РЕЛИГИЯ КАРЛАУ

I. Некоторые историки утверждали, что Карл V усвоил в уединении мнения

немецких протестантов; в предсмертной болезни он исповедовался у Константина

Понсе де ла Фуэнте, каноника-учителя Севильи, своего проповедника, который

впоследствии был признан за определенного лютеранина. После его смерти

Филипп II поручил инквизиторам расследовать это дело, и святой трибунал

завладел духовным завещанием Карла для рассмотрения, не содержит ли оно

чего-либо противного вере. Это обязывает меня войти в некоторые детали,

которые осветят этот пункт истории.

II. Для того чтобы увериться, что распространившаяся молва о религии

Карла V не более как изобретение протестантов и врагов Филиппа II,

достаточно прочесть жизнеописания этого государя и его отца, составленные

Грегорио Лети [752]. Хотя этот историк пользовался для своего труда

мемуарами, менее всего достоверными, он сохранил глубокое молчание

относительно пункта, о котором идет речь. Он входит в большие подробности о

жизни, делах, чувствах и занятиях Карла V в его уединении. Он как бы сам

присутствует в монастыре Юста, и он доставляет доказательства,

многочисленные и решающие, постоянной привязанности государя к католической

религии и стремления к ее триумфу над лютеровой ересью. Хотя нельзя

полагаться на то, что он говорит по неясным документам, касающимся бесед

императора с архиепископом Каррансой (потому что об этом не было поднято

вопроса в прочитанном мною процессе этого прелата), однако нельзя отрицать,

что его рассказ очень точен относительно того, что он сообщает о вере,

благочестии и религии монарха.

III. Ложь, что Константин Понсе де ла Фуэнте присутствовал при

последних минутах Карла V как его проповедник, хотя он и исполнял эту

должность в Германии; ложь, что он это делал в качестве епископа, так как он

таковым вовсе не был, хотя иноземные авторы и писали об этом, но без всякого

основания; наконец, ложью является утверждение, что он был Королевским

духовником [753], потому что он никогда не руководил совестью Карла V, хотя

государь постоянно смотрел на него как на самого просвещенного и уважаемого

священника в своих государствах. Наконец, как мог Понсе де ла Фуэнте

присутствовать при предсмертной болезни Карла V, если из истории его

процесса перед инквизицией вытекает, что он находился в секретной тюрьме

святого трибунала задолго до болезни императора? Так, дом Пруденте де

Сандовал, епископ Туи и Памплоны (говоря о последних обстоятельствах жизни

Карла V), рассказывает, что этот государь, услыхав, что Понсе в тюрьме,

сказал: "Если Константин еретик, то он великий еретик". Выражение, весьма

отличающееся от того, которое он произнес, узнав, что монах, брат Доминго де

Гусман, был также арестован в этом городе. "Его могли заключить скорее как

дурака, чем как еретика", - заметил по этому случаю император.

IV. В приписке к духовному завещанию, написанной за два дня [754] до

смерти, Карл V выражался в манере, противоположной приписываемым ему

чувствам. "Когда я узнал, - писал он, - что в нескольких провинциях уже

арестовали много лиц и должны были арестовать еще других по обвинению в

лютеранстве, я написал принцессе, моей дочери, каким образом следовало

карать виновных и залечивать зло, нанесенное ими. Я писал об этом позже

также Луису Кихаде и уполномочил его действовать от моего имени в этом же

деле. Хотя я убежден, что король, мой сын, принцесса, моя дочь, уже сделали

и еще сделают все возможные усилия для уничтожения такого великого зла со

всею суровостью и быстротой, которых требует дело, тем не менее,

рассматривая свой долг по отношению к службе нашему Господу, к торжеству его

веры и к сохранению его Церкви и религии христианской (для защиты которой я

совершил столько тяжелых трудов, рискуя собственной жизнью, как каждый это

знает), в особенности, желая внушить моему сыну, католические чувства коего

я знаю, стремление подражать моему поведению, что, как надеюсь, он исполнит,

зная, наконец, его добродетель и его благочестие, я прошу и советую

определеннейшим образом, как могу и обязан, и - более того - приказываю как

отец, в силу повиновения, которое он мне обязан оказывать, заботливо

стараться, как в существенном деле, особенно ему интересном, чтобы еретики

были преследуемы и наказаны со всей яростью и суровостью, которых

заслуживает их преступление, и чтобы не позволялось делать исключения ни для

какого виновного, невзирая на чьи-либо просьбы, ранг или сан. Чтобы мои

намерения могли возыметь полное и всецелое действие, я обязываю его повсюду

покровительствовать святому трибуналу инквизиции по причине множества

преступлений, которые он предотвращает или карает, а также хорошо помнить,

что я поручил ему делать в своем завещании для того, чтобы он исполнил свой

долг государя и сделался достойным того, чтобы наш Господь упрочил

благоденствие его царствования, руководил сам его делами и

покровительствовал ему против врагов, к моему великому утешению" {Сандовал.

История Карла V. Т. II, в прибавлениях, где помещено также его завещание.}.

V. Эта особенная забота Карла V для поддержания чистого учения

заставила Сандовала сказать, что "заметно было, как в этом государе блещет

пылкое усердие к одушевляющей его вере. Однажды, беседуя с приором Юста,

некоторыми из старших братии монастыря и своим духовником об аресте Касальи

и нескольких других еретиков, он сказал им: "Одно только было бы способно

заставить меня покинуть монастырь, это - дела еретиков, если бы они

требовали моего присутствия в другом месте; но для нескольких темных людей,

каковы лица этого разряда, я не вижу в этом необходимости. Я уже повелел

Хуану де Веге {Хуан де Бега был председателем совета Кастилии.} вести эти

дела с возможной энергией, а инквизиторам - употреблять все их старания,

чтобы сжечь всех еретиков, потрудившись сначала, чтобы сделать их

христианами до казни, потому что я был убежден, что в будущем никто из них

не будет искренним католиком по причине их склонности к догматизированию.

Если бы их не приговаривали к сожжению, то совершили бы крупную ошибку, как

я сам ее сделал, оставив жизнь Лютеру. В самом деле (хотя я пощадил его

вследствие данного ему пропуска и обещания, полученного им от меня, когда я

надеялся покончить с еретиками при помощи других средств), я признаюсь, что

виноват в этом, потому что не обещал держать свое обещание ввиду того, что

этот еретик оскорбил владыку более великого, чем я, - самого Бога. Итак, я

мог, я даже должен был забыть мое слово и отомстить за оскорбление,

нанесенное Богу {Как мог Карл V знать, что Бог поручил ему карать за

оскорбления, нанесенные одному Богу и не приносящие никакого ущерба

обществу? Разве Бог не сказал: "Мне отмщение, и Аз воздам"? (см.

Второзаконие, XXXII, 35, повторено у ап. Павла, Рим, XII, 19). Итак, пусть

он предоставит Богу наказывать того, кто не делает никакого зла людям. Это

великое существо знает, что подобает его славе.}. Если бы он оскорбил только

меня, я верно исполнил бы то, что обещал. Я не дал ему умереть, и ересь не

перестала делать успехи, между тем как я уверен, что его смерть заглушила бы

ее в самом начале".

VI. "Очень опасно, - говорил еще император, - спорить с еретиками: их

рассуждения так настойчивы и они представляют их с такой ловкостью, что

легко могут произвести впечатление на человека; это всегда и отклоняло меня

от желания послушать их соображения и мнения. В то время как я готовился

напасть на ландграфа [755], герцога Саксонского и других протестантских

князей, пришли ко мне четверо из них и сказали: "Государь, мы приходим к

Вашему Величеству не врагами. Мы не намерены воевать с Вами или отказать в

должном Вам повиновении, но хотим побеседовать о наших симпатиях, вследствие

которых мы слывем еретиками, хотя мы и не еретики. Мы умоляем Ваше

Величество соизволить разрешить нам предстать перед Вами с богословами и

согласиться, чтобы они защищали нашу веру в Вашем присутствии; когда Ваше

Величество нас услышит, мы обязуемся подчиниться всему, что Вам будет угодно

приказать". Я ответил им, что у меня нет познаний, необходимых для допущения

их состязания передо мной, что об этих вопросах могут рассуждать только

ученые и что они должны снестись по поводу их с моими богословами, которые

мне дадут отчет. Дело, действительно, так и произошло. Мое образование

незначительно, потому что, едва я в детстве начал изучение грамматики, как

меня приставили к делам, и с этого времени мне нельзя было продолжать

занятия. Если бы им удалось убедить меня своими предположениями, кто мог бы

их разрушить в моем уме и открыть мне глаза? Этот повод помешал мне их

выслушать, хотя они обещали, если бы я пожелал это дозволить им, пойти со

всеми своими войсками против французского короля, перешедшего уже Рейн, и

вторгнуться в его государства, чтобы покорить их". Император прибавил, что

едва он оставил Морица [756]с его свитой из шести всадников, как к нему

присоединились два других германских князя, которые пришли от его имени и от

имени некоторых других местных государей умолять выслушать их насчет

верований и не считать и не называть их еретиками. Они обещали от имени всей

империи обратить оружие против турок, которые продвинулись в Венгрию, и

вернуться к себе домой лишь после того, как передадут в его владение

Константинополь или погибнут в этой экспедиции. Карл отвечал им: "Я не

добиваюсь царств, которые надо покупать такой дорогой ценой, и не желал бы

на этом условии видеть себя властителем Германии, Франции, Италии и Испании.

Я желаю только Иисуса Христа распятого" [757]. Император оставил их без

другого ответа. Он рассказывал другие подробности в этом роде братиям

монастыря, и можно думать, что он говорил искренне и что самолюбие не

принимало никакого участия в этих разговорах" {Сандовая. История Карла V. Т.

II. 9 и 10.}.

VII. Я уже сказал, что эти причины не позволяют думать, что Карл V имел

с архиепископом Толедским домом Барто-ломео Каррансой де Мирандой беседы,

которые приписывает ему Грегорио Лети. Я распространяюсь насчет этого пункта

истории, потому что он является новым доказательством отдаления государя в

последние годы жизни от новых мнений, установившихся в Германии. Достоверно,

что император питал большое уважение к Каррансе; это привело к назначению

Каррансы епископом Куско [758] в Америке в 1542 году и Канарских островов в

1549 году; к отправлению его в качестве императорского богослова на

Тридентский собор в 1545 и 1551 годах; к посылке его в Лондон с сыном

императора Филиппом II, королем Неаполя и Англии, в 1554 году для

проповедования там против лютеран. Однако, узнав в своем уединении в Юсте,

что Карранса принял во Фландрии Толедское архиепископство, на которое

назначил его Филипп II, он стал меньше уважать его, потому что ему было

неизвестно, что Карранса отказался от этого сана и указал трех лиц с

большими заслугами, как более достойных занять это место. Филипп II не

только был недоволен отказом Каррансы, но приказал ему подчиниться воле

государя и написал об этом папе, который подтвердил его решение отдельным

бреве, адресованным брату Бартоломео, и подтвердительными буллами, которых

тот не просил.

VIII. В ту эпоху, о которой я говорю, Карл V имел духовником брата

Хуана де Реглу, иеронимита, ученого богослова, присутствовавшего на

Тридентском соборе одновременно с Каррансой, которого он третировал как

врага, потому что завидовал большой известности Каррансы и его авторитету

среди кардиналов и епископов, которым было поручено этим собранием

обсуждение критических пунктов. Я впоследствии докажу, что таково на самом

деле было настроение Хуана де Реглы относительно брата Бартоломео. Я

ограничиваюсь в настоящее время замечанием, что Хуан де Регла принимал

участие в немилости Каррансы у императора как подозреваемого в исповедании

тех же верований, какие исповедовали доктора Эгидий, Константин, Касалья и

многие другие. Регла стал более фанатичным, чем милосердным, во время

преследования, которое вынес от сарагосской инквизиции, когда был приором

монастыря Санта-Фе. Он был присужден к отречению от восемнадцати лютеранских

положений, в которых инквизиторы объявили его подозреваемым. Я буду иметь

случай отметить жестокость этого монаха, который после Карла V стал

духовником Филиппа II. Император был осведомлен из тайной переписки со

своими детьми, что инквизиция старалась предать суду архиепископа как

подозреваемого в ереси, когда во время предсмертной болезни последний явился

повидаться с ним. Присутствие Каррансы было так неприятно императору, что

вместо беседы с ним, как рассказывает Лети, император не произнес ни одного

слова. С большим правом Сандовал выражается так: "Вечером архиепископ

Толедский Карранса прибыл, но не мог говорить с императором. Государь

поджидал его с большим нетерпением после того, как он покинул Англию, потому

что желал объясниться с ним о некоторых делах, ему доложенных и,

по-видимому, делавших подозрительной его веру. Вера императора была очень

жива, и все казавшееся ему противоположным здравому учению причиняло ему

величайшее горе. Когда архиепископ пришел на другой день для беседы с ним,

император, сильно желавший его послушать, велел ему войти и сесть, но не

говорил ничего, а в эту самую ночь его состояние ухудшилось" {Сандовал.

История Карла V. Т. II. 16.}.

IX. Вражда брата Хуана де Реглы, духовника Карла V, к архиепископу

Толедскому обнаружилась вскоре двумя добровольными доносами, представленными

им главному инквизитору Вальдесу против Каррансы 9 и 23 декабря 1558 года в

Вальядолиде, где уже распространился слух (среди священников, монахов и

членов духовных орденов), будто Карранса предан суду, что не позволило ему

сомневаться в близкой опале архиепископа. Я изложу в свое время все пункты

двух доносов брата Хуана де Реглы, но не могу освободить себя от забегания

вперед относительно этого обстоятельства, поскольку то, что я должен

сказать, подтвердит мысль, что Карл V не был нисколько расположен к Каррансе

в последнее время своей жизни и боялся иметь дело с этим лютеранином; это

доказывает, насколько государь был далек от верований Каррансы.

X. Первый донос был представлен 9 декабря. Он гласил, что накануне

смерти императора архиепископ Толедский, поцеловав руку Его Величества,

вышел из его комнаты и не замедлил туда вернуться, что он входил несколько

раз, хотя император изъявлял мало желания его видеть, и что он дал ему

отпущение, не исповедавши его (это брат Хуан де Регла вменял дому Бартоломео

в знак пренебрежения или в злоупотребление таинством), что в одно из

посещений он сказал императору: "Пусть Ваше Величество не сомневается, ибо

нет и не было греха, так как смерть Иисуса Христа достаточна для его

искупления"; эта речь показалась ему неблагонадежной и при этом

присутствовали свидетели: брат Педро де Сотомайор и брат Диего Хименес,

доминиканские монахи, брат Марко Ориоль де Кардона и брат Франсиско

Вильальба, иеронимиты, из которых последний был проповедником Его

Величества; граф де Оропеса и его брат, дон Диего Толедский; он, Луис д'

Авила-и-Суньига [759], великий командор военного ордена Алькантары [760], и

дон Луис де Кихада, мажордом императора.

XI. Этот донос (оставив в стороне значение, которое он мог иметь в

процессе) показывает нам расположение духа, в каком находился тогда Карл V

по отношению к Каррансе. Рассмотрим теперь, точны ли указанные факты.

Главный инквизитор не разрешил выслушать двух доминиканских монахов, потому

что предположил их подчиненное отношение к архиепископу, при котором они

могли не высказать истины; равным образом он отказался от показаний графа

Оропесы и его брата, на которых смотрел как на друзей Каррансы. Иеронимит

брат Марко де Кардона ответил, подтверждая более или менее ясно то, что от

него требовали, считая гибель архиепископа уже неминуемой. Однако он не мог

подкрепить улику вместе с доносчиком, потому что их показания не имели

требуемого единообразия. Он сообщил, что архиепископ прибыл в монастырь Св.

Юста в воскресенье, за два дня до смерти императора. Государь не желал ни

пустить его к себе, ни видеть, но его мажордом, дон Луис Мендес де Кихада,

взял на себя ответственность за допуск его. Карранса встал на колени в

комнате, и император, не говоря ему ни слова, устремил на него взгляд, как

делает тот, кто хочет объясниться глазами. Присутствовавшие удалились, желая

оставить их наедине. Выходя, архиепископ имел недовольный вид, и он,

свидетель, полагает, что это было на самом деле, так как слышал от Гильема,

императорского цирюльника, как в тот день, когда пришло известие о

назначении Каррансы толедским архиепископом, Его Величество сказал: "Когда я

дал ему епископство Канарских островов, он отказался; теперь он принимает

архиепископство Толедское; посмотрим, что следует думать о его добродетели".

Эта частная аудиенция продолжалась около четверти часа; затем император дал

знак позвать вдех, и архиепископ уведомил их. Когда они вошли, прелат встал

на колени, и Его Величество дал ему знак сесть и сказал несколько слов

утешения. Архиепископ снова встал на колени и прочитал для императора четыре

первых стиха псалма Из глубины [761], не буквально, но парафразируя

выражения текста. Его Величество дал ему знак остановиться, и Карранса тогда

удалился со всеми вместе. На другой день в десять часов вечера, когда

император уже умирал, Карранса снова посетил государя, потому что его

известили о состоянии, в коем тот находился, и помог императору хорошо

умереть, дав ему целовать распятие и обратив к нему слова утешения, и

некоторые из этих слов возмутили братьев Хуана де Решу, Франсиско Вильальбу,

Франсиско Ангуло, приора, и Луиса де Сан-Грегорио, братии монастыря. Эти

монахи говорили потом вместе об этих словах и сказали, что архиепископ не

должен был говорить так. Свидетель не мог, однако, припомнить слов, которые

слышал. Ему напомнили их, и он сказал, что считает их теми самыми, но не

осмелится этого утверждать, потому что, когда они произносились, он читал

страсти Иисуса по Евангелию от Луки и не обратил особого внимания на слова

архиепископа. Он заметил только, что монахи обменялись взглядами с

таинственным видом.

XII. Ни брата Франсиско Ангуло, ни брата Луиса де Сен-Грегорио не

спрашивали; может быть, они умерли. Брат Франсиско де Вильальба, проповедник

Карла V, показал, что он ничего не заметил из сказанного в королевской

комнате, что заслуживало бы быть донесенным инквизиции. На вопрос, что он

думает о поведении и речах, которые толедский архиепископ говорил в

императорской комнате во время последних двух дней жизни императора, он

отвечал, что был там только один раз, когда туда пришел Карранса; что

архиепископ прочел несколько стихов из псалма Из глубины; что дон Луис Авила

просил потом его, свидетеля, поговорить с императором о его спасении и что

он сделал ему увещание. На требование показать, что он знал о словах и о

возмущении, он показал, что не помнит, чтобы слышал эти самые слова, что

касается возмущения оно кажется ему сомнительным, потому что сам он не был

возмущен, не видал и не слыхал ничего, что могло бы его возмутить.

XIII. На вопрос о том же деле дон Луис д'Авила-и-Суньига упомянул

обстоятельство прихода архиепископа, а о пункте, о котором шла речь,

прибавил, что Карранса взял распятие, встал на колени и сказал громким

голосом: "Вот тот, кто отвечает за всех; нет более греха, все прощено".

Свидетель хорошо не помнил, произнес ли архиепископ также следующее

предположение: "...и как бы многочисленны ни были грехи, они теперь

прощены". Эти слова показались свидетелю неподобающими. Это заставило его

потом просить брата Франсиско Вильальбу сделать императору увещание, что он

и исполнил. Наконец, Вильальба сказал, что Его Величество показался ему

довольным.

XIV. Дон Луис Мендес де Кихада показал, что архиепископ был трижды с

императором в день его смерти. Он, свидетель, присутствовал только последний

раз, то есть в час ночи с 20 на 21 сентября, когда Его Величество умер

немного спустя после двух часов утра. Он видел, как архиепископ взял

распятие и произнес несколько фраз о том, что Христос пострадал для нашего

спасения, но он не помнил слов, употребленных им. Ему передали их, но он

повторил, что не может утверждать, те ли это слова, потому что его должность

мажордома и предметы, занимавшие его в эту минуту, не позволили на них

остановиться и обратить внимание.

XV. Я не возьмусь здесь доказывать гнусность доноса брата Хуана де

Реглы сближением показаний лиц, которых он указал свидетелями. Но я должен

показать, что эти последние обстоятельства и факты, предшествующие им,

очевидно доказывают, насколько Карл V был далек от исповедания лютеранства.

XVI. Я прибавляю, что еще более лживо, будто инквизиторы завладели его

завещанием, чтобы открыть там верования лютеранина. Автор этого

предположения и доверяющие ему не видали и не читали этого завещания, потому

что предположили, будто инквизитор думал, что государь опустил в нем просьбу

о совершении обеден и молитв об упокоении его души. Достаточный повод, по их

словам, для подозрения в заблуждении о члене веры в чистилище, между тем как

находят в этом документе определенно противоположное распоряжение. Я читал и

наводил справки во множестве архивных бумаг и книг инквизиции с определенным

намерением узнать, не оправдает ли какая-нибудь находка этого мнения. Но

признаюсь: не открыл ничего, что могло бы внушить к нему доверие. Мне

поэтому остается поискать происхождение этой басни.

XVII. Случайное стечение многих обстоятельств, независимых одно от

другого, заставляет говорить об инквизиции всякий раз, когда идет речь о

смерти Карла V. Во-первых, Карранса увещевал его хорошо умереть, и этот

прелат был арестован несколько времени спустя по приказу святого трибунала.

Во-вторых, два его проповедника, Константин Понсе и Агостино Касалья, были

осуждены инквизицией и выданы светской власти. В-третьих, его духовник, брат

Хуан де Регла, был также заключен в ее тюрьму и принужден отречься от разных

предположений, как я это изложу в другом месте с большей подробностью.

В-четвертых, сам император за три года до этого был впутан в дело Павлом IV,

и вместе с сыном своим Филиппом II они были под угрозой отлучения от Церкви

как схизматики и пособники еретиков вследствие распрей, происшедших между

двумя дворами из-за верховной власти над Неаполем и некоторыми другими

частями территории, расположенными в Италии. В-пятых, Филипп II

злоупотреблял инквизицией, пользуясь ею в бесчисленном множестве случаев

чисто политического характера. Из совокупности этих фактов могла родиться

басня, которую я оспариваю и которая была изобретена только ненавистью к

имени Филиппа И, как будто бы история не имела других неоспоримых памятников

политических преступлений этого дурного государя.

XVIII. Карл V умер католиком. Но, к сожалению, в последние минуты он

приобщил суеверия к своему католицизму и показал столько же привязанности к

святому трибуналу, как и во всю свою жизнь. Это доказывает и его завещание,

и приписка к нему. Сорок лет его царствования дали трибуналу прочность,

которую было трудно предвидеть в 1516 году, когда испанцы, осевшие в

Брюсселе, и сами фламандцы, казалось, вместе замышляли противостать

судопроизводству инквизиции. Возникновение и прогресс лютеранских мнений,

доктрина о предметах религии, вдолбленная в голову его учителем Адрианом, и

последствия осторожного обращения с Лютером и его сторонниками при начале

ереси совершенно изменили его настроения и способ мышления. Поэтому, вопреки

своему обещанию внять просьбам представителей Кастилии и Арагона,

собравшихся в Вальядолиде и Сарагосе в 1518 и 1519 годах, он не только не

сдержал своего слова, послушавшись советов Адриана, но и упорно не захотел

допустить никакого плана реформы, хотя признал в процессе Вируеса и многих

других обвиняемых злоупотребления инквизиционного судопроизводства.

XIX. Несколько раз предлагали государю огромные суммы денег на военные

затраты, если бы он согласился на уничтожение формальным указом ужасной

тайны инквизиции, и никогда не хотел он этой ценою добыть себе средства, в

которых так часто нуждался во время путешествий и предприятий. Он отказался

от четырехсот тысяч дукатов, которые были бы отсчитаны ему кортесами в один

день, и от пожизненной ренты, обеспечивающей жалованье инквизиторов,

секретарей и других служащих святого трибунала, если бы уничтожил навсегда

закон, провозглашавший конфискацию имущества осужденных, и от двухсот тысяч

дукатов, если бы он обещал приостановить действие этого закона на время

своего царствования. Столько бесполезных усилий для того, чтобы умерить

рвение, обнаруживаемое государем к инквизиции, заставили прозвать его

донкихотом веры, странствующим рыцарем, занятым восстановлением попранных

прав и отмщением за обиды, нанесенные разбойниками-еретиками святой религии

Бога.

XX. Это поведение Карла V должно тем более изумлять, что ему была

доказана жадность должностных лиц святого трибунала, которая была причиной

множества несправедливостей. Это видно из краткого обзора булл,

составленного секретарем доном Доминго де ла Кантольей для архивов городов

Мадрида и Симанкас (отдел 12, N 63). Несколько раз рисовали государю

печальную картину несчастий, причиненных инквизиционным судопроизводством.

Среди документов находится один, заслуживающий особого упоминания - это

представление, или предостережение, которое затем было украдкою напечатано в

Германии в 1559 году без имени автора, но которое было известно испанским

беглецам в Женеве [762] и Фландрии. Я окончу главу дословной передачей этого

документа.

XXI. "В Испании трибунал, называемый инквизицией, свиреп и жесток до

последней степени, неуступчив и беспощаден, так что на нем ничего нельзя

выдвинуть в поддержку и на пользу истины. Выслушивание свидетелей происходит

с вопиющей и варварской несправедливостью. Все это тем более опасно и

противоречит разуму и человечности, что инквизиторы - люди невежественные,

кровожадные, скупые, лишенные истинного познания Бога, христианской религии

и ее основателя, Иисуса Христа, и что они, подобно ястребам, живут продуктом

их хищений. Конечно, является делом неотложной необходимости для Вашего

Величества выставить посредником в этом положении вашу власть, потому что

ваша большая опытность позволила узнать множество вещей, плод которых было

бы несправедливо погубить. Напротив, все, что Бог дал вам узнать по этому

вопросу, вы должны отдать на служение благу вашего народа, со свойственными

вам человечностью и добротою. Вы должны также хорошо знать, что, если это

поведение полезно и благотворно для Германии, оно будет не менее необходимо

и выгодно не только государствам и владениям вашего величества, но и всему

миру.

XXII. Мотив, приведший вашего деда, короля Фердинанда, к учреждению

инквизиции в Испании, очень известен. Так как эти причины больше не

существуют, трибунал следовало бы упразднить... Поэтому, если бы Ваше

Величество могли сделать, чтобы инквизиция подчинилась реформе и приведена

была к невозможности совершать новые несправедливости, эта мера дала бы

торжество имени Иисуса Христа и доставила бы спасение множеству людей. Если

же то, что она представляет в своем уставе порочного, вредного,

развращенного, не будет отстранено, она останется замаранной таким ужасным и

чрезмерным пороком, что никогда ничего подобного не увидят ни в какой

истории, ни на памяти людей" {Аноним. Две очень полезные докладные записки,

из которых одна адресована Е. В. императору Карлу V, а другая имперским

штатам и теперь представлены католическому королю дону Филиппу, его сыну. Т.

в 12", напечатанный в 1559 году. С. 25, из докладной записки императору.}

[763].

Глава XIX

Поиск по сайту: