Враль — он и есть враль

К обману, используемому без цели нанести кому-либо ущерб, можно от-

нести враньё, выражающееся в пословице «не любо — не слушай, а врать

не мешай». Враль, коих на Руси во все времена было и есть несметное

множество, получает наслаждение от самого процесса вранья, сочине-

ния небылиц, которое даёт ему возможность при всеобщем внимании

слушателей почувствовать себя более значительным как в глазах соб-

ственных, так и в глазах окружающих. В. И. Даль приводит следующие

значения слова «врать», подчёркивающие его безопасность для других,

несущественность и несерьёзность: говорить вздор, небылицу, пустяки,

пустословить, пустобаять, молоть языком, хвастать, сказывать не-

бывательщину за правду. Недаром таких людей зовут болтунами, пус-

тобрехами, фантазёрами, сказочниками. Подобных людей никто не

воспринимает всерьёз, что, в свою очередь, весьма затрудняет общение

и ведение с ними серьёзных дел.

Вруны понимают, что сообщаемое — ложь и что эта ложь не направ-

лена на то, чтобы причинить кому-либо вред. Объектом вранья обычно

является сам враль или нейтральные к собеседникам лица, факты и со-

бытия, о которых во вранье не содержится отрицательных, а тем более

оскорбительных характеристик. Часто враль сам верит в придуманное,

которое он как бы вспоминает, вспоминает то, чего не было, или было,

но не тогда и не так. Именно в этом заключается сущность «охотничьих

рассказов», где вымысел так вплетается в правду, что создаёт полную

картину реальности, часто весьма фантастическую, но вполне возмож-

ную, суть которой в том, что рассказчик сам не может отличить правду

от неправды. И чем чаще он рассказывает эти небылицы, тем более сам

верит в их реальность. Такое враньё осуществляется обычно с вооду-

шевлением и подъёмом, как назвал его Андрей Яхонтов, автор «Учеб-

ника жизни для дураков»:

«Самозабвенное враньё — это враньё вдохновенное, лёгкое, бурлящее и ис-

крящееся, враньё в экстазе, по наитию, с выдумкой и фантазией, почти

всегда достигающее своей цели и попадающее в точку. Отец такого вра-

нья — случай, мать — счастливая ситуация, в этом жанре могут успешно

выступать зелёный новичок и умудрённый опытом профессионал. Оно

случается, когда человек, что называется, в ударе, оно под стать опьянению

9. Враль — он и есть враль 109

шампанским. Речь льётся свободно, без запинки, в неё кстати вплетаются

не просто подходящие, а разительные в своей убедительности аргументы,

которые, словно по волшебному мановению, слетают говорящему на язык,

хотя ещё за секунду до этого подобные выводы не приходили ему на ум.

Слушающий подпадает под то же опьянение, что и говорящий. В этот

момент он готов поверить чему угодно, подписать любые бумаги, выпол-

нить всё, о чём его просят. Подобное обоюдное опьянение лгуна и обма-

нутого исчезает так же внезапно, как и накатило. И поднявшийся до

вершин мастерства и словесной эквилибристики лгун опять превращает-

ся в заурядного косноязычного обманщика».

Много строк невинному вранью посвятил Ф. М. Достоевский в сво-

их «Дневниках», отмечая это как черту, присущую русской нации. Он

писал:

«Отчего у нас все лгут, все до одного? …Я действительно в этой поголов-

ности нашего лганья теперь убеждён… С недавнего времени меня вдруг

осенила мысль, что у нас в России, в классах интеллигентных, даже совсем

и не может быть нелгущего человека. Это именно потому, что у нас могут

лгать даже совершенно честные люди. Я убеждён, что в других нациях,

в огромном большинстве, лгут только одни негодяи; лгут из практической

выгоды, то есть прямо с преступными целями. Ну, а у нас могут лгать

совершенно даром совершенно почтенные люди и с самыми почтенными

целями. У нас, в огромном большинстве, лгут из гостеприимства. Хочется

произвести эстетическое впечатление в слушателе, доставить удоволь-

ствие, ну, и лгут даже, так сказать, жертвуя собою слушателю. Пусть

припомнит кто угодно — не случилось ли ему раз двадцать прибавить,

например, число вёрст, которое проскакали в час времени везшие его

тогда-то лошади, если только это нужно было для усиления радостного

впечатления в слушателе. И не обрадовался ли действительно слушатель

до того, что тотчас же стал уверять вас об одной знакомой ему тройке,

которая на пари обогнала железную дорогу, и т. д. и т. п. …Я знаю, что

русский лгун сплошь да рядом лжёт совсем для себя неприметно, так что

просто можно было совсем не приметить. Ведь что случается: чуть только

солжёт человек, и удачно, то так слюбится, что и включает анекдот в чис-

ло несомненных фактов своей собственной жизни; и действует совершен-

но совестливо, потому что сам вполне тому верит; да и неестественно было

бы иногда не поверить… "Э, вздор", — скажут мне опять. — "Лганьё, не-

винное, пустяки, ничего мирового". Пусть. Я сам соглашаюсь, что всё

очень невинно и намекает лишь на благородные свойства характера, на

чувство благодарности, например. Потому что если вас слушали, когда вы

лгали, то нельзя же не дать поврать и слушателю, хотя бы из одной бла-

годарности…

Второе, на что наше всеобщее русское лганьё намекает, это то, что мы

все стыдимся себя. Действительно, всякий из нас носит в себе чуть ли не

110 Глава II. Ложь — инструмент обмана

прирождённый стыд за себя и за своё собственное лицо, и, чуть в обществе,

все русские люди тотчас же стараются поскорее и во что бы то ни стало

каждый показаться непременно чем-то другим, но только не тем, чем он

есть на самом деле, каждый спешит принять совсем другое лицо» (Досто-

евский Ф. М. Дневники писателя. — М.: Современник, 1989. — С. 84–87).

Врут все, кто больше, кто меньше. Можно согласиться с Л. Н. Тол-

стым, который писал:

«Нет человека безгрешного, и нет человека вполне правдивого. Разница

между людьми не в том, что один вполне безгрешен и правдив, а дру-

гой — весь грешен и лжив, а в том, что один стремится к наибольшей

безгрешности и правдивости, а другой не стремится к этому».

Но есть и такие, для которых враньё стало привычкой, второй нату-

рой. Такие люди с невинным выражением лица говорят с собеседником

дружелюбно, просто и непринуждённо. Залогом успеха таких людей

является доверие, внушаемое ими всем своим поведением и высказы-

ваниями, кажущейся искренностью и правдивостью. Мимика, интона-

ция и жестикуляция не выдают таких людей, потому что внутренне они

не осуждают враньё и им ничего не нужно скрывать. Совесть их не

мучает. Про таких говорят — лживый человек. Он лжёт, когда надо и не

надо, в пользу себе и во вред, не думая о последствиях, которые может

вызвать его ложь. Лживый человек — отвратительный человек. С ним

нельзя иметь дело, с ним нельзя дружить, с ним нельзя общаться. Нель-

зя не согласиться с Монтенем, который в своих «Опытах» писал:

«Лживость — гнуснейший порок, и один древний писатель изображает её

как нечто крайне постыдное, говоря, что она свидетельствует как о пре-

зрении к Богу, так и о страхе пред людьми. Нельзя выразительнее обри-

совать мерзость, низость и противоестественность этого порока, ибо

можно ли представить себе что-либо более гадкое, чем быть трусом перед

людьми и дерзким перед Богом? Наше взаимопонимание осуществляется

лишь единственно возможным для нас путём, а именно через слово; тот,

кто извращает его, тот предатель по отношению к обществу: слово — един-

ственное орудие, с помощью которого мы оповещаем друг друга о наших

желаниях и мыслях, оно — толмач нашей души; если мы лишимся его, то

не сможем держаться вместе, не сможем достигать взаимопонимания; если

оно обманывает нас, оно делает невозможным всякое общение человека

с себе подобными, оно разбивает все скрепы государственного устройства»

(Монтень М. Опыты. Кн. I–II. — М., 1981. — С. 594).

Образ болтуна нашёл отражение и в художественной литературе.

Вспомним бессмертного Хлестакова. Вскоре после первого представ-

ления «Ревизора», в мае 1836 года, Гоголь писал Пушкину:

9. Враль — он и есть враль 111

«Хлестаков вовсе не надувает, он не лгун по ремеслу; он сам позабывает,

что лжёт, и уже сам почти верит тому, что говорит. Он развернулся, он

в духе, видит, что идёт всё хорошо, его слушают — и по тому одному он

говорит плавнее, развязнее, говорит от души, говорит совершенно откро-

венно и, говоря ложь, выказывает именно в ней себя таким, как есть…

Лгать — значит говорить ложь тоном, так близким к истине, так естест-

венно, так наивно, как можно только говорить одну истину; и здесь-то

заключается именно всё комическое лжи… Всякий хоть на минуту, если

не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым, но, натураль-

но, в этом не хочет только признаваться; он любит даже посмеяться над

этим фактом, но только, конечно, в коже другого, а не в собственной. И лов-

кий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым, и государствен-

ный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш брат, грешный литератор,

окажется подчас Хлестаковым. Словом, редко кто им не будет хоть раз

в жизни, и как будто бы и не он».

А в «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы сыграть как

следует “Ревизора”», Гоголь в 1842 году так отзывался о Хлестакове:

«Он чувствует, что он в литературе господин, и на балах не последний,

и сам даёт бала и, наконец, что он — государственный человек. Он ни от

чего не прочь, о чём бы ему ни лгать. Обед со всякими лабарданами и ви-

нами дал изобразительную словоохотливость и красноречие его языку.

Чем далее, тем более входит всеми чувствами в то, что говорит, и потому

выражает многое почти с жаром. Не имея никакого желания надувать, он

позабывает сам, что лжёт. Ему уже кажется, что он действительно всё это

производил», называя его в дальнейшем фантасмагорическим лицом,

лицом, которое, «как лживый олицетворённый обман, унеслось вместе

с тройкой Бог весть куда…»

Не обошёл эту тему и А. Ф. Писемский, отразив её в очерках «Русские

лгуны»:

«Выдумывая, всякий человек, разумеется, старается выдумать и приписать

себе самое лучшее, по большей части, берёт из того, что в обществе счи-

тается за лучшее. Лгуны времён Екатерины лгали совсем по другой моде,

чем лгут в наше время. Прислушиваясь со вниманием к тем темам, на

которые известная страна в известную эпоху лжёт и фантазирует, почти

безошибочно можно определить степень умственного, нравственного

и даже политического развития этой страны… Во лжи, как и во всяком

другом творчестве, есть своего рода опьянение, нега, сладострастие; а то

откуда же она берёт этот огонь, который зажигает у человека глаза, щёки,

поднимает его грудь, делает голос более звучным?» (Писемский А. Ф.

Русские лгуны. Очерки // Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. — М., 1956).

Не будет обманом искусство, эта игра творческого воображения,

неточно и искажённо отражающая действительность. Можно было бы

112 Глава II. Ложь — инструмент обмана

согласиться с высказыванием В. Г. Белинского, что «искусство есть

выражение истины, и только одна действительность есть высочайшая

истина, а вне её, то есть всякая выдуманная каким-нибудь “сочинителем”

действительность есть ложь и клевета на истину», но это противоре-

чит вышеизложенному. Но искусство не простое копирование исти-

ны, а освещение её своим видением на основе мировоззрения художни-

ка, изображение жизни так, как она ему видится.

Вымыслом, фантазией, но не ложью являются также сказки, россказ-

ни, басни и небылицы, отличающиеся от лжи высокой степенью неправ-

доподобия, отсутствием у говорящего намерения ввести адресата в за-

блуждение и причинить ему какой-либо вред. Волшебные Змей Горыныч,

Кощей Бессмертный, Баба-яга, лешие и русалки никого не вводили в за-

блуждение относительно их существования. Как было бы бедно и убого

без них наше детство! Ведь в сказках за очаровательным вымыслом во-

площена народная мудрость.

Вымысел народного гения не мог не отразить в своём творчестве такую

характерную черту жизни человека, как обман, и его инструмент — ложь.

Вспомним сказки «Лисичка-сестричка и волк», «Волк и семеро козлят»,

«Мужик и медведь» и другие, на которых воспитывалась, без преувели-

чения, вся российская нация и в которых в различных ракурсах отраже-

на ложь. А. С. Пушкин в «Сказке о золотом петушке» так и написал:

«Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок».

Поиск по сайту: