Глава 14. Как все будет

Все, кто так или иначе сталкивался и контактировал с высоким желтоглазым мужчиной со странными шрамами поперек лица, прекрасно был осведомлен о двух вещах: этот оборотень одержим своим названным сыном и считает его светом в оконце; и о новом законопроекте, который Кан старательно пропихивал наверх. Не без помощи влиятельных людей. Но полной неожиданностью для всей страны (именно в таком глобальном и пафосном масштабе) стал закон об оборотнях, застрявших в полуформе. В прямом смысле этого слова, все жители Северных Земель в это утро проснулись в новом мире, где на одно недоразумение стало меньше, но в три раза больше недовольных: по самым грубым подсчетам, проведенным наспех и без должного оборудования и внимательности, каждая третья семья рожала неспособного превращаться волка. Остальное население, стоило оным насладиться утренними новостями, осадили здание общины, встав с пикетами и чуть ли не вилами и факелами у его стен. Старейшины злились, естественно, звонили Кану, господам-заседателям, кто входил в управляющую верхушку. Но дело конкретно их общины не касалось. Закон был принят правительством государства, а это совершенно иной уровень. Поэтому к обеду недовольные уже стали рассасываться.

Однако тот, кто сиял подобно медной стертой монете, буквально порхал с первых секунд недовольств и беспорядков: Нирин был так любезен, что прислал свежеотпечатанную копию того закона, что обнародовали этим утром на высшем уровне. От пачки белоснежных листов еще пахло типографской краской, и серому волку казалось, что именно так и должна пахнуть победа. Не кровью, потом и грязью, а именно так. Закон (весьма тактичный в своих формулировках) о волках в переходной форме (так же использовался термин «застывшая форма»), то есть неспособных превратиться по причине своих физических показателей или психологических (этот параграф в парламенте еще долго будут обсуждать и видоизменять, дополняя условиями) в полноценного человека или волка, теперь были наделенными такими правами, как: право на работу, пенсию, занимать посты государственных служащих, а так же вступать в брак беспрепятственно. Естественно, ко всему этому добавлялась оговорка об обязательной постановке на учет таких существ, дабы фиксировать их стабильность и частичную дееспособность. Таким существам отныне полагалось пособие по инвалидности (если оборотень совершил попытку перекинуться, но она оказалась плачевной, и теперь существо осталось калекой).

Однако закон пока не отражал того, ради чего все начиналось: право на однополый брак. Хотя Хэйви и подпадал под термин «замороженная форма», в обществе радикальные изменения начнут приживаться не сегодня, и не завтра. И все эти условности печалили будущего отца. Правда, стоило вспомнить о вчерашнем известии, как на погрустневшем лице появлялась улыбка. Они закладывают базу, подумалось желтоглазому мужчине, и, кто знает, может быть через пару лет им и не придется скрывать свои отношения и чувства? Потому что Кан ничего мерзкого и постыдного в любви к своему омеге не видел. Это чудесное существо носит теперь под сердцем его детей, их детей. И как такого поднимется рука ударить, осудить, назвать грязным? Что плохого в новых способах размножения? К тому же история изобилует примерами того, как многие расы (включая человеческую) принимали однополые отношения без сморщенных в презрении носов. Завоеванные римляне не гнушались молодым юношеским телом в своих постелях. Но, кажется, брутальные и могучие волки совершенно позабыли об этом.

Если Кан в этот день походил на девочку из группы поддержки с разноцветными пипидастрами* в руках, то Нирин был чернее тучи на вид: проведя весь вечер и всю ночь в компании с парочкой бутылок, на утро Посол выглядел так ужасно, как давно уже не позволял. Сегодня ему ничего архиважного решать не предстояло, да и окружающие его не увидят: только прием у главы государства с обменом грамотами, простая формальность, где надобно всего лишь твое физическое присутствие. То, что мужчина выглядит, как дерьмо – совершенно не повод для беспокойства. Но тем не менее, господин Посол негодовал. Потому что впервые за долгие годы дипломатической службы его обвели вокруг пальца. И не кто-то из достойных соперников, а какой-то гражданский, вояка! Когда заявление Сулы прозвучало в их доме, на Нирина будто озарение снизошло. Позднее, правда. И за это он поднял свой первый бокал. Если читать между строк (а именно так многие документы, договоры и соглашения стоило воспринимать умному человеку), теперь его младший сын хоть сегодня мог прикинуться недееспособным, получить освидетельствование целого квартала и тащить под венец этого…

«Господи, даже язык не поворачивается назвать этого бесчестного волка зятем», - изобразив гримасу наивысшего отвращения, он повстречался взглядом со своим помощником, что в данный момент вел машину, и поэтому притих, как пристыженный учительницей школьник.

- Что-то не так, господин Посол? – почтительно чуть склонил голову секретарь, притормаживая на светофоре. При всей выслуге и правильности подчиненного, у него все еще оставался этот едва уловимый южный акцент. Нирин часто шутил, что исключительно по этой причине взял к себе на службу этого молодого способного волка, чтобы этот говор напоминал дипломату о доме. Хотя он давно привык переезжать с места на место, но сердце каждый раз ныло и сжималось, когда мужчине вспоминались бесконечные золотые поля колосьев, теплые родные лучи солнца, да воздух, каким не надышаться. Да, Южные земли можно было назвать отсталым государством, которое отдает предпочтение аграрной и легкой промышленности, совершенно не гоняясь за новыми технологиями. Но душа все еще сохранялась в людях. Только на своей Родине Нирин чувствовал себя свободно, словно птица, выпущенная, наконец-то, из клетки полетать, размять крылья.

- Кажется, я начинаю стареть, теряю хватку, Бон-бон**, - переиначивая настоящее имя своего секретаря-сладкоежки, Нирин с теплой улыбкой откинулся обратно на сидение, наслаждаясь сконфуженным выражением лица помощника Бони. Хотя молодой волк и был наречен при рождении традиционным Бонин, с обязательным южным окончанием (это имело значение, только если ваши родители придерживались линии правящей партии, что означало гордиться своим южным происхождением, при любом удобном случае кичась акцентом или же гостеприимством), его сокращенное прозвище подходило юноше куда лучше. Мягкий, гибкий, способный найти компромисс с кем угодно, этот оборотень походил на патоку.

- Это исключено, господин Посол: ваши заслуги и достижения за отведенный вам срок указывают на совершенно иное, - машина мягко качнулась на повороте и вновь взяла курс вперед.

- К сожалению, принцип разделения жизни личной и работы сыграл со мной злую шутку. Представь себе, когда радикалы в правительстве ликуют и боготворят новый закон, я проклинаю тот день, когда этот супостат уговорил меня на это богомерзкое дело, - поделился своими тяжелыми думами отец семейства, хрустнув суставами в кистях рук.

- Но, господин Посол, это же открывает столько возможностей для застрявших в полуформе волков! Да и несправедливо их задвигать под лавку, как будто таких оборотней в природе не существует, - с жаром отозвался Бони, сжимая руль так, что скрипнули перчатки. На это не мог не обратить внимание его руководитель, ведь такая реакция весьма не характерна для сдержанного и бесстрастного Бонина. Даже когда пять лет назад отношения между югом и севером обострились, секретарь лишь сжимал губы и оставался работать до восхода солнца. А ведь на родной земле у исполнительного юного диплома осталась семья и две маленькие сестренки, которые при эскалации конфликта могли пострадать.

- И ты тоже разделяешь позицию большинства в парламенте, что этим оборотням надо дать шанс? – изумился взрослый дипломат, глядя теперь на своего помощника во все глаза.

- Конечно. Кто мы такие, чтобы забирать чью-то жизнь? Оборотни – не боги, чтобы вершить судьбы. И, кажется, северяне первыми вспомнили о душе, нежели южане, вам так не кажется? В погоне за прогрессом, наша раса потеряла саму свою суть. И, честно говоря, все мои друзья полуформенные. Так что я рад, что теперь они перестанут быть обузой для своих семей, - на этом их разговор был окончен: секретарь спокойно продолжил управлять авто, а Нирин, скрестив руки на груди, погрузился в собственные размышления, где шли нешуточные баталии между разумом и сердцем. Истинно, это всегда самые тяжелые думы: ведь он всегда желал своим детям только лучшей доли. И, казалось бы, когда Сула наконец-таки исцелился и стал как все, в их жизни наступил новый период проблем, с новой партией скелетов в шкафу.

Даже оказавшись тет-а-тет с главой Северных Земель, Чрезвычайный и Полномочный Посол земель Южных, тысячелетнего леса и бескрайних жарких простор все еще был не здесь. Мысли с каждым часом все появлялись: приходили, садились подле уже обдуманных и замедляли и без того долгий процесс принятия решения. Отец трех мальчишек должен быть жестким, строгим и решительным. Так он всегда думал. Но что делать отцу, когда матери у троих сыновей нет? Нирин чувствовал, возможно это была его интуиция или профессиональная чуйка, выработанная за годы службы, что если сейчас он не поддержит своих детей, мужчина навсегда потеряет их – бесповоротно и без права начать переговоры с обиженной стороной. Ужасно, что сыновья так скоро повзрослели и могут ставить ультиматумы отцу-дипломату.

- Гуфи, Сула еще не вернулся домой? – на часах уже было почти семь, когда уставший мужчина в темно-синем костюме сел на заднее сидение своего личного автомобиля и кивнул помощнику.

- Ой, пап, вы оба такие смешные. Он весь в тебя пошел: такой же упертый, - ответили по ту сторону провода, засмеявшись. Что отцу нравилось в близнецах, так это то, что и Гуфи, и Руфи взяли поровну от матери и от него. Мягкость покойной супруги, ее задор и способность радоваться жизни в любых условиях. От Нирина рыжики, видимо, взяли только способность идти напролом к цели. Семья баранов, честное слово.

- Значит, где-то затаился. Ясно.

Такое случалось уже не первый раз: подростки имели привычку бунтовать, а Сула делал это с особым размахом. Никакая слежка, угрозы и просьбы не действовали на сына. Дело решалось всегда как бы само по себе: Сула, перебесившись, просто возвращался в отчий дом, как ни в чем ни бывало. Другое дело, что этот конкретный случай нельзя было спускать на тормозах. Однако же куда мог податься несносный патлатый мальчишка 16 лет на ночь глядя?

***

Заброшенные дома раньше были излюбленным местом отсидки большого ребенка. Во времена, когда на глаза всему честному народу нельзя было показываться лишний раз, чтобы тебя не сдали куда надо, рыжий волчонок прокрадывался на стройки, в жилища, выставленные на продажу за неуплату долгов, и спал сутками, выпадая из реальности. Обычно Сула сбегал, чтобы перебеситься: отец или все чаще кто-то из школы мог задеть малоприятную тему нечеловеческой формы, обзывая слабаком и посмешищем рода волчьего. В таких домах можно было спокойно сдирать обои когтями, орать во все горло от обиды и грусти, кидаться оземь и пытаться раз за разом превращаться, правда, без какого-либо результата.

В этот же раз судьба привела юного волка к дверям хорошо известным, правда, свет здесь уже был отключен, электричество тоже помахало рукой, мебель давно вынесли после решения суда. Но это и не было нужно влюбленному парнишке, чтобы воскресить свои еще свежие воспоминания о тех днях, когда хозяин этого двухэтажного дома заставлял его нарезать круги спозаранку. Кил скорее всего не догадывался, но все его вещи отправились прямиком в детские дома общины, о чем позаботился Сула. Не хотелось, чтобы то, к чему прикасался его любимый мужчина, ушло на свалку. И сейчас, лежа на голом холодном полу, с которого уже содрали ковролин, школьник вспоминал, Кил смешно кривит рот, когда пытается раздавать направо и налево указания и строжится.

- Отец неправ: Кил никому не хотел зла. Его просто не поняли. И недолюбили, - произнес в никуда влюбленный ребенок, воскрешая в памяти то несчастное выражение лица своего ненаглядного, тогда, в тюремной камере. Сломленный и отчаявшийся, он искренне сожалел о содеянном. Однако гордость никогда ему не позволила бы произнести эти же слова на воле или в лицо сопернику. Хотя какой ему Кан соперник? Ведь безопасник до последнего не хотел верить в то, что его лучший друг так поступил с ним. Только когда на руках оказались неопровержимые доказательства, серый волк все понял. Наверное, Кан понимал намного больше, нежели Килран мог предположить. Возможно, именно жалость к юристу и погубила их дружбу?

Так бы он и продолжал философствовать, переворачиваясь с бока на бок, если бы не то приведение, что из ниоткуда вылезло и нависло над ним.

- И долго ты еще собираешься вот так прохлаждаться, строя из себя ранимую девочку, которая убегает со слезами на глазах в закат, чуть только ей сказали поперек слова? – его ненаглядный шатен стоял в своей любимой позе сахарницы с канонично сведенными к переносице бровями. Какой же он был невероятно красивый в этих последних алых лучах солнца! И настолько реальной казалась Суле его галлюцинация, что место от пощечины даже ощутимо горело. – Додумался же припереться в мой старый дом и изваляться в известке. Господи, ну почему из всех возможных вариантов, ты преподнес мне именно имбецила? Поднимайся. Горе луковое, пойдем мириться с папкой твоим. А то он скоро весь линолеум на кухне изотрет до дыр, - продолжал ворчать бывший юрист, ведя за руку непутевого героя-любовника. И хотя Кил все еще желал смерти Суле чаще, чем дышал, к своему ужасу, молодой мужчина начал привыкать к этому рыжему недоразумению. Нет, у них точнее не получится любви и прочих телячьих нежностей, но приятелями можно попытаться стать. Или наставник-ученик – это еще лучше. И вполне в духе Кила. Во всяком случае, бывший заключенный собирался отплатить добром за добро этой семье и тут же скрыться из их поля зрения. Ни больше, ни меньше. Таков был его исходный план, во всяком случае.

* - не ржите. Это типа их помпоны так называются правильно. Я гуглил. И ржал. До слез.
** - созвучно с испанским bombòn – конфета. Игра слов.

Поиск по сайту: