Глава 7. Любовь. Принимать внутривенно

В комнате царил полумрак, и только редкие стоны боли и поскуливания дали бы залетному гостю понять, что здесь кто-то есть. Занавешенные тяжелыми шторами окна не давали и шанса лучам холодной Луны проникнуть внутрь, чтобы что-то можно было различить глазу в человечьей форме. Но тут никто и близко не походил на этих существ. Воздух давно пропитался кровью и потом двух волков, мольба давно сменилась на тихие всхлипы, а рычание потонуло в хлюпающих и чавкающих звуках. Хриплый шепот и шорох ткани лишь изредка разбавлял мычание связанного за ноги.

- Это все твоя вина, твоя… - рыжие пряди, влажные от пота и чужой бордовой крови, глаза вытаращены, шальные и застывшие, но руки. Руки все еще крепко держат свою жертву за мохнатые запястья, бедра механически, по привычке, подаются вперед-назад, по заученной траектории. Сула произносит это раз за разом, но никак не может утолить жажду, которая поселилась в нем не сегодня и не вчера. Он будто всю свою жизнь хотел именно так разложить своего заложника и взять силой. Потому что по-другому у них просто не получается: гордость Кила ни за что бы не позволила мужчине добровольно подчиниться. Младший из оборотней больно, не сдерживаясь, вновь вторгается в задний проход мужчины под ним, чувствуя, как еще не успевшая регенерировать ткань кишечника сочится теплой жидкостью. Тело под ним прекратило сопротивляться, кричать и даже дышать, как кажется в некоторые минуты. Сула плачет, не скрываясь, навзрыд, как если бы это была истерика. Но ничего поделать с собой не может.

Он убеждает себя в том, что поступает правильно: плевать, что первоначальный план был совершенно другой – подчинить себе лаской и дисциплиной. Но вся выдержка летит в тартарары, когда тебе откровенно хамят, и дикая кобылка встает на дыбы и пылит. Вся сущность самца требовала власти. И теперь он усмирил и показал, кто тут главный.

В конечном итоге Сула отстраняется, садится чуть поодаль и ведет окровавленными пальцами по когда-то белым простыням. Кровавые полосы подобны в этой тьме изощренным картинам древности, когда их предки еще рисовали в пещерах, используя подручные средства или то, что осталось от добычи.

- Ты принадлежишь мне. Это твоя вина, - вновь разрезает тишину уверенный голос. Внутри него все сжимается, но сама суть происходящего не отвергает. Сула готов задушить себя за такое обращение с любимым, но упивается моментом. На его плоти все еще остается запекшаяся кровь шатена, распластанного и не шевелящегося. И рыжеволосый подросток гладит бледную кожу ладонью, от чего жертва вздрагивает, но голоса не подает. Однако сын Посла прекрасно чувствует запах страха в воздухе. Как будто Килран весь состоит из сплошных фобий, скованный ужасом, а не ремнями. – Ты теперь мой, - вновь ложится на него ребенок, вонзая клыки в шею и чувствуя на своей щеке чужие слезы.

Где-то в четыре утра бывший юрист очнулся, проверяя, все ли зажило. С возрастом регенерация происходила все медленнее, однако от ночного ужаса осталось лишь неприятное тянущее чувство внутри сфинктера и ноющая поясница в компании всех четырех конечностей. Потихоньку привстав на постели, Кил едва не вскрикнул, увидев вплотную лежащего того, кто теперь казался страшнее всякого суда, расправы и казни.

«Лучше бы он сразу убил меня». Сон сегодняшний больше казался забытьем: никаких картинок, только спасительная дымка перед глазами.

Мужчину затрясло крупной дрожью, шатая из стороны в сторону, когда он попытался встать так, чтобы не разбудить мучителя. Прокравшись за дверь и притворив ее, Кил смог свободно вздохнуть, не опасаясь более навлечь на себя гнев нестабильного подростка. Забившись в какой-то угол, заключенный только сейчас позволил себе разрыдаться в полголоса, подрагивая всем телом и не имея никакой возможности справиться с приступом паники. Теперь до него отчетливо доходило положение вещей: он на самом деле принадлежит ребенку. Как мягкая игрушка, которую можно будет потом зашить, если та порвется по шву. И никто из взрослых не скажет любимому дитятке, что подобное обращение попахивает садизмом.

Призраки прошлой ночи воскресали в подсознании бесконтрольно, один за другим. Началось все с того, что никакой дрессуре, естественно, гордый беглец не собирался поддаваться. Но обязанности, возложенные на него, выполнял исправно. В семье, где появился пятый самец, казалось бы, должен наступить (мягко говоря) полный коллапс отходов и грязного белья в природе. А уж когда на месяц был выписан отпуск экономке, отец морально готовился уже к концу недели увидеть горы мусора, не глаженной одежды и повесившуюся в пустом холодильнике мышь. Однако такого и близко не случилось. Наоборот, дом сиял чистотой, дети одеты, накормлены и отчитываются перед уходом кто куда отправился и во сколько его ждать. Это приятно удивило Нирина, но никак не устраивало его младшего сына. Сула закипал: все заигрывания отметались и пресекались на корню; на поцелуи мужчина отвечал пощечинами и затрещинами, будто рыжий - ребенок ему какой. Но хуже всего были эти ядовитые реплики на любую просьбу двухметрового «папиного ангелочка» в присутствии всей семьи. Всем становилось понятно, что ни во что Сулу не ставит спасенный им волк. И это бесило.

Настоящий волк не мог так долго терпеть, как над ним при любом удобном случае насмехаются, как его чувства втаптывают в грязь. Ко всему прочему Сула не упускал случая напомнить взрослому, как тот визжал в тюремной камере, когда никто из охранников не поспешил к нему на помощь. И тут Сула замечал незначительную, но все же перемену в выражении лица Килрана. Зрачки чуть расширялись (самую малость, но при хорошем освещении это становилось заметно), руки сжимали полотенце или скалку, а рот бесконтрольно дергался, голос становился чрезмерно грубым, яд так и капал с этих милых губ. И в голове гениального шестнадцатилетнего стратега сложился новый план, как сделать этого упрямца мягче и сговорчивей быстро. Правда, была одна загвоздка в том, что благоприятного случая все никак не представлялось, а лошадка продолжала взбрыкивать.

В один из вечеров, когда близнецы по своему обыкновению пропадали в доме Кана и Хэйви, преследуя, подобно сталкерам, неко, а отец вновь задерживался на каком-то заседании, Кил в своей униформе чистил картофель, пока Сула собирал какую-то очередную коробочку для шурушков на кухне.

- Я люблю тебя, - прозвучало экспромтом, вызывая у Кила лишь презрительное фырканье.

- Когда-нибудь этот поток бреда иссякнет, или я при жизни не дождусь этого? – пробубнил шатен в розовом кружевном фартуке, отправляя картофелины в мойку вместе с ножом.

- Ты думаешь, это шутка? – тут же взвился рыжий парнишка, откладывая отвертку и кидая на собеседника обиженный взгляд.

- Тебе шестнадцать, твою ж дивизию! Ты хоть иногда используешь серое вещество в своем чугунке, чтобы думать? Я в два раза взрослее тебя, кроме того мужчина и на минуточку люблю женщин, самок, сиськи, понял? – съязвил молодой мужчина, вставая в позу сахарницы и совершенно не представляя, как он пожалеет об этих словах.

- Ты хоть понимаешь, какую ахинею несешь? Ты кончил тогда, в камере! – заводился рыжеволосый, хрустнув костяшками пальцев, зверея.

- Это естественная реакция организма. Почитай учебник занимательной анатомии, многое для себя откроешь. И забудь ты уже о том случае. Я, к примеру, давно выкинул этот случай из головы, - соврал взрослый, прижимаемый в мгновение ока к кухонной тумбе. Глаза встретились с чужим взором. Нервного вздоха хватило для осознания того, что в одном из них проснулся волк.

А дальше все походило на какую-то полицейскую хронику: побои, ссадины, ругань, пыль столбом и трехэтажные маты. Укусы, борьба и выпущенные когти. Никто из них больше себя не контролировал, Сула наотмашь бил своего возлюбленного, а тот бесконтрольно отвечал таким же тяжелым (как ему казалось) ударом. Вот только силы их были изначально не равный: за то время, пока шатен куковал в тюрьме, его вес и соответственно сила уменьшались, в то время как подросток наоборот рос не по дням, а по часам. И когда из пасти уже приличным ручейком текла кровь, Кил осознал, что его сейчас либо убьют, либо оставят на всю жизнь калекой.

«Как он меня не изничтожил», - подумал вздрагивающий у стены Кил, до сих пор ощущая мощные лапы на своих плечах и глубоко впивающиеся в кожу волчьи когти, доходящие иной раз до мускул, от чего мужчина орал, как ненормальный, неспособный больше терпеть такую боль. Его передергивало, он сбивался то на проклятья, то на мольбы о пощаде, поняв слишком поздно, что сейчас будет. Зверь сдирал с его бедер частички эпителия, из полос текла горячая кровь, пропитывая тонкую ткань простыни, в конечном итоге образуя своеобразный темно-красный силуэт любимого Кила. Он умолял перестать, предлагая все обсудить, выл от того, с какими колющими и тянущими ощущениями зарастают старые раны и вскрикивал от новых.

Изверг ударил его со всей силы сначала о изголовье кровати, затем приложил виском о тумбу. После того, как сопротивление прекратилось, ноги привязал по краям, дабы их нельзя было свести. Жертва снова было захныкала, заслышав какой-то шорох или подумав, будто кто-то вернулся домой. Но за это поплатилась едва не откушенным ухом и порцией ударов в живот, от чего причитания моментально прекратились, а глаза стали увлажняться.

- Пожалуйста? – сдвинув брови к переносице, Кил в последний раз посмотрел глаза в глаза тому, в ком пытался найти хоть толику сострадания. Но этого там не оказалось. Виднелась лишь ярость и еще что-то странное. Его губы тут же прикрыли шершавой ладонью, а в тело вторглись так беспардонно и жестко, как вообще вообразить сложно. И юрист забился, ухудшая и без того незавидное положение: в щиколотки больно впивались края жестких кожаных ремней, которые рыжий зверь нашел здесь же, а руки буквально выворачивало от того, с какой силой их вжимали в матрас. Все тело протестовало против такого обращения, но Суле было наплевать. Его волосы давно растрепались и лица уже не было видно, он лишь скалился, нависая и надсадно рыча; двигаясь, как бешеный, вколачиваясь возбужденной плотью в раскрытое и кровоточащее отверстие, пока под ним кричали, обещали убить и выпотрошить, пытались плюнуть или разжалобить. Ему уже было наплевать: где-то на задворках разума он понимал, что уже упустил Кила. И нормальных отношений не жди.

- Ты чего тут сидишь? Кофе хочешь? – перепуганный Кил едва не расплакался по новой, увидев похожего на Сулу парня. Но, приглядевшись, мужчина различил в предрассветной тьме Гуфи. Он чесал бок и зевал. Но выглядел куда безопаснее своего младшего брата. Килрану было очень сомнительно, что никто их так и не услышал. Возможно, просто не захотели вмешиваться в воспитательный процесс? Что же за волки такие, эти южане?

- Даже не представляешь себе, как хочу, - вставая с насиженного места, потасканный с виду шатен провел ладонью по лицу, желая отогнать видения прочь. Правда, кто сказал, что это так просто сделать?

Поиск по сайту: