ИСТОРИЯ ОДНОГО ФРАНЦУЗА

I. Марселец, о котором я имел уже случай говорить {См. статью четвертую

этой главы.}, по имени Мишель Мафр де Рье, с первого допроса упорно

утверждал, что воспитан в католической религии и что был тверд в своей вере

за пять лет до дня своего ареста; чтение произведений Руссо, Вольтера и

других философов убедило его тогда, что есть только одна истинная религия -

естественная, а другие - лишь человеческое изобретение; во всех поступках он

добросовестно задавался целью достижения истины, и поэтому он готов снова

подчиниться католической вере, если кто-либо возьмет на себя труд доказать

ее истинность. Магистр Махи, монах ордена милосердия [420] (впоследствии

епископ Альмерии), взялся за это дело и несколько раз беседовал с ним. Он

сумел ему доказать пользу и до известной степени необходимость откровения;

затем он доказал, что в основе религии Моисея и Иисуса Христа лежит

откровение и наконец довел его до признания, что он побежден, - "либо

потому, что вы правы [говорил он магистру], либо потому, что ваши познания

превосходят мои".

II. Такое настроение привело к тому, что во все время процесса марселец

обнаруживал расположение к примирению с католической церковью. Единственным

условием, которое он ставил для своего возвращения к религиозным принципам,

было освобождение и право вернуться домой. Он не только не признавал себя

виновным, хотя и оставил христианскую религию для принятия естественной

религии, но и думал, что совершает дело, похвальное в очах Творца, следуя

указанному ему разумом решению для достижения блаженства в будущей жизни

[421] таким образом, как делает это теперь, возвращаясь к прежним принципам

религии после того, как сознал, что удалился от верного пути. Наконец, он не

может думать, что подвластен инквизиции, которая имеет дело только с теми,

кто при отсутствии чистосердечия усвоил ересь из упорства.

III. Трибунал привык обещать на каждой аудиенции, что с узником будут

обходиться снисходительно и сострадательно, еcли будет признано, что он

сделал полное и откровенное признание. Откровенность марсельца была так

велика, что множество косвенных улик не позволяло в этом сомневаться. Он

заявил, что в его системе ложь является одним из величайших грехов против

естественной религии. Поэтому он никогда не отрицал ничего, что было

верного, хотя должен был бы опасаться последствий своей добросовестности, но

и радовался, что его называют человеком природы (homme de la nature). Полный

доверия, он ожидал, что будет примирен с Церковью тайно и без епитимьи или,

по крайней мере, подвергнется очень легкой епитимьи, которую он мог отбыть

наедине. Он был счастлив мыслью уведомить своих друзей, что вышел из

инквизиции с честью и ничто не препятствует ему быть принятым в фламандскую

роту королевских телохранителей, где он надеялся получить должность.

IV. Однажды утром смотритель тюрьмы входит в его камеру в сопровождении

шести или семи чиновников. Ему приказывают скинуть платье, штаны и чулки и

надеть фуфайку, короткие штаны из серого сукна, чулки из той же материи и

большой гнусный нарамник санбенито, получить дроковую веревку на шею, взять

светильник из зеленого воска в руку и отправиться в таком виде в залу

заседаний, где он должен выслушать чтение своего приговора. Несчастный

устрашается, раздражается, впадает в ярость, но не может ничего поделать с

насилием и после долгого сопротивления покоряется. Несмотря на

приготовления, поражающие его взор, он думал, что, войдя в залу заседаний,

встретит там только инквизиторов и служащих трибунала, которым определенно

запрещено оповещать публику о том, что там происходит. Но едва он показался

в дверях, как заметил многочисленное собрание кавалеров, дам и других лиц,

которые, узнав, что в этот день должно происходить частное аутодафе

примирения в залах святого трибунала при открытых дверях, сбежались, чтобы

быть свидетелями этого зрелища.

V. Подавленный происходящим, он более не владеет собой. В припадке

гнева он изрыгает тысячи проклятий против варварства, бесчеловечности и

низкого коварства инквизиторов; среди выражений, вырвавшихся у него от

отчаяния, раздаются следующие его слова: "Если правда, что католическая

религия повелевает делать то, что вы делаете, я снова отвергаю ее с

омерзением, потому что недопустимо, чтобы религия, позорящая искренних

людей, была истинной".

VI. Дело зашло так далеко, что принуждены были употребить силу, чтобы

вернуть его в тюрьму. Он пробыл в тюрьме тридцать часов, не принимая никакой

пищи и требуя немедленно быть отведенным на костер, угрожая лишить себя

жизни, если его заставят ждать. На пятый день несчастный исполнил свое

гибельное решение, несмотря на предосторожности, принятые для того, чтобы

ему помешать. Он повесился в тюрьме, проглотив обрывок белья, чтобы скорее

задохнуться. Накануне он потребовал чернил и бумаги и написал несколько

французских александрийских стихов [422] в виде молитвы, сущность коей

такова:

"Боже, создатель человеческой породы, чистейшее существо, любящее

искренность душ, прими мою, которая скоро соединится с твоим Божеством,

откуда она проистекла. Я отсылаю ее к тебе, Господи, раньше срока, чтобы

прерываю пребывание с дикими зверями, присвоившими себе имя людей. Прими ее

милостиво, так как ты видишь чистоту чувств, одушевляющих меня. Возьми с

земли ужасное чудовище, трибунал, который позорит человечество и тебя

самого, поскольку ты это попускаешь. Человек природы".

VII. Я не предамся никаким размышлениям по поводу этого происшествия.

Прибавлю только, что я не затруднился сказать декану инквизиторов, что

страшный отчет будет потребован на суде Божием от тех, кто отказал этому

несчастному в просимой им милости. Я ему напомнил историю донатистских

епископов, которые поставили более тяжелые условия в ответ на предложение

соединиться с Церковью; однако эти условия были приняты. Одно, из них

состояло в том, чтобы каждая епархия была разделена на две части,

подчиненные двум епископам - донатистскому и вселенскому. Св. Августин

похвалил это поведение христианской древности, говоря, что в интересах любви

не следует затрудняться временным отказом от канонической дисциплины.

Статья шестнадцатая

Поиск по сайту: