Мудрый руководитель и добрый наставник

Мое заочное знакомство с Михаилом Кузьмичом состоялось задолго до личной встречи с ним. В 1955 году, когда я еще учился в университете, моя мать, работница отдела кадров завода, рассказала о новом Главном конструкторе, который буквально пленил кадровиков обаянием, добротой, улыбкой, спокойной неторопливостью, неизменным дружелюбием и благожелательностью. "Уж такой хороший Михаил Кузьмич, всегда первым поздоровается, улыбнется, расспросит о жизни, такой добрый!" И в моем представлении возникал почему-то обязательно латыш или эстонец (фамилия все-таки не русская) в соломенной шляпе, с круглым улыбающимся лицом, голубоглазый, весь какой-то мягкий и округлый.

В 1957 году я был назначен инженером в группу Н.И. Сидельникова. Пожалуй, как и большинству молодых специалистов, мне казалось, что рост моей зарплаты идет недопустимо медленно, что я заслуживаю большего, поэтому, когда соглашающимся работать во вновь создаваемом отделе пообещали повышение зарплаты, я, хотя и не получал предложения о переходе, решил обратиться к Главному.

Мое представление о внешнем облике Михаила Кузьмича мигом разрушилось. Из-за стола поднялся человек выше среднего роста, с продолговатым лицом и тронутым сединой бобриком волос. Он пожал мне руку, усадил в кресло, а сам, то присаживаясь, то вставая и прохаживаясь по кабинету, сладко затягиваясь сигаретой, стал задавать вопросы о причинах моего желания перейти в новый отдел. Запомнились его внимательные, добрые и одновременно грустные глаза, несколько тяжеловатый подбородок, крупная голова. "Небось, Дуплищев обещал златые горы?" – спрашивал Михаил Кузьмич. "Другим обещал, а мне даже и не предлагал, я сам решил перейти", - отвечаю.

Остановившись передо мной, Михаил Кузьмич начал разъяснять мне, что создаваемый отдел – дело новое, безусловно нужное, но лаборатория, где я работаю, - сердцевина экспериментальных работ, что там очень нужны толковые "ребята" (потом мне часто приходилось слышать "мои ребята", "посижу с ребятами", "подскажу ребятам"). Я же продолжал бормотать, что в новом отделе мне будет интереснее, что отдача от меня будет больше и т.п. Михаил Кузьмич поднял трубку телефонного аппарата и произнес: "Караханян, у тебя работает молодой инженер Паппо-Корыстин?" Выслушав утвердительный ответ, вновь спрашивает: "Он хороший инженер? – потом опять в трубку. – А если хороший, почему зарплату не повышаешь?… Что значит хороший, но не совсем хороший?… А если не совсем хороший, ты не будешь возражать против его перевода?… Категорически возражаешь? А почему зарплату не повышаешь?" Опустив трубку, Михаил Кузьмич обратился ко мне: "Продолжай работать на старом месте, мне думается, ты не будешь спорить со мной". Я не стал спорить.

Работая ведущим конструктором, мне часто приходилось наблюдать Михаила Кузьмича за решением тех или иных технических, организационных или общественных вопросов. По сути, вся жизнь Главного – это ежечасное решение таких вопросов. Характерной чертой, а вернее талантом, Михаила Кузьмича было умение убедить сотрудника, смежника, превратить его в своего убежденного соратника. Именно убедить, а не принудить! Но бывали случаи, когда он умел принуждать, заставлять подчиниться власти и воле Главного конструктора. О двух таких случаях хочется рассказать.

В конце 1961 – начале 1962 гг. наше КБ вело проработку по новой теме. Янгель понимал, что разработка и отработка этой темы потребует колоссальных усилий и от конструкторов, и от заводчан. Реальность осуществления этого замысла крылась, по его мнению, в немалой степени от передачи другим НИИ, КБ, заводам той тематики, которая только начала развиваться в стенах предприятия и завода, еще не закрепилась у нас, а существовала только в проектно-конструкторских проработках. Михаил Кузьмич собрал совещание, чтобы посоветоваться с "ребятами", послушать их мнение о целесообразности передачи некоторых изделий и объектов М.Ф. Решетневу и А.Г. Иосифьяну.

Надо сказать, что в то время организация М.Ф. Решетнева была филиалом КБ С.П. Королева, сибиряки очень нуждались в настоящей самостоятельной работе и подарок в виде изделия и объектов был бы для них воистину царским. Институт, руководимый А.Г. Иосифьяном, был довольно устойчивым нашим смежником, имел необходимый потенциал для разработки и изготовления жизненно важных для объекта систем: ориентации, электродвигателей, преобразователей, системы магнитной разрядки и т.п.

Забегая вперед, должен сказать, что Михаил Кузьмич еще до начала совещания принял решение о передаче и изделия, и объектов, причем решение твердое и бесповоротное, хотя он его не высказывал. Страсти на совещании разгорелись весьма бурные, особенно возражали В.С. Будник и В.М. Ковтуненко. Менее бурно, но тоже возражало явное большинство собравшихся.

– Это золотая жила – связь и метеорология, ты же это прекрасно понимаешь, Михаил Кузьмич! – с горячностью, жестикулируя, кричал В.С. Будник (между прочим, только он называл Михаила Кузьмича на "ты").

– Это ведь работа и для КБ, и для завода на всю жизнь! Ты же это тоже понимаешь! Погода и связь постоянно нужны! Постоянно!

Михаил Кузьмич спокойно выслушал всех, но, мне кажется, мысленно он был с новым изделием. Возможно, он видел каналы, реки, по которым изделие должно уйти с завода на огромной барже, мечтал о Луне. Кстати, на одном из совещаний по новому изделию Михаил Кузьмич, рассматривая глобус Луны, задумчиво произнес: "А если мы на нее не сядем?" Э.М. Кашанов тут же нашелся: "Если не сядем, Михаил Кузьмич, то обязательно ляжем!"

А совещание тем временем подходило к концу, Михаил Кузьмич предоставил возможность высказываться всем и в заключение высказался сам. Решение его было твердым и не подлежащим дополнительному обсуждению: изделия передать М.Ф. Решетневу и А.Г. Иосифьяну, сохранив за предприятием головную роль на определенном этапе, а все силы КБ и завода сосредоточить на новой теме.

Участники совещания разошлись довольно быстро, в кабинете Главного остались только В.С. Будник и В.М. Ковтуненко.

Через несколько лет Вячеслав Михайлович, вспоминая эти дни, недовольно гудел: "Что он меня, словно мальчишку, отчитывал, когда остались втроем, мол, пока я Главный конструктор, я принимаю решения, а твое дело этим решениям подчиняться! Будешь когда Главным – тебе будет предоставлено такое право, а сейчас выполняй то, что принято Главным!"

В конце апреля 1963 г., накануне майских праздников, М.К. Янгель собрал совет Главных конструкторов по разработке объекта "Метеор". О сложности обстановки, именно связанной с "Метеором", свидетельствует хотя бы то, что американская сторона выражала недовольство состоянием обмена спутниковой метеорологической информацией между СССР и США. Мол, Америка информацию представляет, а русские нет. Чтобы ускорить сроки создания такого нужного стране объекта, разрабатываемого предприятиями многих министерств, нужен был лидер, который бы, взвалив на себя огромную работу и взяв на ее выполнение самые сжатые сроки, сумел бы за собой увлечь остальных. Таким лидером стал Михаил Кузьмич. За ним были готовы последовать, но еще колебались, главные разработчики телевизионной, инфракрасной аппаратуры, телеметрических систем. Только моложавый, энергичный, со звездой Героя на груди В.А. Хрусталев без промедления присоединился к Михаилу Кузьмичу, согласившись с предлагаемыми сроками. А самым ярым оппонентом, как ни странно, стал заместитель А.Г. Иосифьяна начальник СКБ ВНИИЭМ М.Т. Геворкян. С характерным кавказским акцентом он настойчиво твердил: "Это нереально, не успеем, невозможно. Андроник, скажи хоть ты…"

Смежники продолжали колебаться. И тогда Михаил Кузьмич обратился к А.Г. Иосифьяну: "Андроник, считай, что твоего заместителя я уволил, - и, обернувшись к М.Т. Геворкяну: – А Вас я попрошу покинуть кабинет!"

Решение с нашими предложениями было подписано очень быстро. Михаил Кузьмич проводил участников совещания. Особенно тепло он прощался с В.А. Хрусталевым, благодарил за понимание. Мне же сказал: "С Геворкяном будешь работать сам, мне с ним встреч не устраивай".

Михаил Кузьмич с тех пор ни разу не принял Геворкяна, хотя сотрудничество с ВНИИЭМ продолжалось до 1970 года.

За годы работы ведущим конструктором (с учетом специфики работ по переданным А.Г. Иосифьяну и М.Ф. Решетневу темам) мне посчастливилось довольно часто встречаться с Михаилом Кузьмичом, выполнять его поручения, реже получать поощрения и совсем редко – взыскания. Рассказывая о поручениях, мне бы хотелось сосредоточить внимание не на самих поручениях, а как они давались, как к этим поручениям относились исполнители, сколько уважения, а иногда и боязни связывали они с исполнением задания самого Янгеля.

Осенью 1963 года я был в командировке в Загорске, где "ребята" от Решетнева готовили к стендовым испытаниям изделие. Как-то утром, когда мы подходили к служебному зданию, на крыльцо выскочил (не вышел, а именно выскочил) тогдашний директор института В.А. Пухов и закричал в нашу сторону: "Кто из вас Паппо-Корыстин?" Я отозвался. "А ну, быстренько к
ВЧ-аппарату, сам Янгель тебя вызывает!" Это было неожиданно, так как обычно первыми искали возможности связаться с Главным мы, а не наоборот. В трубке послышался знакомый голос с присущим только М.К. Янгелю прононсом: "Здравствуй, дорогой мой, как у тебя обстановка складывается?" Наступила пауза, видимо, Михаил Кузьмич делал очередную затяжку сигаретой. "Не позволят ли дела, чтобы ты выкроил пару дней для выполнения моего поручения?"

Следует заметить, что обращение "дорогой мой" совершенно не означало, что я чем-то особенно был дорог Михаилу Кузьмичу, просто имена и отчества некоторых работников он не помнил, но, желая подчеркнуть свое расположение, а в ряде случаев и особое доверие, он часто употреблял это обращение, а те, кому это обращение адресовалось, готовы были, как говорится, из кожи лезть, чтобы доказать хотя бы себе самим, что они действительно "дорогие" для Главного.

Я поинтересовался характером поручения. "Завтра, - продолжал Михаил Кузьмич, - должно состояться заседание комиссии у Леонида Васильевича по "Метеору". Тюлин настаивает, чтобы на нем присутствовал и докладывал лично я. Я же себя неважно чувствую и вынужден делегировать тебя на заседание как моего полномочного представителя. Должен предупредить, что тебе будет нелегко, иногда даже страшно, но ты не вибрируй, а твердо держись нашей линии: мы не снимаем с себя ответственности головной организации за разработку и создание изделий, мы провели в апреле 1963 года важное организационно-техническое совещание, мы осуществляем авторский надзор по изделию, мы помогаем Иосифьяну выбрать вариант объекта, наши люди работают непосредственно у него в институте, кое-что мы разрабатываем сами, мы курируем конструкторскую документацию на заводе, но мы не намерены и никто нас не заставит подменять Главного конструктора объекта (а Иосифьян – это Главный конструктор) в выборе технических решений тех или иных проблем, имеющихся в разработке! Добавь также, что мы видим свою роль головной организации и в увязке энергетики изделия, и веса объекта, что мы будем вместе с Решетневым и Иосифьяном работать над увеличением энергетических характеристик изделия и уменьшением веса объекта. Надеюсь, тебе все ясно?" Выслушав мой положительный, но не очень бодрый ответ, Михаил Кузьмич коротко бросил: "Действуй!" – и положил трубку.

Утром следующего дня я был в министерстве у Алексея Ивановича Якунина, который сообщил мне, что Г.А. Тюлин, узнав о моем приезде в Москву и моем намерении быть на комиссии, заявил, что справится и один.

Из кабинета Г.М. Табакова я связался по ВЧ-аппарату с Михаил Кузьмичом и доложил обстановку. Янгель рассвирепел. "Звони немедленно по "кремлевке" Георгию Николаевичу Пашкову и скажи, что тебя, моего полномочного представителя, необходимо включить в состав совещания!" Женский голос вежливо поведал мне, что Георгий Николаевич только что ушел в зал заседаний, а я вновь в это утро связался с Михаилом Кузьмичом. Выслушав мое сообщение, он уже спокойно произнес: "Ну что ж, дорогой мой, поклонись Спасской башне и возвращайся на работу!"

Ранней осенью в середине 60-х годов у нас проводилось совещание Главных. Приехали Алексей Михайлович Исаев, Владимир Григорьевич Сергеев, а Михаил Федорович Решетнев из-за нелетной погоды задерживался в одном из аэропортов Сибири. Михаил Кузьмич как гостеприимный и внимательный хозяин был искренне огорчен, что гости обречены на вынужденное бездействие и предложил им на выбор прогулку на катере по Днепру или автомобильную экскурсию по городу. Сергеев стал чертыхаться, что у него "этот город и этот Днепр в печенках сидят", что он тут чаще бывает, чем у себя, что он лучше выспится как следует или книжки почитает и т.д. и т.п., а Алексей Михайлович с удовольствием согласился проехаться по городу. Михаил Кузьмич отозвал меня в сторонку и негромко спросил: "Обстоятельства позволяют тебе уделить время Исаеву? Может быть у тебя какие-либо планы?" А ведь было рабочее время! И, прекрасно видя, что я согласен, добавил: "Тогда возьмите машину Будника и – вперед!" Умение облечь любую просьбу в такую форму, что ему невозможно было отказать – это еще одна из граней таланта М.К. Янгеля, его умения общаться с людьми.

В 1965 году, когда "Метеор" уверенно выводился разработанным
С.П. Королевым изделием, а нашему бывшему изделию хватало работы по выведению ИСЗ разработки М.Ф. Решетнева, М.К. Янгель пригласил меня в кабинет и предложил на недельку-полторы слетать на полигон, где в это время были и М.Ф. Решетнев, и А.Г. Иосифьян. "Составишь там, на месте, решение о повышении энергетики изделия и снижении веса "Метеора", чтобы Решетнев мог выводить Иосифьяна на орбиту. Оба будут сопротивляться, но прояви настойчивость, напомни обоим, что нам как головной организации необходим такой документ!"

…Надо было видеть и слышать, как день-два спустя Андроник Гевондович, спасаясь от "ведущего Янгель-хана", кричал, врываясь в номер Решетнева: "Миша! Что он ко мне привязался, этот Сухово-Кобылин, Римский-Корсаков, Паппо-Корыстин?!" М.Ф. Решетневу, также как и А.Г. Иосифьяну, не хотелось брать на себя какие-либо обязательства по доработке изделия. И они, и мы прекрасно сознавали сложность решения задачи по "совместимости" изделия и объекта, понимали, что изделию и "Метеору" суждено летать порознь, но возражать Янгелю два Главных конструктора не могли, ибо понимали, какую роль в жизни их организаций сыграл и продолжал играть Михаил Кузьмич. Для нас же, головной организации, это решение на том этапе создания изделия и объекта было весьма необходимо. Это была тактика (а скорее – политика) Главного конструктора Михаила Кузьмича Янгеля.

Работать с Янгелем – значило получать удовольствие от работы, какой бы трудной она ни была. Михаил Кузьмич доверял своим "полномочным представителям", не донимал мелочной опекой, поощрял инициативу, дове-
ряя - проверял, гордился успехами своих "ребят". Однажды, будучи на полигоне, мы с А.А. Редькиным были приглашены на торжественное собрание части. Нас усадили в президиум собрания, и пока А.С. Матренин (тогда он был командиром) делал доклад, мы набросали текст поздравительной телеграммы от имени Главного, в которой благодарили личный состав и командование части за их вклад в отработку новой техники, нелегкий ратный труд, желали здоровья, успехов и т.д. Когда я с трибуны зачитал телеграмму, заканчивающуюся подписью "Главный конструктор Янгель", зал взорвался от рукоплесканий, осветился улыбающимися лицами, на которых выражались и радость, и гордость за высокую оценку их работы самим Главным конструктором.

Вечером созвонился с Михаилом Кузьмичом, рассказал ему о собрании и о "его" поздравлении, реакции зала. Михаил Кузьмич порекомендовал дополнительно согласовать текст с Б.И. Губановым, который был в те времена секретарем партийного комитета, похвалил нас за находчивость.

Высшей похвалой для меня были слова Михаила Кузьмича во время моей аттестации: "Занимаемой должности ты не просто соответствуешь, а вполне соответствуешь", - после чего он собственноручно вписал в аттестационный лист слово "вполне". Когда распределяли премию за "Метеор", Владимир Федорович Уткин здесь, а Михаил Кузьмич уже в Москве подписали ходатайство о премировании меня в большем размере по сравнению с премией, определенной каждому из них министром. В ответ на бормотание, что мол, как-то неудобно ведущему получать больше, чем Главному, Михаил Кузьмич заметил: " Дорогой мой, оставь свои сомнения при себе. Ты больше меня работал по этой теме – тебе и больше получать".

Не удивительно, что такое отношение Михаила Кузьмича к подчиненным не только окрыляло, но и ко многому обязывало, рождало, если хотите, личную преданность Главному конструктору. Наиболее характерными чертами
М.К. Янгеля можно назвать преданность делу, доброту и справедливость.

Своеобразие в проведении М.К. Янгелем совещаний заключалось в том, что это, прежде всего, было предоставление возможности всем участникам совещания высказать свою точку зрения. Именно свою, как бы она ни расходилась с мнением самого Михаила Кузьмича. Слушая, не перебивал, неоконченных выступлений я не припомню. Зачастую Михаил Кузьмич, дожидаясь пока кто-то сам изъявит желание выступить, обращался к нему: "А ты как думаешь? Каково твое мнение?" Во время проведения совещаний частенько вставал, прохаживался, часто курил, позволял курить другим. После обсуждения подводил итоги, свою линию не насаждал (за очень редкими исключениями), старался убедить, и это ему прекрасно удавалось. От него всегда уходили с ясной программой: что делать, кому делать. Михаил Кузьмич старался всегда вникнуть в трудности того или иного исполнителя, помочь, а если нужно, то и строго спросить.

По-моему, Михаил Кузьмич наиболее всего ценил в людях то, что было присуще ему самому – преданность делу. Он умел оценить грамотность, хорошую шутку, чутко относился к людям.

Обладая чувством собственного достоинства, Михаил Кузьмич умел сохранить его во время встреч, бесед, совещаний с руководителями самого высокого ранга. Насколько я мог видеть, он никогда не суетился, не торопился с предложениями, с ответами на вопросы, не стеснялся, случалось, и возразить, отстаивая собственное мнение. Манера его поведения, тон разговора были одинаковы как с крупнейшими руководителями, так и с рядовыми работниками КБ.

Интересно было наблюдать Михаила Кузьмича в общении с другими Главными. Он бывал неизменно вежлив с обаятельнейшим и скромнейшим Алексеем Михайловичем Исаевым, обращаясь к нему только на "Вы". Владимира Григорьевича Сергеева, постоянного нашего смежника, отношения с которым были весьма близкими, Михаил Кузьмич называл на "ты" и, усаживаясь за стол совещаний, оставлял стул слева от себя свободным и приглашал Сергеева: "Ты садись слева от меня, чтобы мне сподручней было колотить иногда тебя с правой руки!" К Андронику Гевондовичу Иосифьяну, своему преданному другу, жизнерадостному открытому человеку, в котором уживались и бесхитростность, и какое-то детское лукавство, Михаил Кузьмич относился снисходительно ласково, как относятся к большому, талантливому, но шаловливому ребенку. "Я твой Лумумба, Михаил Кузьмич, - вдохновенно кричал Иосифьян, - а ты – мой Рокфеллер! Дай мне два миллиона, и я тебе сделаю объект – пальчики оближешь!" Михаил Кузьмич, улыбаясь, спокойно отвечал: "Андроник, ты срывал мне планы, пока делал несколько систем, а если тебе дать весь объект - ты меня без штанов оставишь!"

При подготовке выступлений Михаил Кузьмич пользовался справками, тезисами, которые обычно готовили ведущие конструкторы, проектанты либо комиссии по подготовке партийно-хозяйственных активов или конференций. Обычно он просматривал при исполнителе подготовленные материалы, затем со словами: "Ты мне оставь их на вечерок, я с ними поработаю", - запирал материалы в сейф и расписывался в реестре (сожалею до сих пор, что списал реестр, в котором Михаил Кузьмич расписывался за полученные документы). Наутро Михаил Кузьмич мог потребовать уточнить сроки, количество, номера приказов или решений и т.п.

Выступая, Михаил Кузьмич Янгель всегда смотрел на аудиторию, редко обращаясь к написанному тексту, содержание его речи отражалось даже на выражении лиц слушателей: равнодушных, по-моему, не было, он душу вкладывал в свое выступление, сопровождая его энергичным взмахом руки, наклоном тела, изредка прикасаясь платком к разгоряченному лицу. После выступления он обычно усаживался на свое место, затем спускался в комнатку за сценой, где работала комиссия по составлению проекта решения, выкуривал сигарету, слушал по динамику очередное выступление и возвращался в президиум собрания.

Михаил Кузьмич был покорителем сердец мужских, женских, детских, короче, человеческих сердец тех, кому с ним приходилось общаться. И хотя он, став кандидатом в члены ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, академиком, дважды Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и Государственной премий, был все-таки человеком с присущими каждому из нас слабостями: обидчивостью, раздражительностью, усталостью, а иногда и капризностью - он оставался обаятельным.

Может быть я и ошибаюсь, но мне кажется, что если кто-либо сотрудничал или общался с М.К. Янгелем, тот становился его убежденным и преданным сторонником.

Вот как, к примеру, Михаил Кузьмич просил Александра Максимовича Макарова сделать подарок воинской части: "Александр Максимович! Я - бедная канцелярская крыса и, кроме бумаги и карандашей, ничего не могу подарить солдатам. Королев своей части духовой оркестр подарил. У меня одна надежда на тебя - выручай!"… Макаров, минуту-другую посовещавшись с Обориным, отвечал: "Михаил Кузьмич! Мы, имей в виду, не только оркестр, мы и библиотеку туда отправим!" Надо отдать должное Михаилу Кузьмичу – как правило, все просьбы и пожелания со стороны директора завода он принимал с отзывчивостью: "Есть, Александр Максимович, выполним, Александр Максимович!"

О невозможности отказать Михаилу Кузьмичу в его просьбе говорит хотя бы такой факт. Летом 1965 года он, зная, что я лечу в Москву, обратился ко мне с просьбой зайти к нему домой на Малую Бронную и захватить оттуда его туфли, которые мне должна была передать его дочь Люся. Для меня было бы достаточно только поручения – забрать туфли и привезти сюда. Но Михаил Кузьмич добавил извиняющимся тоном: "Понимаешь, болят ноги, сахарный диабет, а в тех мне все-таки будет легче". Естественно, что прямо с аэродрома я направился не домой, а в коттедж к Михаилу Кузьмичу, хотя и было довольно поздно.

Дети, пожалуй, являются самым чувствительным прибором, распознающим истинную доброту взрослого человека. Одних они боятся, к другим – идут с улыбкой. Зимой 1964 года в аэропорту Внуково мы ожидали наш арендный самолет, чтобы лететь домой. Я был с дочкой, пятилетней румяной толстушкой. В связи с нелетной погодой рейсы на Украину задерживались, и наши командированные разбрелись кто куда. В здание вошли Михаил Кузьмич и Ирина Викторовна и, заметив меня, расположились рядом. Михаил Кузьмич направлялся в Киев на Пленум ЦК КПУ. Жена его провожала. Вскоре Ирина Викторовна распрощалась и уехала. "Как тебя зовут, малыш?" – обратился Михаил Кузьмич к дочке. "Ми-и-ла", - протянула Милка. "Понравилась ли тебе Москва, что ты видела, чем занималась?" – продолжал расспрашивать М.К. Янгель. Милка начала загибать пальцы: "Красную площадь, Мавзолей дедушки Ленина, в парке на самолетиках каталась, с ледяных горок с папой съезжала, воробышков кормила…", и разговор старого и малого продолжался. Я на пару минут отлучился в буфет, а когда вернулся, они стояли у сувенирного киоска и Михаил Кузьмич спрашивал: "Ну, что тебе здесь больше всего нравится?" Меня бросило в жар: "Михаил Кузьмич, ведь это ребенок, мало ли что ей здесь нравится!" А на витрине киоска красовались дорогие блестящие кофейные сервизы, драгоценные безделушки, броши, браслеты, шкатулки… Милка тыкала пальцем в мельхиоровый набор, состоящий из блюда, рюмочки, солонки и маленькой ложечки: "Вот это, мне куколок кормить". А Михаил Кузьмич царственно щедро продолжал предлагать: "А может быть, это? А это?" Милка стояла на своем. В детские ладони лег упакованный набор. "Это тебе от меня подарок!" Вскоре была объявлена посадка. "Кто это был, папа?" – спросила дочка. "Это Михаил Кузьмич, когда-нибудь ты будешь читать о нем книги, смотреть кинофильмы…" Трудяга Ил-14 мерно гудел моторами, в салоне было тепло, уютно…"А он ленинец?" – продолжала спрашивать она, уже засыпая. "Настоящий ленинец, доченька, спи!" В детских садиках, видно, тоже проходят политграмоту.

Мера уважения, любви и преданности к человеку наиболее полно, пожалуй, раскрывается после его смерти. 27 октября 1971 года. В траурном убранстве Краснознаменный зал Центрального Дома Советской Армии. Медленно течет скорбная человеческая река. У гроба нашего Михаила Кузьмича сменяется почетный караул… Члены правительственной комиссии по организации похорон, ученые, космонавты, соратники, военные, гражданские… Справа от гроба осиротевшая семья, родные, близкие. Среди них Владимир Федорович Уткин, Александр Максимович Макаров… Глаза застилают слезы, в горле комок. Приближаются последние минуты прощания… Выносятся траурные знамена, ордена и медали, венки… Наготове стоят автобусы и вбирают в себя провожающих Михаила Кузьмича на Новодевичье кладбище. Все совершается без спешки и суеты, разговоры ведутся вполголоса. И вдруг сквозь окружающую массу людей прорывается бегущая человеческая фигурка с металлическим траурным венком. Человек очень спешит, видно, как тяжело даются ему последние метры перед входом в здание, откуда вот-вот вынесут тело. Да ведь это – Иосифьян! Как он изменился! Постарел и как-то сжался весь. Из последних сил он поднялся на второй этаж, где уже готовились поднять на плечи гроб с телом Михаила Кузьмича. Андроник Гевондович рухнул на колени, сорвал с себя шапку: "Прощай, друг!" На наших глазах совершалось прощание с большим, мудрым и добрым Человеком…

Как младенец не может оценить роль родителей, так и мне трудно оценить роль Главного конструктора М.К. Янгеля. Но в важном значении для Страны Советов и высоком авторитете нашей организации чувствуется роль М.К. Янгеля. И в том, что после его кончины мы уверенно продвигались вперед, - это тоже заслуга М.К. Янгеля. В том, что дух Янгеля живет в его соратниках и учениках, в их отношениях к людям, к делу, - это от Янгеля!

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Прошло 10 лет со дня написания этих воспоминаний. И вот в январе или феврале 1991 года получаю послание: "Уважаемый Вадим Николаевич!
25 октября 1991 года исполняется 80 лет со дня рождения основателя конструкторского бюро "Южное" Михаила Кузьмича Янгеля.

В числе мероприятий, посвященных памяти Михаила Кузьмича, предусмотрено издание сборника воспоминаний о нем.

Мы будем Вам признательны, если Вы сочтете возможным отредактировать свои воспоминания, подготовленные к 70-летию Михаила Кузьмича, возможно, с учетом событий, происходящих в стране…".

Поневоле вновь возникло горькое недоумение, почему же все, что 10 лет назад было написано о Михаиле Кузьмиче, о том, что было с ним связано, причем написано не только мною, а многими другими сотрудниками и соратниками Янгеля, пролежало где-то взаперти и не увидело света? Если эти воспоминания оказались секретными, почему их нельзя было засекретить и хранить в спецбиблиотеке и выдавать хотя бы по списку? Почему в конце концов даже не объяснили авторам причину того, что их труд по чьей-то воле оказался невостребованным? Хочется надеяться, что те, от кого зависело опубликование написанных воспоминаний, все-таки сумеют дать правдивую оценку содеянному десять лет назад.

Почти двадцать лет прошло со дня смерти Михаила Кузьмича. Над его могилой на Новодевичьем кладбище возвышается стела из двух гранитных глыб, а в просвете между ними явно виден контур ракеты. Вспоминается эпизод в селе Новоукраинка Кировоградской области, где обрабатывал эти глыбы местный каменотес, когда он, отведя горелку в сторону, вытирая ладонью вспотевший лоб, вдруг спросил: "А як ракэта?" Мы с В.Н. Степневским чуть не обомлели (ведь никто не должен знать, что мы из ракетной фирмы!), но пришлось согласиться, что "ракэта" удалась.

…Так получилось, что с легкой руки Б.И. Губанова на меня с 1972 года была возложена чрезвычайно почетная, но и довольно тяжелая ответствен-ность – организация работ по увековечению памяти Михаила Кузьмича.

Должен заметить, что увековечивать ушедших из жизни несколько труднее, чем увековечивать живущих. Но увековечивать память Янгеля все-таки было легко. Прежде всего благодаря мощной и постоянной поддержке и помощи со стороны В.Ф. Уткина, А.М. Макарова, Л.Д. Кучмы (как секретаря парткома КБ и завода, а впоследствии и как генерального директора Южмаша). Длительное время, до перевода в НПО "Энергия", душой коллектива, занимающегося работами по увековечиванию памяти Михаила Кузьмича, оставался Б.И. Губанов. Находили время для решения этого рода вопросов
В.В. Щербицкий, А.Ф. Ватченко, Б.Е. Патон.

На территории завода высится трехметровая фигура Янгеля, отлитая из бронзы, в обрамлении полированных гранитных плит. Стало уже традицией возлагать цветы к подножию памятника в день рождения Михаила Кузьмича, в День космонавтики, в День ракетных войск и артиллерии… Гости КБ и завода, в том числе самые высокие, обычно начинают знакомство с предприятием с посещения памятника и возложения цветов.

Памятник Янгелю был открыт в 1976 году накануне его 65-летия. Сейчас можно поделиться некоторыми подробностями, о которых ранее не упоминалось, благодаря решению которых на территории завода был установлен именно памятник. А не бюст, как предусматривалось постановлением правительства.

К 1976 году Янгель был скульптурно увековечен на Новодевичьем кладбище, на мемориальных плитах, установленных в МАИ и НИИ-88, бюст Янгеля был установлен у монтажно-испытательного корпуса 42-й площадки на Байконуре, шла работа над бюстом для родины Кузьмича в Сибири.

Мы со Степневским и Платоновым вышли к В.Ф. Уткину и
А.М. Макарову с предложением установить на заводской территории бронзовую фигуру Янгеля в полный рост. Оба руководителя согласились с идеей памятника, но требовалась поддержка со стороны руководства. На одной из сессий Верховного Совета СССР В.В. Щербицкий и А.Ф. Ватченко решительно поддержали наши предложения об установлении памятника в заводском парке, который и был открыт накануне октябрьских праздников.

И хотя мощная, как уже отмечалось, поддержка и помощь "сверху" несомненно имели большое значение, все же решающий вклад в конечный результат, в реализацию проектов в камень, бронзу, титан, стенды, планшеты, медали, значки – безусловно вносили рядовые труженики. Отношение этих далеко не сентиментальных людей к делу характеризовалось не просто добросовестностью и дисциплиной, а прежде всего искренним чувством любви к Михаилу Кузьмичу и преданности ему.

Потребовалась бы объемистая книжка, если попытаться подробно рассказать о том, как, когда и кто ваял бюсты, тесал и полировал камни, отбирал фото и делал планшеты, фрезеровал буквы, создавал фильмы и портреты.

Народный скульптор Украины Галина Никифоровна Кальченко, не знавшая Кузьмича при жизни, была буквально покорена образом человека, пришедшего из тайги и сотворившего себя, ставшего дважды Героем, лауреатом, академиком…

Она жадно изучала фотографии Янгеля, его жизненный путь, не один раз просматривала кинокадры, на которых был запечатлен Кузьмич, интересовалась его характером, поступками, семейной жизнью. Она была потрясена его смертью, смертью во время юбилейного чествования.

Скульптурный портрет Янгеля, созданный этой одаренной женщиной-автором всемирно известной скульптуры Леси Украинки, украсил площадь им. Янгеля в Железногорске-Илимском, улицу им. Янгеля в Днепропетровске и центральную улицу в Ленинске. Поначалу, когда мы, ученики и соратники Михаила Кузьмича, рассматривали этот бюст, то, откровенно говоря не находили большого сходства с Янгелем.

Но Галина Кальченко не уставала разъяснять, что она создавала образ сильного, талантливого, мужественного человека и именно таким сформировался в ее воображении Янгель, что в этот образ она вложила собственную душу и сердце. И мне кажется, что и Сибирь, и Днепропетровск, и Байконур приняли и полюбили Янгеля, увековеченного талантом Галины Кальченко, также вскоре безвременно ушедшей из жизни.

Говоря о мемориалах и бюстах, нельзя не вспомнить о наших земля-
ках – архитекторе Игоре Нескоромном, скульпторах Константине Чеканеве, Валентине Щедровой – авторах памятника, установленного на заводе.

Хочется выразить благодарность скульптору Ю. Жирадкову, который сделал самый первый бюст Михаила Кузьмича. Бюсты его работы установлены на космодромах Байконур и Плесецк.

И конечно, нужно тепло поблагодарить заводского умельца – литейщика Федора Андреевича Майстренко, сумевшего создать настольный бюст Янгеля, его барельеф и копию заводской скульптуры, которые мы в самые торжественные жизненные даты дарим тем, кому довелось работать и общаться с Михаилом Кузьмичом, в ком янгелевское отношение к делу и людям.

Все-таки Янгеля очень любили и продолжают любить и через двадцать лет после его кончины. А разве можно забыть Сибирь, октябрь 1977 г., Железногорск-Илимский, заполненную до отказа площадь, на которой Г. Титов,
Л. Кучма, И. Стражева-Янгель открыли бюст на родине Героя. И где бы мы потом ни бывали (в состав делегации помимо Титова, Кучмы, Стражевой входили М. Галась, В. Ситало, В. Платонов, А. Кашанов, В. Степневский,
А. Янгель и я): в Березняках, Братске, Иркутске, на Байкале – мы всюду ощущали на себе любовь и гордость сибиряков за своего замечательного земляка.

А разве изгладится из памяти трогающий до слез момент, когда большой друг Янгеля Михаил Григорьевич Григорьев не успел даже на трибуну подняться после открытия бюста Янгеля на 42-й площадке сурового Байконура, а уже к подножию бюста подскочили молодожены: она, юная, в белом наряде, так контрастирующем на фоне военных мундиров и штатских костюмов, и он, молодой, взволнованный, празднично одетый, – и возложили живые цветы.

Спасибо вам, Михаил Кузьмич, что даже после Вашей смерти к Вам продолжают тянуться люди.

…Неумолимо движется время. Вчерашние ученики Янгеля становятся пенсионерами. Некоторые ушли из жизни. Считаю крайне нужным хотя бы упомянуть фамилии тех, кто своим трудом, энергией, талантом помогал увековечить память человека, ставшего для многих из нас эталоном мудрости, доброты, доступности. Это работники КБ и завода: Платонов, Степневский, Полысаев, Мягких, Евграфова, Ивченко, Пивень, Горбулин, Серветник, Сидоренко, Дюмин, Татаренко, Дзигуненко, Нагорный, Обертас, Марьенко, Андреев, Христич, Алексеев, Кириченко, Кравченко, Головин, Караханян, Дедюшко, Борисенко, Конюхова, Малышев, Волгин, Мошик, Пиленков, Негода, Жиленко, Петрушевский, Андросов, Шабохин, Козак, Санин, Сметанин, Конюхов, Терещенко, Баранов, Шевцов, Галась, Гришин, Грачев, Евдокименко, Фролов, Коротких, Андрюшенко, Хвойницкий, Мирошник, Калюта, Булыкин, Самосуев, Осипов, Минаев, Авдеев.

Это сибиряки: Самодуров, Калошин, Кузнецов, Сакович, Сафонов, Пустобаева, Русакова, Перфильева, Ковшаров, Малышева, Анкудинов, Белых…

Это военные с Байконура: Кузнецкий, Алескин, Труничев, Кубасов…

И пусть меня простят те, кого я не упомянул в этих не претендующих на бесспорную полноту записях как по составу участников, так и по содеянному ими.

Особо хочу остановиться на роли и месте Владимира Платонова в деятельности по увековечению Михаила Кузьмича. Он является бесспорным лидером в проведении поисковых и исследовательских работ в биографии Янгеля, его родословной, в создании музея Янгеля в Железногорске-Илимском, мемориального дома-музея в Березняках, экспозиций фото- и документальных материалов в различных музеях, школах, на полигонах и предприятиях страны.

Платонов внес существенный вклад в фильмы о Янгеле: "Наш Кузьмич", "Страницы большой жизни", "Человек большой цели", хотя по непонятным причинам остался за кадром, не попав даже в титры…

Награда Федерации космонавтики СССР – медаль М.К. Янгеля – это творчество художника В. Платонова и гравера Е. Грошева. Этой медалью награждены сотни конструкторов, производственников, испытателей, воинов-ракетчиков. Он является одним из соавторов книги "Академик Янгель". Его неутомимый труд отличается высоким профессионализмом, умением извлечь не только воспоминания, но и оценку деятельности Михаила Кузьмича со стороны таких корифеев ракетной техники, как Н.А. Пилюгин, В.П. Мишин, А.М. Макаров, А.Г. Иосифьян, Л.В. Смирнов, Г.Н. Пашков, С.А. Афанасьев, Н.Д. Хохлов, В.С. Будник и многих других. Мы настолько привыкли к его постоянной готовности отдавать себя творчеству, которое стало для него "не только долгом, но и смыслом жизни", что перестали даже замечать масштабы его деятельности.

Художник, фотограф, публицист, сценарист, исследователь Владимир Платонов внес самый большой вклад в увековечение памяти Михаила Кузьмича Янгеля, и его многолетний подвиг, на мой взгляд, безусловно, заслуживает высокой оценки. Это может быть и правительственная награда, а может – и присуждение премии имени Янгеля.

Через несколько месяцев исполняется 80 лет со дня рождения Михаила Кузьмича. А буквально несколько недель назад в Днепропетровске открыта выставка "Днепропетровск-космосу". Выставка подготовлена конструкторами и заводчанами, ее открытие приурочено к 30-летию полета Юрия Гагарина в космос, размещена она в историческом музее им. Д.И. Яворницкого. Материалы, представленные на выставке, а это фотографии основателей КБ и завода, ведущих специалистов, ученых и испытателей ракетных полигонов, модели ракет-носителей, полномасштабные искусственные спутники Земли, подлинники документов, награды, памятные значки позволяют сделать вывод, что Днепропетровск – это не только город чугуна и стали, но и крупнейший ракетно-космический центр страны.

Мы посчитали своим долгом показать на этой выставке жизненный и творческий путь выходца из сибирской глубинки, ставшего основателем нашего конструкторского бюро, нашим мудрым и добрым наставником.

Наконец-то и днепропетровцы, и многочисленные гости нашего миллионного города получат возможность познакомиться поближе с Главным конструктором Янгелем, его соратниками и учениками, творцами ракетно-космической техники.

Июнь 1991 г.

… Прошло тридцать пять лет со дня кончины Михаила Кузьмича, но для многих его воспитанников, которым посчастливилось работать под его непосредственным руководством, общаться с ним в различных жизненных ситуациях, сохранивших в своих умах и сердцах преданность и полное доверие своему Учителю и старшему Товарищу, было бы крайне интересно, надеюсь, и полезно знать мнение Янгеля о важнейших событиях в жизни страны, именуемой до 1991 года – Советским Союзом.

Уроженец сибирской глубинки, корни деда которого уходили в Украину, Черниговскую губернию, Михаил Янгель, чей трудовой путь начался на одной из подмосковных ткацких фабрик, окончив с отличием в 1937 г. Московский авиационный институт, работал в предвоенные и военные годы в конструкторских бюро, руководимых Н.Н. Поликарповым, А.И. Микояном, В.М. Мясищевым.

Именно в те годы он особенно остро осознал меру ответственности специалистов-разработчиков военной техники за судьбу своего социалистического отечества, вокруг которого вновь начали сгущаться тучи после выступления Черчилля в Фултоне…

И Янгель, будучи признанным и военными заказчиками, и высшим руководством СССР как руководитель самой эффективной головной проектно-конструкторской организации, выступая на торжественном собрании, посвященном 10-летию ОКБ-586, подчеркнул: "Но я ни на минуту не забываю, что у нас имеется еще очень много долгов перед нашей Великой Родиной, перед нашим советским народом и, если угодно, – не долгов, в полном смысле этого слова, то задач, вытекающих из нашего призвания и положения…"

Уверен, что выдающиеся ученые и творцы военной техники Советского Союза – Курчатов, Александров, Харитон, Королев, Челомей, Макеев, Пилюгин, Сергеев, Глушко, Исаев, Конопатов, Бармин, Рудяк и другие – полностью разделяли его взгляды и жизненную позицию и для них подготовленный в период горбачевской перестройки правящей верхушкой развал Советского Союза был бы тяжелейшим, непоправимым ударом.

Простите нас, Михаил Кузьмич, что мы, Ваши ученики и соратники, не смогли предотвратить развал Великой Державы. Слабым утешением является мировое признание наших ракетных комплексов "Воевода" и "Молодец", единственного в мире реализованного проекта "Морской старт" и то, что Государственное конструкторское бюро "Южное", носящее Ваше имя, Михаил Кузьмич, и сейчас является достойным своего основателя и учителя!

Апрель 2006 г.

Поиск по сайту: