Наш Кузьмич

Фамилию Янгель я впервые услышал в сентябре 1958 года от своего однокурсника Леонида Беляева, который, как и было положено получившим назначение, прибыл в Днепропетровск к 1-му августа и уже успел не только перевестись из завода в ОКБ, но и увидеть "живую" ракету в сборочном цехе. В течение месяца (пока я ждал допуск) он с восторгом рассказывал мне о КБ, о своей работе в отделе, давая характеристики успевшим произвести на него впечатление сотрудников. С особым придыханием он рассказывал о Главном конструкторе: "Знаешь, какой у нас Главный? Высокий, коротко подстриженный, спокойный и строгий. Сам принимает на работу молодых специалистов, определяет их по отделам. Если попадешь к нему - просись в 12-й отдел. Это отдел телеметрии, там будешь знать всю ракету. Только настойчиво просись. Он мужик хороший, между собой мы его зовем Кузьмичом".

В начале октября пришел допуск к работе. Без особых проблем начальник отдела кадров завода со словами: "Все вы рветесь в Белый дом", и взяв с меня обещание, что я буду играть за заводскую команду, подписал перевод в КБ.

К назначенному времени я пришел в приемную и почти сразу был приглашен секретарем к Главному. Не без внутренней робости я входил в кабинет. Основания к тому были. Я, скромный инженер-электромеханик со специальностью "электрические машины и аппараты", получил (после собеседования с представителем отдела кадров завода) предложение работать в неизвестном городе, на неизвестном заводе. Все было покрыто мраком тайны.

Только получив "путевку", узнал, что город назначения – Днепро-петровск, а завод – п/я 186 и, как я узнал от Беляева, завод ракетный. Мои познания о ракетах сводились к следующему: держал в руках сигнальные, видел на экранах и на картинках, как стреляют "катюши" и читал о Фау, которыми стреляли по Лондону. О телеметрии, в которую меня призывал Беляев, знал только в самых общих чертах и то применительно к промышленности…

Михаил Кузьмич стоял у окна. Я поздоровался и пошел к столу, по дороге сравнивая внешность Главного с тем описанием, что дал мне Беляев.

Сразу бросилось в глаза его словно высеченное из камня лицо - выступающие скулы, крупные рот и нос, широкий лоб и внимательный взгляд, встречающий меня. Предложив мне сесть, Михаил Кузьмич тоже сел в кресло и предложил мне рассказать о себе. Затем начал задавать вопросы. Его интересовало все: состав семьи, кто мои родители, состоят ли они в партии, чем я занимался помимо учебы и т.п. Особый интерес Михаил Кузьмич проявил к моим курсовому и дипломному проектам. Особенно к дипломному, тема которого звучала приблизительно так: "Регуляторы напряжения приточного типа". В конце 50-х к этому направлению за рубежом возник интерес, ну и у нас в стране соответственно. Я объяснил принцип работы регулятора, его преимущества и недостатки.

Несмотря на появившуюся уверенность, меня не оставляли сомнения: "Зачем я нужен в ракетном КБ со своими реле и регуляторами? Не примут – поеду обратно в Харьков, на ХЭМЗ, считать электрические аппараты". Неожиданно Михаил Кузьмич предложил мне работу в 3-м отделе. Я знал от Беляева, что электрика - только в 8-м и 12-м отделах и попросил направить меня в 12-й. Михаил Кузьмич повторил свое предложение. Я же робко, но настойчиво стал объяснять, что я электрик, что к кульману у меня любви нет и что хочу в 12-й.

Наверное, у Главного было хорошее настроение – он терпеливо слушал мой лепет и предложил (как мне теперь кажется) последний аргумент "У начальника 12-го отдела сложный характер". На это я ответил, что сложностей не боюсь и для меня главное - это работа. На этом собеседование закончилось. Пожелав успешной работы, Михаил Кузьмич напутствовал меня словами: "Поработайте месяца три и, если возникнут сложности, давайте вернемся к нашему разговору".

Коллектив отдела, в который я влился, состоял на 90 процентов из молодых людей, увлеченных своей работой и не только: в отделе были и художники, и музыканты, и спортсмены. Даже начальник отдела – Николай Николаевич Жуков, которому тогда было под сорок, увлекался волейболом. Я с головой погрузился в работу и, конечно, ни через три месяца, ни через год к Михаилу Кузьмичу не пошел, тем более, что с Жуковым сложились нормальные уважительные отношения. Как говорится – от добра добра не ищут.

Следующая встреча с Главным конструктором произошла 20 сентября 1960 года в самолете, летящим на Байконур. Самолет был укомплектован специалистами КБ, командируемыми для участия в подготовке к пуску первой межконтинентальной баллистической ракеты 8К64 (Р-16). Через некоторое время после взлета Михаил Кузьмич обернулся (он сидел впереди, у кабины,) и обратился к сидящим сзади с предложением расписать пулю, желающие нашлись сразу.

По всему было видно, что коротать время в полете за игрой в карты – дело не новое. Пока готовился "стол", Михаил Кузьмич достал бутылку коньяка и предложил "принять участие". Игра началась. Конечно, назвать встречей ситуацию, когда ты сидишь на расстоянии двух метров напротив и внимательно, стараясь не выдать себя, наблюдать за Главным, играющим в преферанс, можно с чрезвычайно большой натяжкой. Интерес был неподдельный, ведь я уже почти два года работал в КБ и с той первой встречи многое изменилось в жизни ОКБ, Михаила Кузьмича, да и моей тоже. ОКБ расправляло крылья: первенец КБ – ракета 8К63 (Р-12) прошла полный цикл наземных и летных испытаний и в 1959 году была принята на вооружение Советской Армии. На ее основе в том же году были созданы Ракетные войска стратегического назначения. На знамени КБ появился первый орден Ленина, многие сотрудники были награждены орденами и медалями. Михаилу Кузьмичу было присвоено звание Героя Социалистического Труда и вручены Золотая медаль "Серп и Молот" и орден Ленина, он стал лауреатом Ленинской премии, доктором технических наук. Я смотрел на играющего Михаила Кузьмича и видел те же внимательные глаза, неторопливые движения рук, тасующих или собирающих с импровизированного стола типа чемодан игральные карты. Голос его был негромким, реплики немногословны, а каждая удачная игра вызывала мягкую улыбку, а то и присущую месту шутку.

Да, вот таким я его и представлял и прозвище "Наш Кузьмич", как его называли за глаза и те, кто общался с ним, и те, которые его и в глаза не видели, очень соответствовало сидящему на некотором расстоянии от меня человеку – человеку, много испытавшему, много свершившему, спокойному и уверенному в правоте своего дела.

Месяц, предшествующий трагедии, запомнился постоянными доработками, которые почти всегда приходились на вечерние и ночные часы. Могу с уверенностью сказать: полигон, особенно если работаешь там длительное время, это и школа жизни, и курсы обмена опытом и повышения квалификации, и прекрасная возможность для молодежи проявить себя в глазах руководителей.

Однажды "проявил" себя и я. Это случилось в середине января 1961 года. Прилетев 4-го января на полигон, буквально на следующий день приступили к работе с ракетой № 2 8К64, которая прибыла 1-го января. Несмотря на то, что на заводе она прошла все испытания, доработок хватало. Иногда оставались ночевать в МИКе, благо в отличие от 6-й гостиницы там было тепло. Холод в гостинице так доставал, что бритье с ледяной водой превращалось в муку. И чтобы облегчить себе жизнь, я и Николай Сорокин (старший инженер нашего отдела) заключили пари, что не будем бриться до нового успешного пуска. И не брились. Бороды начали отрастать. Однажды утром, обсуждая в гостинице со смежниками из "Прожектора" время и возможность доработки СЭС, я опоздал на автобус и пошел на работу пешком. Подходя к площадке, вижу, что у входа в МИК кто-то ходит. Прошел КПП, иду к МИКу и вижу, что это не кто-то, а Михаил Кузьмич как-то не очень спокойно прохаживается туда-сюда. Я подошел, поздоровался, а мне суровым голосом вопрос: "Почему Вы опаздываете на работу?" Ответил, что встречался со смежниками. "Почему не на рабочем месте?" Объяснил, что им надо было сходить на другую площадку. А дальше я уже слушал монолог: "Почему Вы не бреетесь? Как Вам не стыдно? Молодой советский инженер, кому Вы подаете пример своей неопрятностью на лице?" Попытка объяснить, что это до удачного пуска, не удалась. И мне действительно стало стыдно своей слабости, и в тот же вечер, превозмогая боль (щетина уже была 5-6 мм), я распрощался со своей растительностью…

Потом были 2-е февраля, мороз за минус 30 °С и пуск ракеты № 2 8К64 - первый пуск, в подготовке которого я принимал непосредственное участие, и построение боевого расчета в непосредственной близости от еще теплого пускового стола, и эмоциональные выступления нового Главкома Г.К. Москаленко и Главного конструктора М.К. Янгеля, поздравивших участников с успешным пуском и благодаривших за самоотверженный труд, и наше дружное, восторженное, многоголосое "Ура". Да, этот успешный пуск был нужен РВСН, стране, но еще больше он был нужен Михаилу Кузьмичу, коллективу ОКБ, сумевшим после трагедии 24 октября устранить недостатки и успешным пуском подтвердить выбранное направление.

Со мной, наверное, согласятся многие работники тех лет, что увидеть, услышать Михаила Кузьмича – это уже было событие, которое осталось в памяти на долгие годы. Может это не относится к работникам проектных отделов, ведущим специалистам, которые по роду своей деятельности имели возможность встречаться чаще.

Но я помню, как Михаил Кузьмич пригласил нас, нескольких молодых специалистов, проживающих в гостинице "Южная", к себе (он тоже жил в "Южной") и расспрашивал нас о житье-бытье.

Я помню его выступление в начале 60-х на собрании комсомольцев ОКБ, на котором он призвал присутствующих направить всю энергию на решение стоящих задач и обещал, что сделает все возможное для улучшения условий работы и быта молодежи. Я помню, как мы брали у Михаила Кузьмича интервью для газеты "Конструктор" и как он обстоятельно отвечал на предложенные вопросы, даже шире, чем разрешалось по режиму.

Мне довелось встречаться с Михаилом Кузьмичом и в домашней обстановке. Так случилось, что выступления команды КВН и не столько вы-
ступления, а подготовка: обсуждение темы, работа с текстом домашних заданий, репетиции - сплотили небольшой коллектив, состоящий из капитана команды – Саши Янгеля, режиссера – Володи Горбулина, главного болельщика – Игоря Ханина и двух исполнителей – Юры Мошненко и автора этих строк. Постепенно рамки наших отношений расширялись: мы стали чаще проводить свободное время вместе, встречаясь не только на территории ОКБ. Однажды Саша предложил принять участие в поездке на рыбалку. Накануне намеченного срока мы (Саша, Володя и я) во дворе коттеджа, в котором проживал Михаил Кузьмич с сыном, часа три разбирали рыбацкие снасти, выбирая самую уловистую.

На рыбалку выехали двумя машинами. В ЗИМе – Михаил Кузьмич – на заднем сиденье, я – рядом с Пал Санычем. В "Москвиче" – Володя за рулем, рядом - Саша, а на заднем сиденье - знакомая девушка.

По прошествии почти трех десятилетий мне не удалось восстановить в памяти весь разговор, но два момента мне запомнились очень отчетливо.

Первый – это когда Михаил Кузьмич вдруг спросил: "А как поживают наши телеметристы Баранов, Брикер, Кудин? Прекрасные ребята! Это наши глаза и уши. Насколько полезна их работа, особенно в случае аварийных пусков!"

А второй, когда он спросил: "А Баранов и Александров квартиру получили?"

Вот в этом и был весь Михаил Кузьмич! Он помнил и ребят телеметристов, профессия которых популярностью в КБ не отличалась, особенно если вспомнить бытовавшее в определенных кругах выражение: "Увидел телеметриста – убей его", он помнил, что Баранову и Александрову должны были дать квартиру. Он постоянно помнил о молодежи и не только помнил, а и делал все, чтобы ей работалось и жилось лучше.

Но вернусь к самой рыбалке. Приехали на пруд. Пал Саныч на пригорке под деревом расстелил походную скатерку, выставил какую-то снедь. Михаил Кузьмич завел беседу с девушкой, а мы втроем занялись рыбалкой. Орудием лова был небольшой бредень, который, утопая в глубоком иле, кое-как удалось затащить на глубину, а потом с превеликим трудом вытащить. Разочарованию нашему не было предела: два карася граммов по 250-300. Не успели мы подготовить второй заход, как к нам на велосипедах подъехали два мужика. Представившись местными сторожами, взяли наш улов и выпустили в пруд. Наши объяснения упирались в забор: "У нас не спрашивали – ловить нельзя!" Саша сторонами пошел к Михаилу Кузьмичу и рассказал о случившемся.

Пал Саныч принес из машины документы. Надо было видеть физиономии этих сторожей и слышать их извинения, когда они прочитали документ, в соответствии с которым М.К. Янгелю разрешался лов рыбы во всех водоемах Днепропетровской области. И что интересно, Михаил Кузьмич молча наблюдал, как Пал Саныч показывает документы и принимает извинения.

… Потом было 27 октября. ЦДСА в траурном убранстве. Венки, цветы, масса пришедших проститься, и траурная процессия, и гроб на плече, и троекратный залп расчета почетного караула.

Михаила Кузьмича нет в этой жизни уже тридцать пять лет.

Но он живет в памяти всех тех, кто знал этого удивительного Человека! Он был Великим Человеком, и в этом была его сила. И тот, кто соприкасался с ним, уже никогда не сможет забыть его образ!

Апрель 2006 г.

Поиск по сайту: