Противоречие сознания и бессознательного

Монадология Лейбница, как система с аб­солютной логичностью, дает метафизичес­кое решение противоречий картезианского понятия души. Так, теория выражения дает решение проблемы происхождения сознания и перехода от материи к сознанию. Однако Лейбниц отказывается от этого решения в той форме, в какой оно приводило бы к наделению материи способностью мышле­ния или свело бы сознание к материи. Поэто­му его теория выражения предполагает дуб­лирование каждого события, совершающего­ся в пространстве вселенной, его выражением в сознании в виде малой перцепции. Таким образом, картезианский дуализм, противо­поставлявший материю мышлению, факти­чески воспроизводится в виде психофизичес­кого параллелизма, сравнимого с параллели­змом Спинозы, который уходит от проблемы перехода от материи к мышлению, ограничиваясь их рядоположением бок о бок. В лейбницевской метафизике теория выраже­ния позволяет спасти нематериальность и субстанциональность души так, как это требуется в христианстве. Однако собствен­ный интерес монадологии состоит в том, что она не может быть определена ни как простой психофизиологический параллелизм, ни как простая метафизика субстанционального

'Лейбниц Г. В. Начала природы и благо­дати, основанные на разуме. § 3 // Соч. Т. 1. С. 404—405.

единства души. Она является попыткой объяснения сознания, исходя из бессозна­тельного, и в связи с этим расчленяет психическое единство на его бессознатель­ный, сознательный и рефлективный аспекты. Тем самым в ней ставится вопрос о том, должно ли единство сознания выражаться на уровне бессознательного, сознания или самосознания.

а) Метафизическое определение личностного единства

Как духовное бытие, монада должна от­личаться от простого атома, если под ним понимать простейшую материальную час­тицу. Атомы могут отличаться друг от дру­га только по их расположению в простран­стве и во времени, то есть по чисто внеш­ним критериям:

Если бы существовали атомы, т. е. совер­шенно твердые и совершенно неспособные к внутреннему изменению тела, отличаю­щиеся друг от друга лишь по величине и фигуре, то очевидно, что атомы, облада­ющие одной и той же фигурой и вели­чиной (что было бы вполне возможно), были бы тогда неразличимы сами по себе и их можно было бы различить только по внешним наименованиям, лишенным вну­треннего основания, что противоречит са­мым основным принципам разума².

Монады же, будучи душами, должны внут­ренне отличаться друг от друга: именно в этом состоит их собственная индивиду­альность. Но если одна монада должна отличаться от другой своими "внутренни­ми качествами и действиями"³, то эти пос­ледние "не могут быть не чем иным, как ее восприятиями, или перцепциями"⁴.

Именно "это продолжение и эта связь восприятий образуют реально того же са­мого индивида"⁵, то есть составляют под­линный субстрат его индивидуальности. В этом смысле реальное единство индивида состоит из полного набора перцепций.

² Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. П. Гл. 27. § 3 // Соч. Т. 2. С. 231.

³ Лейбниц Г. В. Начала природы и благо­дати, основанные на разуме. § 2 // Соч. Т. 1. С. 404.

⁴ Там же.

³ Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. П. Гл. 27. § 14 // Соч. Т. 2. С. 240.

А так как перцепции имеют место в непре­рывном времени, каждое мгновение монады содержит в некотором смысле совокупность своего прошлого, чьим результатом являет­ся настоящее, и своего будущего, поскольку оно предопределено прошлым и настоящим:

Нематериальное существо, или дух не мо­жет быть лишено всякого восприятия своего прошлого существования. У него остаются впечатления от всего, что с ним некогда случилось, и он обладает даже предчувствием всего, что с ним может слу­читься¹.

Однако перцепции, монады есть не что иное, как ее особое выражение мира, ис­ходящее из присущей ей точки зрения, то есть ее собственного тела. Следовательно, если можно продолжать утверждать, что душа — это "нематериальная субстанция", то тем не менее нельзя считать, что душа безразлична "ко всякой части материи"²:

Души, по моему предположению, вовсе не безразличны ко всякой части материи... наоборот, они изначально выражают ге части материи, с которыми они связаны и должны быть связаны согласно порядку вещей³.

Различие между душами, при личностном тождестве каждой, основывается на абсо­лютно различных рядах перцепций, кото­рые для каждой являются результатом ее связи с собственным телом.

Если реальное тождество каждого инди­вида является суммой его "малых перцеп­ций", поскольку они представляют собой выражение его тела, то оно не является целиком осознанным. Наше настоящее сос­тояние может быть результатом нашего прошлого: "каково бы ни было наше про­шлое состояние, мы не всегда сможем заме­тить оставленное им по себе действие"⁴. На реальную последовательность, являю­щуюся бессознательным результатом ма­лых перцепций, накладывается последова-тельность осознанная, состоящая из воспо­минаний прошлого:

Апперцепции (т. е. осознание нами про­шлых восприятий) доказывают еще мо-

' Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. II. Гл. 27. § 14 // Соч. Т. 2. С. 240. ² Там же. С. 239. 'Там же. С. 241. "Там же.

ральное тождество и обнаруживают ре­альное тождество⁵.

Воспоминание (принадлежащее самосозна­нию или рефлективному сознанию) является тем, что "показывает" или что делает оче­видным для сознания реальное тождество, преобразуя его в "моральное тождество". Тут есть, однако, трудность, поскольку "я" (soi), то есть "реальное и физическое тождес­тво" должно отличаться от "явления "я '*, то есть от осознания "самостью" в рефлексии своего реального тождества, которое прида­ет ему очевидность и осознанность. Только в рефлексии то, что является простым "я" (soi), то есть чисто физическим тождеством, действительно становится "личностью", или "Я":

Слово личность означает мыслящее и пони­мающее, обладающее разумом и рефлекси­ей существо, которое может рассматривать себя как того же самого... Это происходит исключительно благодаря осознанию им своих собственных действий. И это знание всегда сопровождает наши наличные ощу­щения и восприятия, когда они достаточно отчетливы, как я уже указывал на это неод­нократно, и благодаря этому каждый есть для себя то, что он называет своим "я"¹.

Если всегда есть хотя бы различие между тождеством реальным, бессознательным и тождеством личностным или рефлектив­ным, то дистанция между этими двумя формами тождества может привести к их полному расхождению. Такое может слу­читься при феноменах амнезии или распаде личности. Без сомнения, в подобных случа­ях речь идет о том же реальном индивиде, однако его осознание себя прерывается или раздваивается. Кажется, что это уже не од­на реальная индивидуальность, а несколько реальных личностей:

В этом случае имелось бы тождество суб­станции, но если бы между различными лицами не было связи воспоминания, соз­даваемой той же самой душой, то не было бы достаточного морального тождества, чтобы можно было утверждать, что это одна и та же личность'.

'Там же. С. 240.

⁶ Там же. §9. С. 237.

⁷ Там же. С. 236. Это говорит Филалет, но добавление "как я уже указывал на это неодно­кратно" показывает, что Лейбниц с этим согла­сен.

"Там же. § 6. С. 234.

Однако, с другой стороны, частичная ам­незия — это нормальное явление: мы не помним всего, что с нами происходило с момента рождения, так что наше ли­чностное тождество, по-видимому, не свя­зано исключительно с рефлективным осо­знанием:

Я вовсе не хотел бы утверждать, что лич­ное тождество и даже "я " не сохраняют­ся у нас и что я не есть то "я", каким я был в колыбели, под тем предлогом, что я не помню ровно ничего из того, что я делал тогда¹.

Таким образом, нужно сказать, что "лич­ное тождество" "прибавляется" к "реаль­ному, физическому тождеству", когда "яв­ление "я " в рефлективном сознании "истин­но"², то есть поскольку явление "я" в сознании соответствует реальной индиви­дуальности. Трудность, однако, возникает снова, когда встает вопрос о доказательст­вах такого соответствия.

С одной стороны, можно просто ска­зать, что "самосознание доказывает мо­ральное или личное тождество"³. Очевидно, однако, что это чувство может быть обман­чивым, поскольку никто не имеет осознан­ных воспоминаний своего грудного дет­ства, а также при болезни, поскольку она "прерывала бы непрерывную связь... созна­ния"⁴ в самосознании так,

что я не знал бы, каким образом я очутил­ся в теперешнем состоянии, хотя я помнил бы более далекие вещи...⁵

Нужно признать, что самосознание и вос­поминание "не всегда могут осведомить о физическом тождестве... саму личность, о которой идет речь"⁶. Чтобы "заполнить пробелы в... памяти"⁷, каждый должен по­лагаться на "свидетельство других лю­дей"⁸. Таким образом, налицо не два, а целых три аспекта личного тождества: тож­дество реальное, его проявление в самосоз­нании и его проявление для других людей.

И достаточно очевидно, что "трудность возникает, если обнаруживаются противо­речия между этими различными явлени­ями"⁹.

Разумеется, поскольку Лейбниц мета­физически постулирует субстанциальное единство души, он должен при этом утверж­дать, что сознание нашего личного тождест­ва в наших воспоминаниях или воспомина­ниях о нем других лиц, "никогда не проти­воречат физическому тождеству и не оторваны от него"¹⁰. Да, такое отсутствие противоречия постулировано, но отнюдь не доказано. Оно не может быть, впрочем, доказано в рамках системы, которая, с од­ной стороны, без сомнения, ведет к утверж­дению, что самосознание обнаруживает "реальное тождество"", но с другой — к ут­верждению, что оно не может этого сделать:

Душа может в себе самой читать лишь то, что в ней представлено отчетливо; она не может с одного раза раскрыть в себе все свои тайны, ибо они идут в бесконеч­ность¹².

Действительно, если реальное единство "самости" бессознательно, то оно идет го­раздо дальше, чем может охватить рефлек­тивное сознание личного тождества.

Ь) Психоаналитические наблюдения и интерпретации

Подобное противопоставление реальной личности и осознания ею самой себя было систематично развито в психоанализе, изу­чающем прежде всего двойственные психи­ческие феномены, при которых "самость" проявляет себя по-разному перед другими и в своем самосознании.

К этому классу психических феноменов принадлежат некоторые оговорки. Эти ошибки языка — которые допускают глав­ным образом те, кто говорит в состоянии большой физической и умственной усталос­ти, — носят невольный и часто даже неосо­знанный характер. Действительно, говоря­щий не намеревался произносить те слова,

⁹ Там же. С. 238.

¹⁰ Там же. §29. С. 248. "Там же. § 14. С. 240.

¹² Лейбниц Г. В. Монадология. § 61 /,/ Соч. Т. 1. С. 424.

которые он произносит и подчас даже сам не слышит, как он их произносит. Однако эти оговорки имеют для слушателя достаточно ясный смысл. Бывают, на­пример, такие ошибки, когда из-за того, что опускается или присоединяется от­рицание, получаются грубые или оскор­бительные выражения там, где была за­ранее заготовлена вежливая формула. Так, говорят начальнику: "Стойте, пожалуйста" вместо "Не стойте [садитесь], пожалуйста" или "Я сожалею, что Вы уже выздоровели" вместо "Я сожалею, что Вы болели, и рад, что Вы уже выздоровели" и т. д. В подобных случаях сознательная ре­флексия и психологический анализ без труда показывают, что оговорки факти­чески выражают затаенные мысли тех, кто их допускает: внутреннее неуважение, обычно скрываемое под внешними знаками почтения по отношению к начальнику, желание, чтобы он подольше болел, дабы еще какое-то время не чувствовать над собой его власти, и т. п. Таким образом, оговорки выступают как проявления глу­бинной личности, обычно скрываемой со­циальной личностью, но на мгновение вышедшей из-под контроля и выражающей себя неосознанным образом.

Сновидение также является двойствен­ным психическим феноменом, хотя сны го­раздо труднее интерпретировать. Это фено­мен сознания, отличающийся, однако, от бодрствующего сознания своим алогичным и абсурдным характером. Но, хотя челове­чество и осознавало алогизм сновидений, и "признавало, что сновидение непонятно и абсурдно", оно все-таки "не может ре­шиться отрицать какое бы то ни было зна­чение за сновидениями"': считается, напри­мер, что бывают вещие сны, для объясне­ния которых нужны "ключи". Научный анализ позволяет придать этому предчув­ствию скрытого значения снов более объек­тивное содержание.

Для этого следует взять за точку отсчета сновидения, значение которых очевидно, например те, которые представляют собой воображаемое удовлетворение желаний или потребностей:

¹ Фрейд 3. Толкование сновидений. Обнинск, 1992. С. 84.

И как голодному снится, будто он ест, но пробуждается, и душа его тоща; и как жаждущему снится, будто он пьет, но про­буждается, и вот он томится, и душа его жаждет...²

Но достаточно очевидно, что "потребность в воде не столь легко удовлетворяется сно­видением, как... мстительность"³. Многие сны удовлетворяют, таким образом, не фи­зиологические, но психические желания. Когда в сновидении исполняются наши же­лания, мы часто выглядим при этом "амо­рально"⁴:

Сновидение... воплотило слова Апостола: "Кто ненавидит брата своего, тот его убийца"⁵.

В этом смысле Платон говорил, что поря­дочные люди довольствуются лишь в сно­видениях делать то, что люди злые делают на самом деле.

Однако в большей части сновидений аморальное желание не решается выразить­ся ясно. Оно выражается в завуалирован­ной форме, используя общий для всего че­ловечества язык символов. Существует, в частности, спонтанная символика для обозначения половых органов и актов. Зна­ние этой символики позволяет найти ключ к снам, кажущимся абсурдными. Но дело в том, что спящее сознание не владеет смыслом символов своего собственного сновидения. Таким образом, сновидение обладает двойным содержанием. Первое содержание — то, которое непосредственно возникает в сознании. Оно предстает как абсурдное и нелогичное, поскольку созна­ние лишено средств для его дешифровки, чтобы выявить второе содержание. Второе содержание — содержание "латентное", не очевидное, которое психоанализ представ­ляет как ясное и логичное само по себе, но затемненное загадочными символами.

В психоаналитической интерпретации сновидения сближаются с неврозами. Так называются патологические феномены вро­де навязчивых идей, маний и прочего, кото­рые могут более или менее серьезно сказы­ваться на поведении, но (в отличие от пси­хозов) не разрушают личность в целом.

² Ис 29:8.

³ Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 106.

⁴ Там же. С. 63.

⁵ Там же.

Невротические симптомы могут прибли­жаться к снам, поскольку они представля­ют собой абсурдные поступки, о которых тем не менее можно предполагать, что за их внешней абсурдностью скрывается ла­тентное значение.

Психоанализ интерпретирует невроти­ческие симптомы, привязывая их к их же истокам в истории индивидуального раз­вития. Индивид и его инстинкты — в част­ности, половой инстинкт — проходят по­следовательные фазы в своем развитии. Но этот процесс может быть заблокирован на инфантильной фазе травмирующими собы­тиями, произошедшими в детстве — "пери­оде незавершенного развития", когда люди гораздо более восприимчивы к факторам, способным "действовать травматически"¹. Если инстинкт, и в частности либидо или сексуальный инстинкт, "фиксирован на ка­кой-то ступени его развития", то вопрос в том, "как Я относится"² к данной фик­сации. Прежде всего сознание может "до­пустить ее"³. В этом случае "оно станет... извращенным или, что то же самое, инфан­тильным"⁴. Детское сознание еще не офор­милось морально — вот почему этот воз­раст безжалостен и вообще не признает сожалений и чувства вины. Но во взрослом состоянии моральное чувство должно быть развитым, так что инфантилизм взрослого является извращением. Поэтому "Я" мо­жет не признать инфантилизм своего ин­стинкта. В этом случае оно "может от­нестись к этому закреплению либидо и отрицательно" и попытается его "вытолк­нуть" и "вытеснить"⁵. Но, будучи вытеснен­ными, инстинкты тем самым еще не лик­видированы, и они "пытаются проявиться", при этом маскируясь под воздействием мо­ральных требований "Я" благодаря раз­личным искажениям и смягчениям, так, чтобы стать "заместителями несостоявше­гося удовлетворения"⁶. Например, молодая девушка, лечившаяся у Фрейда, сделала не­выносимой свою жизнь и жизнь своих ро-

¹ Фрейд 3. Введение в психоанализ. М., 1989. Гл. 23. С. 231.

² Там же. Гл. 22. С. 224. ³Там же.

⁴ Там же.

⁵ Там же.

⁶ Там же. С. 219.

дителей, устраивая каждый вечер целый церемониал укладывания спать. С помо­щью психоанализа был установлен смысл этого церемониала, куда, в частности, вхо­дило требование, чтобы дверь между ее комнатой и комнатой родителей остава­лась открытой: девушка тем самым ме­шала интимным отношениям между ро­дителями и это было единственное удов­летворение, которое она могла дать своей эротической привязанности к отцу⁷. Ста­новится ясно, как, по видимости, абсурд­ные поступки могут иметь смысл: симп-томы неврозов — это "окольные пути"⁸, которыми следует инстинкт, чтобы дос­тичь, без ведома сознательного "Я", во­ображаемого удовлетворения своих инфа- нтильных наклонностей.

с) Психоаналитическая теория соотношения сознания и бессознательного

Основываясь на фактах, психоанализ смог показать, что во многих явлениях, как нормальных, так и патологических, может иметь место не только различие, но и про­тиворечие между тем, что сознание знает о человеке, и действительным, но бессозна­тельным значением его мыслей или поступ­ков. Так, можно считать установленным фактом бессознательный смысл оговорок или бессознательную символику снов и нев­ротических явлений, и философия не может претендовать на оспаривание фактов, уста­новленных наукой. На самом деле интерес философии совсем в другом — в чистоте использования понятий, применяемых уче­ными для изложения и объяснения фактов.

Исходя из данной точки зрения, надо отметить, что при объяснении оговорок, сновидений и невротических симптомов психоанализ располагает для определения природы отношений сознания и бессозна­тельного только традиционными разработ­ками. Для объяснения снов, как и психичес­ких заболеваний, он предлагает, основыва­ясь только на психических причинах, исключительно психологический подход. Принятие такой теоретической позиции

⁷ См. там же. Гл. 17. С. 168—171. "См. там же. Гл. 22. С. 220.

влечет за собой как практическое следствие независимость психоаналитического обра­зования по отношению к биологическому и медицинскому. В этом смысле, следова­тельно, психоанализ есть дуалистическое учение, которое восприняло тезис, уже от­вергнутый ранее Лейбницем, о безразличии психического по отношению к материи. Но внутри этого дуализма психоанализ являет­ся монистическим, пытаясь связать объяс­нение всех психических явлений с единством сексуального инстинкта. В психоанализе, таким образом, присутствуют две основные черты метафизики души: независимость, даже безразличие психики по отношению к материи и ее субстанциальное единство.

Можно сказать, что в некоторых отно­шениях психоанализ содержит в себе мета­физику души. Конечно же эта метафизика так же непоследовательна, как и старая ме­тафизика, поскольку монизм в отношении сексуального инстинкта соседствует с ду­ализмом сознания и бессознательного. Та­ким образом, если философия не может оспаривать установленные психоанализом факты, то по крайней мере она может пока­зать, что их метафизические интерпретации в психоанализе несостоятельны, и она должна это показать диалектически, то есть, исходя из самого содержания учения (по крайней мере в его единственно по-настоящему оригинальном варианте, пред­ложенном Фрейдом), показать, что психо­анализ не смог удержаться на своих перво­начальных позициях.

Согласно этим позициям, инстинкт, как выразитель спонтанности природы, натал­кивается на подавление со стороны созна­тельного "Я". Вытесненный, но не уничто­женный инстинкт маскируется, чтобы ус­кользнуть от цензуры "Я", и находит окольное выражение и заменяющее удовле­творение в образах сновидений и симпто­мах неврозов. "Цензура" выступает как центральное понятие психоаналитического объяснения отношений сознания и бессо­знательного. Знаменательно, что это поня­тие (в отличие от многих других понятий психоанализа) не испытало глубоких изме­нений ни в учении Фрейда, ни у его после­дователей.

Но данное понятие построено по анало­гии, о чем прямо сказано у Фрейда. Цен-

зура — есть социальное явление, посредст­вом которого власти препятствуют публи­кации определенных мыслей или требова­ний, тогда как попавшие под цензуру ищут — и чаще всего находят — окольные пути для выражения своих мыслей, маскируя их от цензора, но не от публики:

Хочется сопоставить... с явлениями из жизни социальной... в аналогичном по­ложении находится и политический пи­сатель, желающий говорить в лицо силь­ным мира сего горькие истины. Писателю приходится бояться цензуры, он умеряет и искажает поэтому выражение своего мнения'.

Но деятельность писателя, умеющего об­ходить цензуру, высокоинтеллектуальна: нужно обладать умом Вольтера для такого выражения своих мыслей, чтобы создава­лась иллюзия обратного. И вот подобный ум психоаналитики приписывают бессозна­тельному спящего. В результате им прихо­дится отмечать, что "интеллектуальная де­ятельность, строящая" сновидение,— "это полноценное психическое явление"². Нали­цо очевидный парадокс в таком описании сновидения: ведь оно определяется в психо­анализе как "архаическая и регрессивная" деятельность:

Он возвращается к тем состояниям на­шего интеллектуального развития, кото­рые мы давно преодолели, к образному языку, символическому отношению, мо­жет быть, к отношениям, существовавшим до развития языка нашего мышления, Способ выражения работы сновидения мы назвали поэтому архаическим или регрес­сивным³.

Конечно, это второе определение в произ­ведениях Фрейда является гораздо более поздним. Но и в период выработки теории фрейдовское понимание сна достаточно противоречиво:

Он находится между повышением и потен-циацией, доходящей нередко до виртуоз­ности, и решительным понижением и ос­лаблением душевной деятельности, дохо­дящей иногда до низшего уровш человеческого".

¹ Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 120.

² Там же. С. 105.

³ Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 13. С. 125.

⁴ Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 57 (ци­тируется Гильдебрандт).

Правда, такая противоречивая формули­ровка связана с действительным разнооб­разием сновидений. Но она выражает, глав­ным образом, противоречие между тем, что собой реально представляет сновиде­ние, — несвязной, абсурдной конструкцией, принадлежащей сумеркам сознания, — и той блистательной "потенциальнос­тью", каковой ему надлежит быть согласно психоаналитической теории цензуры.

Истоки данного противоречия — в ис­пользовании понятия цензуры для выраже­ния отношений между сознанием и бессо­знательным. Действительно, в социальном феномене цензуры писатель, ищущий пути обхода цензуры, гораздо более сознателен, чем цензор, которого он обманывает. Так что приписывать такую же роль бессозна­тельному, в то же время сводя все его содержание к природному инстинкту в его самой примитивной и убогой форме, — это парадоксальная непоследовательность. Ес­ли верно, что бессознательное, маскируясь, обходит цензуру, то оно должно знать соб­ственное содержание, знать, что сознание его отвергает, а также знать, что цензура может пропустить. Но в таком случае бес­сознательное должно сознавать одновре­менно и себя и сознание.

Но и психоаналитическая интерпретация "Я" столь же несостоятельна. С одной сто­роны, "Я" есть, в соответствии с классичес­ким пониманием, осознающая себя самое личность. В этом смысле "Я" противостоит сексуальному инстинкту, как сознание про­тивостоит бессознательному, и неврозы возникают как "продукты" конфликтов "между Я и сексуальностью"¹. Но "Я" не может быть просто отождествлено с созна­нием, ибо наделено функциями цензуры и вытеснения:

Это та душевная инстанция, которая кон­тролирует все частные процессы, которая ночью отходит ко сну и все же руководит цензурой сновидений. Из этого "Я" исхо­дит также вытеснение, благодаря которо­му известные душевные побуждения под­лежат исключению не только из сознания, но также из других областей влияний и действий².

¹ Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 22. С. 223.

² Фрейд 3. Я и Оно. I // Фрейд. 3. Психология бессознательного. М, 1989. С. 427.

При этом психоаналитическая теория со­держит также положение, что "Я" не знает о своем воздействии — цензуре и подав­лении — на сны и инстинкт. И не только не знает, но и не хочет об этом знать. В ходе психоаналитического лечения, когда психоаналитик приближается к бессозна­тельному узлу невроза, состоящему из под­цензурных инстинктов и вытесненных вос­поминаний травмирующих событий дет­ства, он должен "устранить сопротивление, которое Я оказывает попыткам прибли­зиться к вытесненному"³. Это сопротивле­ние бессознательно в том смысле, что оно не исходит из свободной воли "Я". Между тем поскольку это сопротивление не может быть приписано вытесненному инстинкту — пытающемуся проявиться, — то нужно его приписать "Я", из которого оно, "не­сомненно, исходит" и "принадлежит пос­леднему"⁴. Такие части "Я", осуществля­ющие цензуру и вытеснение, должны быть бессознательными:

Мы нашли в самом "Я" нечто такое, что тоже бессознательно и проявляется подо­бно вытесненному⁵.

Эта бессознательная цензура должна быть определена в терминах столь же проти­воречивых, что и вытесняемое ею бессо­знательное, поскольку "Я" должно знать бессознательное (коль скоро оно его вы­тесняет), в то же время полностью игно­рируя содержание и даже существование этого бессознательного (коль скоро оно его вытесняет).

Итак, невозможно уточнить границы бессознательного в психоанализе. Строго говоря, "понятие бессознательного... полу­чаем из учения о вытеснении"⁶. Но нужно признать, что "бессознательное не совпада­ет с вытесненным"⁷. Анализ сновидений де­монстрирует существование большого чис­ла "латентных"⁸ воспоминаний, то есть способных всплыть в сознании, после того как они находились в забвении, что являет­ся одной из форм бессознательности. В ка-

³Там же.

"Там же. С. 428.

⁵ Там же.

⁶ Там же. С. 426—427.

⁷ Там же. С. 428.

⁸ См. там же. С. 426.

честве материала для себя "сновидение ис­пользует не как в бодрствующем сознании — лишь наиболее выдающееся, а, наоборот, также и самое безразличное и ничтожное"'. Именно из детства сновидение "черпает ма­териал, который не вспоминается в бодрст­вующем состоянии и никогда не использует­ся"². Это, стало быть, "не вытесненное бес­сознательное"³, поскольку в бодрствующем сознании воспоминания не возникают, но ничто не мешает их появлению в снах. Мож­но, таким образом, сказать, что они есть бессознательное "только в описательном, но не в динамическом смысле"⁴. Такое разделе­ние означает, что они могут быть описаны как бессознательные, пока они принадлежат сознанию, но нет никакой психической силы, с необходимостью поддерживающей их бес­сознательность. Для определения подобных "латентных психических фактов" психоана­лиз использует понятие "предсознатель­ное"⁵.

Нельзя, однако, сказать, что действие цензуры и вытеснения осуществляется "предсознательным Я". На самом деле "это бессознательное в Я не есть латентное в смысле предсознательного, иначе его нельзя было бы сделать активным без осоз­нания и само осознание не доставляло бы столько трудностей"⁶. "Предсознательное" может вновь спонтанно становиться созна­тельным, тогда как выход на свет функций цензуры и вытеснения преграждается сопро­тивлением "Я". Тем не менее нельзя ска­зать, что цензура вытеснена, поскольку она как раз то, что вытесняет. В результате, поскольку "предсознательное" есть факти­чески аспект бессознательного, психоанализ вынужден "обходиться... тремя"⁷ видами бессознательного: вытесненные психические факты, латентные психические факты, бес­сознательная часть "Я". Однако ему прихо­дится "признать, что свойство бессозна­тельности теряет для нас свое значение"⁸.

Разумеется, психоанализ может настаи­вать на том, что невроз представляет собой результат конфликта между "Я" и сексу­альностью:

Формула, гласящая, что психоневроз ос­новывается на конфликте между влечени­ями Я и сексуальными влечениями, не со­держала ничего такого, что теперь можно было бы отбросить⁹.

Но, с одной стороны, подобный конфликт не может быть сведен к конфликту между сознанием и бессознательным:

Мы попадаем в бесконечное множество затруднений и неясностей, если только хо­тим придерживаться привычных способов выражения, например если хотим свести явление невроза к конфликту между созна­нием и бессознательным¹⁰.

С другой же стороны, если психоанализ настаивает на понятии "сексуальность", то он не может дать ему более точного содер­жания, чем понятие бессознательного:

Понятие "сексуальности" и вместе с тем сексуального влечения должно было, ко­нечно, быть расширено, пока оно не вклю­чило в себя многое, что не подчинялось функциям продолжения рода".

Действительно, "сексуальность" в психоа­нализе обозначает такую достаточно неоп­ределенную вещь, как "принцип удовольст-вия". С научной же точки зрения понятие имеет объяснительную ценность, только ес­ли обладает строго определенным смыс­лом. Но, при рассмотрении понятия "сексу­альное" в его собственном смысле, психо­анализ должен признать, что "поиск причин заболевания не всегда приводил к сексуальной жизни"¹². Можно признать в качестве причин неврозов "потерю состо­яния", "изнуряющую... болезнь"¹³, а также травмы, полученные на войне или во время железнодорожных катастроф:

В своей основе травматические неврозы не то же самое, что спонтанные неврозы, ко­торые мы обычно аналитически исследуем и лечим; нам также еще не удалось рас­смотреть их с нашей точки зрения'⁴.

¹ Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 22.

² Там же. С. 20.

³ Фрейд 3. Я и Оно. I // Фрейд 3. Психология бессознательного. С. 428. ⁴Там же. С. 427. ⁵ Там же. 'Там же. С. 428. ⁷ Там же. С. 427.»Там же. С. 428.

' Фрейд 3. По ту сторону принципа удоволь­ствия. VI // Фрейд 3. Психология бессознатель­ного. С. 415.

"Фрейд 3. Я и Оно. I // Там же. С. 428.

¹¹ Фрейд 3. По ту сторону принципа удоволь­ствия. VI // Там же. С. 415.

¹² Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 24. С. 246.

¹³ Там же. С. 247. ¹⁴Там же. Гл. 18. С. 174.

Правда, эти различные причины могут быть привязаны к сексуальности, если она уже не связывается именно с органами и функциями продолжения рода. Но в этом случае объяснение утрачивает всякую стро­гость и тем самым всякий интерес.

Таким образом, если психика раздирает­ся конфликтом противоречивых элементов, то этот конфликт не может истолковывать­ся нI^_кajycoJ[флjпg^leJίcдy_c^зJ^aJп^e^ίJ^_бec₁ сознательным, ни как конфликт между "Я" и сексуальностью. Эти противоположности следует "заменить другим, а именно связ­ному Я противопоставить отколовшееся от него вытесненное"'. "Я" проявляется в дан­ной интерпретации как целостная личность, способная сказать "Я" и осознать, в созна­нии себя, свое единство. Но вокруг такого единого "Я" необходимо признать наличие странных психических элементов, не привя­занных к единству "Я", не осознаваемых "Я" и определяемых поэтому как "вытес­ненные".

Но само это понятие "вытеснения" свя­зано, в первоначальной психоаналитичес­кой доктрине, с конфликтом между созна­нием и бессознательным, или "Я" и сексу­альным инстинктом. Оно, следовательно, само нуждается в реинтерпретации. В пер­воначальной интерпретации психозы и нев­розы возникают на основе конфликтов "между влечениями Я и сексуальными вле­чениями"². Поскольку же определение "сек­суальный" не имеет точного содержания, надо просто сказать, что налицо конфликт между тягой "Я" к своему сознательному самоутверждению и импульсами, не связан­ными с цельной личностью. Первоначально "различие двух видов влечений... с самого начала мыслилось качественно"³, то есть эти две группы инстинктов различались по присущему им качеству: "влечения Я"

— сознательны, а вытесненные инстинкты

— "сексуальные" и "бессознательные". Но такое различение сохранить невозможно. Дело в том, что, с одной стороны, "Я" не сознает ведущуюся им борьбу за вытесне­ние искаженных психических элементов, то

¹ Фрейд 3. Я и Оно. I // Фрейд 3. Психология бессознательного. С. 428.

² Фрейд 3. По ту сторону принципа удоволь­ствия. VI // Там же. С. 415. 'Там же.

есть некоторые "инстинкты Я" являются бессознательными. С другой же стороны, в травматических неврозах вытесненные элементы состоят из тягостных воспомина­ний (бомбардировка, катастрофа на желез­ной дороге и проч.), которые абсолютно несексуальны. В результате качественное различие приходится заменять на "топичес­кое"⁴ или на различие по пространству. "Я" и его "отделившиеся" или "непривязанные" элементы должны, как на это указывает характер терминов, пониматься как просто внешние по отношению друг к другу в про­странстве.

Вытеснение является "процессом топи­ческим": "этим мы хотим сказать, что оно имеет дело с... пространственными емкос­ тями"⁵. Я, с одной стороны, и его отделив­шиеся элементы — с другой, являются раз­личными "психическими... емкостями"⁶, ка­ково бы ни было их качественное наполнение. "Или, если опять ввести это грубое вспомогательное представление", мы скажем о построении "душевного ап­парата из особых психических систем"⁷. Та­ким образом, психоаналитическое объясне­ние склоняется к описанию психического аппарата как состоящего из нескольких со­седствующих в пространстве систем, более или менее сочлененных между собой. Са­мый наглядный пример такой системы — нервная система. У Фрейда вообще за­метна тенденция к материалистическому объяснению феноменов сознания:

Созданное нами научное здание психоана­лиза в действительности является над­стройкой, которая должна быть когда-ни­будь поставлена на свой органический фундамент⁸.

Но спиритуалистическая метафизика, фак­тически содержащаяся в психоанализе, ог­раничивает Фрейда чисто психологическим объяснением. В связи с этим Фрейд считал, что привязка психических феноменов к их органическому фундаменту еще невозмож­на, поскольку "пока мы его еще не знаем"'.

⁴ См.: Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 22. С. 218.

⁵ Там же.

⁶ Там же.

'Там же.

»Там же. Гл. 24. С. 248.

'Там же.

Поэтому стоит рассмотреть (что психо­аналитическая школа не захотела сделать), в какой мере настоящее состояние нейро-логии и психофизиологии позволяет гово­рить о реальном содержании пространст­венного представления психического аппа­рата.

Поиск по сайту: