О СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ В ТРИБУНАЛАХ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

I. Когда в 1232 году в силу буллы Григория IX в Испании была принята

первая инквизиция, там начали преследовать еретиков на основании общих

узаконений уголовного права, которые были применены к частному преступлению

ереси на Веронском, Римском и Тулузском соборах, согласно с другой буллой

того же папы и с гражданскими законами государства. В следующем 1233 году к

этому кодексу были прибавлены новые статьи на соборах в Мелене и Безье, и на

этой базе Таррагонский собор 1242 года установил для испанских инквизиторов

особые правила, которые мы могли бы вполне верно назвать первоначальной и

подлинной инструкцией святого трибунала испанской инквизиции.

II. Папы, не терявшие из виду нового учреждения, посылали

установившимся в разных частях католического мира инквизициям декреталий для

разрешения затруднений, встречавшихся в судебной практике как до, так и

после постановления приговоров. Эта корреспонденция существовала в

особенности с Арагоном, Сицилией и Ломбардией. Хотя многие из этих

апостолических посланий противоречили уголовному праву, они приобрели такой

авторитет, что даже в сомнительных случаях доходили до того, что давали им

самое узкое толкование. Напрасно возражали против этой системы, столь

способной делать закон ненавистным; инквизиция утверждала, что такое

применение закона не только не гибельно для обвиняемых, но благоприятно,

потому что обеспечивает торжество религии. Странный способ толковать законы,

делать добро и заглушать враждебные чувства!

III. Декреталии, посланные ломбардской инквизиции, были одинаковыми с

посланными в Арагон, чтобы служить там правилом поведения в сходных случаях.

Арагонская инквизиция с бблыпим основанием получала декреталии, посланные

сицилийской инквизиции, так как это королевство почти как раз в это время

перешло во владение арагонских королей, которым оно было подчинено в течение

нескольких столетий. Это дало возможность Николаю Эймерику около середины

XIV века собрать значительное количество декреталий, касающихся святой

инквизиции. Это собрание в XVI веке особенно увеличил его комментатор

Франсиско Пенья. Если бы в наши дни понадобилось прибавить к нему все те

декреталии, которые были изданы при новой инквизиции, с трудом хватило бы

толстого тома, чтобы все их вместить.

IV. Так как главным предметом этого сочинения не является изложение

полной истории прежней испанской инквизиции, я не стану останавливаться на

сообщении подробностей о способе судопроизводства первых инквизиторов. Но

чтобы представить более методично и ясно учреждение новой инквизиции, мне

кажется уместным наперед сосредоточить внимание читателя на некоторых

фактах, вызванных появлением только что указанных декреталий и судебных

форм, сохраненных инквизитором Эймериком, воздерживаясь, однако, от того,

что удалялось от практики церковных уголовных трибуналов, и говоря лишь о

том, что заслуживает особого внимания.

V. Когда священник получал от папы или какого-нибудь делегата святого

престола назначение на должность инквизитора, он писал об этом королю.

Государь выдавал ему вспомогательную королевскую грамоту, обязывающую все

трибуналы городов, через которые инквизитор должен был проезжать для

выполнения своих обязанностей под страхом строжайших наказаний, доставлять

ему всякую помощь, в которой он имел нужду: арестовывать всех лиц, на

которых он укажет как на еретиков или подозреваемых в ереси; посылать их в

назначенные им для них места и подвергать наказаниям, к которым он их

приговорит. Тот же указ предписывал трибуналам или магистратам предоставлять

инквизитору помещение, доставлять нужные удобства для путешествия, так же

как и его коллеге, секретарю и чиновникам, и не допускать нанесения им хотя

бы малейшего оскорбления или ущерба.

VI. Когда инквизитор прибывал в город, где предполагал приступить к

деятельности (и где обыкновенно было местопребывание епископа), он

официально извещал об этом начальника города и приглашал его к себе явиться,

назначая день и час аудиенции, для того чтобы тот мог осведомиться о цели

его миссии. Нам не надо другого обстоятельства, кроме этого, чтобы получить

представление о королевской власти в то время, потому что представители ее

признавали себя обязанными лично являться к инквизитору на основании

полученного о том извещения. Какая извращенность в мыслях!

Комендант города представлялся посланному инквизицией и давал

клятвенное обещание - держа свои руки в его руках [286], - выполнять все

законы против еретиков и в особенности доставлять все необходимые средства

для их открытия и ареста. Если этот чиновник государя, или должностное лицо,

отказывался повиноваться, инквизитор прибегал к отлучению его от Церкви и

объявлял его устраненным от исполнения должности до тех пор, пока с него не

будет снято это отлучение. Если этой меры оказывалось недостаточно,

отлучение от Церкви объявлялось публично, и тому же наказанию подвергались

те, которые соучаствовали в его ослушании. Этого сопротивления со стороны

королевских должностных лиц инквизитору было достаточно, чтобы на город был

наложен интердикт и в нем было прекращено совершение божественной службы.

Если губернатор и магистрат не делали никакого затруднения в выполнении

данных им инквизитором приказаний, он назначал им праздничный день, когда им

вместе с народом явиться в церковь, где он должен был проповедовать и

объявить жителям налагаемое на них обязательство доносить на еретиков, а

затем прочесть указ, которым повелевалось, под страхом отлучения от Церкви,

сделать в предписанный срок указанные доносы. После этого оповещения

инквизитор объявлял, что лица, виновные в ереси, которые до предания их суду

и до истечения льготного срока сами явятся для обвинения себя, получат

отпущение и должны будут подвергнуться лишь легкой канонической епитимьи;

но, если по истечении этого срока (обыкновенно месячного) они дождутся, что

на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов.

VII. Если в этот льготный промежуток поступали доносы, они записывались

в особую книгу. Им, однако, не давался ход до тех пор, пока не видно будет,

не явится ли оговоренный по собственному почину. По истечении дарованного

срока вызывали доносчика; ему объявляли, что для открытия истины имеются три

способа судопроизводства: обвинение, донос и инквизиция; его спрашивали,

какому он отдает предпочтение. Если он указывал на первый, его приглашали

для обвинения оговоренного, но предупреждали, чтобы он подумал о грозящем

ему возмездии, если он окажется клеветником. Этот способ был удобен лишь для

очень небольшого числа доносчиков; им пользовался только смельчак, который

думал, что может погубить своего недруга, не подвергаясь такой же опасности.

Большинство объявляло, что побуждение, которое толкало их делать доносы,

было не чем иным, как боязнью подвергнуться карам, которыми закон угрожал

тем, кто не предаст еретиков святому трибуналу. Они выражали желание, чтоб

их донос сохранялся в тайне, вследствие смертельной опасности, которой они

подвергаются, если он будет известен, и они называли лиц, которых считали

более способными свидетельствовать против оговоренного. Бывали даже такие,

которые заявляли, что их намерение состояло не в том, чтобы выдать

оговоренного за еретика, так как они об этом ничего не знают, а только

сообщить о составившемся от общей молвы впечатлении, что, по-видимому, эти

люди подозрительны в отношении веры. В последнем случае против подсудимых

возбуждалось дело официально.

VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух

священников, которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно

записывались, или, по крайней мере, присутствовать, когда они были даны,

чтобы выслушивать их при чтении полностью. Это чтение происходило в

присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас

им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на

предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную

тюрьму, в случае если в городе не было доминиканского монастыря, который

обыкновенно заменял ее. После ареста подсудимый подвергался допросу, и

против него тотчас же начиналось дело согласно правилам, причем делалось

сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия.

IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного

обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась

словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого

служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в

одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим;

ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был

предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он

сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он

соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую

епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае

он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с

копией приговора.

X. Если обвиняемый отрицал обвинения и предпринимал свою защиту, ему

выдавали копию судебного дела; но этот документ был неполным: в нем были

опущены имена доносчиков и свидетелей, а также те обстоятельства, которые

помогли бы ему их обнаружить. Вначале папы предоставляли на усмотрение

инквизиторов допускать или отказывать в этом сообщении обвиняемым; но

большое количество досадных случайностей, бывших последствием таких

сообщений, заставило верховных первосвященников запретить их раз навсегда.

Впрочем, обвиняемые ходатайствовали об этом весьма редко, потому что при

этом не допускалось отвода ни по какому другому мотиву, кроме случая самой

сильной вражды. Для того чтобы узнать, действительно ли она имеет тут место,

обвиняемого спрашивали, не имеет ли он врагов, с какого времени они

проявились и каковы были мотивы их нерасположения. Ему позволялось также

заявить, не опасается ли он, что кто-нибудь имеет намерение ему вредить. Во

всех таких случаях допускалась улика, и инквизитор считался с ней при

постановлении судебного приговора. Инквизиторы спрашивали иногда

обвиняемого, после его первого показания, не знает ли он таких-то: эти лица

были доносчик и свидетель, что от него скрывалось; если ответ был

отрицательный, он не имел более права их отводить как врагов. С течением

времени всем стало понятно, что эти лица были доносчики и свидетели, и этого

было достаточно, чтобы инквизиторы отказались от этого средства. Обвиняемый

мог отвести самого инквизитора, изложив свои мотивы; если последний

признавал их справедливыми и достаточными, он поручал продолжать судебное

дело третьему лицу; в противном случае суд происходил, вопреки этому

инциденту, согласно обыкновенным правилам.

XI. Обвиняемому равным образом позволялось апеллировать к папе

относительно действий трибунала и принятых инквизитором мер. Папа признавал

или отвергал апелляции, сообразуясь при этом с правилами закона. Инквизиторы

имели право приезжать в Рим, когда считали это нужным, и защищать там свое

поведение. Эймерик, однако, показал, что это имело много неудобств и что

гораздо лучше было вести себя благоразумно и с уважением к правосудию, чтобы

судьи не были поставлены в положение тяжущейся стороны. С этого времени

обычай, о котором я говорю, перестал существовать.

XII. В инквизиционном трибунале не было правильного ведения дела, и

судьи не определяли срока для установления улик. После ответа и защиты

обвиняемого приступали без отсрочки и без всякой формальности к разбору дела

инквизитором и епархиальным епископом или их уполномоченными. Если

обвиняемый отрицал преступление, хотя и был в нем уличен или сильно

скомпрометирован, его подвергали пытке, чтобы вынудить признание его вины.

Если не находили причин для назначения пытки, судьи выносили судебный

приговор на основании данных процесса.

XIII. Если преступление, вменяемое обвиняемому, не было констатировано,

это объявлялось в приговоре и обвиняемого оправдывали, выдавая ему копию

этого приговора. Тем не менее он продолжал оставаться в неведении

относительно имени своего доносчика, которое от него старательно скрывали

потому, что предполагали, что в этом доносе ненависть не играла никакой роли

и что доносчик не претендовал на гарантию верности своего обвинения, но

доносил просто то, что видел и слышал, следуя указу, касающемуся еретиков.

Если ересь осталась недоказанною, а была налицо только дурная слава

обвиняемого, он должен был очиститься от нее каноническим путем в том самом

городе, где она была распространена; затем он произносил отречение от всех

ересей и получал условное освобождение от церковных наказаний, которые он

мог навлечь на себя.

XIV. Самый обыкновенный случай во всех этих процессах был тот, когда не

было установлено, что обвиняемый был еретиком, и он казался только

подозреваемым в этом преступлении, вследствие совершенных им поступков или

некоторых писаний или разговоров, в которых обвинялся. Так как хотели

распределить наказания пропорционально тяжести подозрения, то его разделили

на три степени: легкое, тяжелое и очень сильное. Таким образом судебный

приговор гласил, что осужденный виновен в том, что вел себя относительно

религии предосудительно, давая основание смотреть на него как на еретика или

заподозренного в этом преступлении в такой-то и такой-то степени.

XV. Обвиняемому, объявленному заподозренным, хотя бы он был таким в

самой малой степени, предъявляли требование отвечать, согласен ли он на

отречение от всех ересей и в частности от той, в которой подозревался; если

он отвечал утвердительно, то с него снимали отлучение от церкви условно и

его примиряли с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи; если он

отказывался взять на себя обязательство отречься, его отлучали от Церкви;

если в конце года он не просил прощения и не давал обещания отречься от

ереси, на него смотрели как на упорного еретика и поступали с ним как с

таковым.

XVI. Трибунал, признав, что оговоренный был формальным еретиком,

готовым сделать отречение и нисколько не виновным в преступлении вторичного

впадения в ересь, разрешал ему примирение с Церковью, наложив на него

наказания и епитимьи. Как на рецидивиста смотрели на того, кто был уже

осужден как формальный еретик или как очень сильно заподозренный в тех же

самых заблуждениях. Хотя бы он и не был в таком положении, но при отказе его

отречься от ереси он передавался в руки светской власти, не только когда

признавал себя за формального еретика или когда это преступление было ему

вменено по справедливости, согласно положительным уликам, несмотря на его

отрицания, но также и тогда, когда просто был на подозрении по третьей

категории.

XVII. Отречения происходили в том самом месте, где инквизитор устроил

свою резиденцию, иногда в епископском дворце, в монастыре доминиканцев или в

самом помещении, занимаемом инквизитором. Но обыкновенно это происходило в

церквах, служивших для аутодафе. Отречения сопровождались церемониями,

которые видоизменялись согласно с обстоятельствами. В воскресенье,

предшествующее этому своего рода торжеству, во всех церквах города объявляли

день, когда оно должно было состояться, и предлагали жителям присутствовать

на проповеди, которую инквизитор должен был произнести о католическом

учении. В назначенный день духовенство и народ собирались вокруг эстрады,

где обвиняемый в легком подозрении помещался стоя, с обнаженной головой,

чтобы быть у всех на виду. Служили мессу, и инквизитор, прервав божественную

службу после чтения апостола, произносил проповедь против ересей, которые

были причиной церемонии этого дня. После сильного их порицания он заявлял,

что тот, кого видят на эшафоте, находится в легком подозрении во впадении в

эту ересь; чтобы доказать это всем, инквизитор сообщал о действиях, словах и

писаниях, составлявших содержание процесса, и кончал свое сообщение словами,

что виновный готов сделать отречение и что для этого отданы все нужные

распоряжения. После этого обвиняемому подносили крест и Евангелие и

заставляли его читать свое отречение, которое он должен был подписать, если

был грамотен; затем инквизитор давал ему отпущение, примирял его с Церковью,

прочитывал принесенный приговор (а в приговоре изложена была кратко ересь,

подозрение в которой навлек на себя осужденный) и накладывал на обвиняемого

наказания и епитимьи, которые считал полезными.

XVIII. Когда подозрение в ереси было очень сильное, в воскресенье или в

праздничный день устраивалось аутодафе. В этот день не позволялось

произносить проповеди ни в одной церкви, чтобы стечение народа было

наибольшим в той церкви, где происходила церемония. Виновного предупреждали,

что в будущем он должен вести себя не только как хороший католик, но и с

осторожностью, необходимой, чтобы не быть обвиненным вторично, имея в виду,

что в случае нового впадения в ту же ересь он потерпит кару релаксации и

может подвергнуться смерти, хотя он и отречется от ереси и получит

примирение с Церковью. Отчет о вменяемых ему действиях и словах читался

секретарем, а инквизитор возвещал, что осужденный расположен просить

примирения с Церковью.

XIX. Если виновный был заподозрен в крайней степени, с ним обращались

как с еретиком; его заставляли носить в церкви одежду кающегося, сделанную

из обыкновенной материи темного цвета, с нарамником без капюшона и двумя

нашитыми крестами из желтого сукна; каждый крест имел три ладони в длину и

две в поперечнике; сукно, из которого они были сделаны, имело пол-ладони

ширины во всех своих частях. При этом соблюдались те же церемонии, какие

совершались при допущении к примирению формального еретика.

XX. Когда подсудимый должен был пройти через каноническое оправдание,

то о дне этой церемонии также оповещалось заранее. Она происходила в соборе

или в другой главной церкви в воскресенье или в один из больших праздников.

Секретарь читал изложение удостоверенных фактов, которые подтверждали

подозрение в ереси, и отзывов о репутации, которую составил себе обвиняемый.

Затем подымался на кафедру инквизитор для произнесения проповеди и для

извещения, что подозреваемому приказано опровергнуть дурную славу, которая

над ним тяготеет, посредством собственной присяги и присяги двенадцати

достойных доверия свидетелей, которые его знали и посещали в течение

последних десяти лет. После его присяги в том, что он не был еретиком,

свидетели под присягой объявляли, что они верят правдивости его заявления.

После того как эта двойная формальность была исполнена, обвиняемый делал

отречение от всех ересей вообще и в частности от той, в которой стал

заподозренным и подвергся диффамации.

XXI. Если обвиняемый раскаивался и просил о примирении с Церковью, но

находился в разряде рецидивистов, его следовало передавать в распоряжение

светской власти, и было известно, что он предназначен для смертной казни.

Вследствие этого инквизитор, постановив приговор обвиняемого, поручал

доверенным священникам осведомить обвиняемого о положении, в котором он

находится, и о том, чего он может ожидать от папских булл и гражданских

законов, и побудить его ходатайствовать пред инквизитором о милости быть

допущенным к таинствам исповеди и причастия. После того как эти

священнослужители проводили с осужденным два или три дня, по всей стране

объявлялось об аутодафе, которое справлялось посреди городской площади, на

таком же эшафоте, о каком я уже говорил. Читался приговор, в силу которого

осужденный должен быть передан в руки светской власти, причем последним

словом этого приговора была просьба к судьям обращаться с осужденным

человеколюбиво. Затем он передавался им после лишения сана епископом, если

это был священник.

XXII. Если обвиняемый был нераскаянным еретиком, не рецидивистом, он

присуждался к релаксации [287]. Но никогда не доводили дела до аутодафе, не

попробовав в течение долгого времени обратить его и привести к единению с

католической Церковью всеми средствами, которые могла внушить опытность в

этом деле. Обеспечив надежность его тюремного заключения, позволяли и даже в

некотором роде побуждали его родных, друзей, соотечественников, духовных лиц

и всех людей, известных своим образованием, посещать его в тюрьме и

беседовать с ним. Сам епископ и инквизитор приходили к обвиняемому и

убеждали его вернуться в лоно Церкви. Хотя он выражал в своем упорстве самое

сильное желание быть поскорее сожженным (что случалось часто, потому что эти

люди считали себя мучениками и выказывали свойственную им твердость),

инквизитор на это никогда не соглашался; наоборот, он удваивал доброту и

кротость, удалял все, что осужденному могло внушать ужас, и старался уверить

его, что, обратившись, он избегнет смерти, лишь бы только он снова не впал в

ересь, что и бывало в действительности, так как накануне аутодафе релаксация

заменялась пожизненным тюремным заключением.

XXIII. Эти меры, имевшие целью обращение осужденного, не мешали

оповещению об аутодафе во всех окрестностях, чтобы жители их стеклись для

присутствия на нем. Если обращение не состоялось, воздвигали на площади

эшафот; секретарь читал перед собравшимся народом изложение вин и приговор

осужденного; затем инквизитор произносил проповедь. По окончании ее

присужденный к релаксации передавался в руки королевского судьи, который

отправлял его на костер, где он погибал в пламени, по прочтении приговора,

вынесенного во исполнение предписаний гражданского закона.

XXIV. Если несчастный еретик был рецидивистом, то напрасно он объявлял

о своем решении вернуться к вере; ему было невозможно избежать смертной

казни; единственною милостью, которую ему оказывали, было избавление от мук

костра: после исповеди и причастия его удушали руками палача и бросали в

огонь его труп.

XXV. Заочно присуждали тех подсудимых, которые бежали из тюрьмы или

раньше, до ареста, обратились в бегство. Справляли их аутодафе, выставляя их

статую, и ее предавали пламени вместо приговоренного заочно (contumax),

который в нем погиб бы сам, если б не бежал и был бы уличен в ереси и

упорстве.

XXVI. Я обхожу молчанием другие частности способа судопроизводства

прежней инквизиции, потому что, мне кажется, я сказал достаточно, чтобы

показать, до какой степени она отличалась от других трибуналов. Читатели,

которые пожелают детальнее удовлетворить свою любознательность, могут

прочесть Руководство, составленное инквизитором Николаем Эймериком.

Статья третья

Поиск по сайту: