда его остановил патруль и попросил предъявить документы. Он лезет в гимнастерку, а бумажника нет. Начинает соображать, что, скорее всего, оставил его в своем рабочем кабинете. Объяснять что-нибудь бесполезно. Посмотрели солдаты: тип подозрительный, хотя и говорит по-русски, но документов нет, на секретный объект лезет через дырку в заборе. Решили тут же расстрелять. Толкают отца в спину и ведут к этому забору. Можно себе представить, о чем он в этот момент думал: погибнуть от рук своих же под забором собственного предприятия. Совершенно случайно навстречу вышли трое рабочих завода, знавших отца в лицо: "Куда вы ведете нашего директора?" Патруль после этого отпустил его.

Был и другой случай. Отец ехал на электричке. Двери тогда открывались механически. Было жарко, лето, и они были открыты настежь. Вдруг отец видит, что на параллельном пути его электричку догоняет другая (он знал расписание всех поездов). Ему приходит в голову мысль, что эта электричка не останавливается на какой-то станции, значит придет на пять минут раньше к месту назначения. Почему бы в нее не пересесть?

Поскольку относительная скорость поездов была небольшая, оказалось, что в принципе перепрыгнуть несложно. Дождавшись пока два тамбура окажутся друг напротив друга, он перепрыгнул, хорошо приземлился, повернулся и буквально покрылся холодным потом. Между двумя путями в землю был врыт не то рельс, не то столб. Еще несколько секунд и от него бы вообще ничего не осталось. Вот на этом примере он нас учил, что прежде чем что-то сделать – надо хорошо подумать.

Последнее, о чем мне хотелось бы сказать. В тот день, 25 октября,
30 лет тому назад отец с мамой поехали в министерство. Он понимал, что не сможет быть уже полноценным руководителем. К этому времени он много болел и после пятого инфаркта чувствовал себя действительно скверно. Все еще усугублялось тем, что врачи ограничили его контакты, особенно связанные с работой. Папе не говорили, что к нему не пускают посетителей, а он думал, что его начали забывать. В этом плане моральное состояние его было очень тяжелым. Он переживал, о чем-то напряженно думал все время, что-то писал. В Москве ему был предоставлен кабинет для постоянной работы. Накануне он сказал мне, что 8 ноября уже выходит на работу. Только еще не знает, где будет кабинет: в ЦНИИмаше или в здании министерства.

Перед выходом из дома отец сказал маме: "Ты знаешь, если никто не придет, то мы с тобой быстро вернемся домой". Когда он приехал в министерство и поднялся на второй этаж, увидел, сколько людей пришли его поздравить. В течение двух часов непрерывно приходили те, кто с ним работал, смежники, заказчики. Это был такой эмоциональный подъем. Он не просто благодарил всех за поздравления, а делился своими мыслями, говорил, что делать дальше, какие направления развивать. Получилось как завещание всем друзьям, коллегам.

В тот день, когда папу хоронили, мама сказала, что он умер счастливым. Я думаю, она была права. Его оценили, признали. Он прожил свою жизнь не напрасно. Это было великим счастьем для такого человека, как он.

Хочу от всего сердца сказать всем вам за это огромное спасибо. Каким бы он ни был талантливым, какие бы прекрасные идеи ни приходили в голову, ничего он не смог бы сделать без вас. Это вы сделали все вместе. Один человек не в состоянии что-то сделать. Он прожил свою жизнь не напрасно. Спасибо вам огромное за все. Будьте здоровы!

Октябрь 2001 г.

По материалам газеты "Конструктор"

Поиск по сайту: