Глава 12. Солнце нестерпимо палило с безоблачного голубого неба

Солнце нестерпимо палило с безоблачного голубого неба. Из кондиционера в салон серебристой «хонды сивик» лилась струйка прохладного воздуха. Машина свернула на Сто пятую федеральную автостраду, направляясь на запад. Дорога не должна была занять более двадцати пяти минут, но Хантер и Гарсия проторчали в пробке больше получаса, двигаясь вперед с черепашьей скоростью и то и дело останавливаясь. Их ожидали еще минут двадцать пути, а может, и больше.

Эмми Доусон, сиделка Деррика Николсона, которая присматривала за умирающим по будним дням, жила в одноэтажном частном доме с тремя спальнями вместе с мужем, двумя дочерьми‑подростками и шумным маленьким песиком по кличке Крикун. Дом находился на тихой улочке в районе Леннокс, на юго‑западе Лос‑Анджелеса.

Эмми взяли на работу через пару дней после того, как у Николсона обнаружили рак.

Когда Гарсия наконец свернул на улицу, где жила Эмми Доусон, термометр на приборной доске показывал, что снаружи восемьдесят восемь градусов по Фаренгейту.[7]Остановив машину напротив дома медсестры, детективы выбрались из нее во влажный и спертый воздух. Лучи солнца сразу же начали обжигать им лицо.

Дом выглядел старым. От дождя и солнца краска на подоконниках и на входной двери выцвела и местами потрескалась. Окружавшая дом кованая ограда поржавела, а кое‑где была погнута. За палисадником перед домом давно никто не ухаживал.

Хантер трижды постучал в дверь. Из глубины дома донесся лай. Не громкое, сердитое гавканье, способное испугать потенциального вора, а истеричное тявканье, из‑за которого у человека через несколько минут начинает болеть голова. Впрочем, Хантер и так страдал от головной боли.

– Перестань, Крикун, – раздался из‑за двери женский голос.

Пес неохотно замолчал. Дверь открыла круглолицая чернокожая женщина с кошачьими глазами и волосами, заплетенными в тугие косы. Ростом она была около пяти футов пяти дюймов.[8]Полную фигуру негритянки обтягивала тонкая ткань летнего платья. Эмми исполнилось пятьдесят два года, но на ее лице запечатлелось выражение, свойственное человеку, прожившему долгую жизнь и повидавшему много горя.

– Миссис Доусон? – спросил Хантер.

– Да. – Глаза женщины сузились под тонкими стеклами очков для чтения. – А вы, должно быть, полицейский, который мне сегодня звонил?

Голос звучал немного грубо, но, тем не менее, вежливо.

– Я детектив Хантер, а это детектив Гарсия.

Проверив их документы, женщина вежливо улыбнулась и широко отворила дверь.

– Пожалуйста, проходите.

Как только детективы вошли в дом, сидящий под столом пес снова залился лаем.

– Я не собираюсь повторять, Крикун. Замолчи и ступай туда.

Эмми указала пальцем на дверь в дальнем конце гостиной. Песик опрометью бросился к ней и исчез в маленьком коридорчике. Из кухни в комнату проникал аромат свежеиспеченного торта.

– Пожалуйста, располагайтесь и чувствуйте себя как дома.

Женщина указала в направлении небольшой и темной гостиной. Хантер и Гарсия уселись на ворсистом диване цвета перечной мяты. Эмми устроилась в кресле напротив.

– Хотите чая со льдом? – предложила она. – Сегодня жарковато.

– С удовольствием, – ответил Хантер. – Большое спасибо.

Эмми пошла в кухню и вскоре вернулась с подносом, на котором стояли алюминиевый кувшин и три стакана.

– Ума не приложу, кто мог желать зла мистеру Николсону, – с печалью в голосе сказала негритянка, разливая чай по стаканам.

– И нам ужасно неприятно, что такое вообще могло случиться, миссис Доусон.

– Пожалуйста, называйте меня просто Эмми.

Женщина слабо улыбнулась.

Хантер улыбнулся в ответ.

– Мы очень благодарны вам, Эмми, за то, что вы уделили нам время для беседы.

Женщина смотрела на свой стакан.

– Кому придет в голову убить больного, умирающего от рака? Это чистой воды безумие. – Ее взгляд встретился с взглядом Хантера. – Мне сказали, что это не было ограблением.

– Не было, – подтвердил детектив.

– Мистер Николсон был очень добрым и приятным человеком. Сейчас он в раю. Я в этом уверена. – Глаза женщины устремились к потолку. – Пусть покоится с миром.

Хантера не удивило то, что Эмми не выглядела потрясенной. О страшных обстоятельствах, сопутствующих убийству, ей не рассказали. Перед встречей Хантер поинтересовался ее биографией. Медсестрой и сиделкой Эмми работала уже двадцать семь лет, восемнадцать из которых специализировалась на помощи пациентам, страдающим неизлечимыми формами рака. Она полностью отдавала себя работе, но рано или поздно все ее пациенты умирали. Женщина привыкла к смерти. Она давным‑давно научилась сдерживать собственные чувства.

– Вы присматривали за мистером Николсоном в будние дни, не так ли? – произнес Гарсия.

– С понедельника по пятницу. Все верно.

– Вы жили в той же комнате, что и Мелинда Уоллис, студентка, которая ухаживала за мистером Николсоном по выходным?

Эмми отрицательно покачала головой.

– Нет. Она жила в комнате над гаражом, а я занимала комнату для гостей прямо в доме. Это через две двери от спальни мистера Николсона.

– Нам сказали, что его дочери приезжали к нему ежедневно. Это так?

– Да… и оставались с ним, по крайней мере, пару часов. Иногда утром, иногда после обеда, а то и вечером…

– В последнее время у мистера Николсона бывали другие посетители?

– В последнее время – нет.

– А вообще? – допытывался Гарсия.

Женщина на несколько секунд задумалась.

– Когда я только начала у него работать, то да… Это были двое мужчин, которые приходили отдельно друг от друга. Но потом, когда мистеру Николсону сделалось хуже, он больше никого у себя не принимал. Думаю, ему просто не хотелось никого видеть. А еще ему, конечно же, не хотелось, чтобы люди видели его таким беспомощным, каким он стал. Он был очень гордым человеком.

– Вы можете рассказать поподробнее о тех людях, которые к нему приходили? – спросил Гарсия. – Вы знаете, кем они были?

– Нет. Но по виду они напоминали юристов – дорогие костюмы и все такое. Мне показалось, что это его коллеги.

– Вы помните, о чем они разговаривали? – спросил Гарсия.

Женщина бросила на детектива сердитый взгляд.

– Меня не было в комнате, а чужие разговоры я не подслушиваю.

– Извините. Я не то имел в виду, – пошел на попятную детектив. – Просто, возможно, мистер Николсон что‑то вскользь упомянул при вас.

Эмми слегка улыбнулась, принимая извинение.

– Дело в том, что, когда люди приходят в дом к больному раком, они почти не открывают рот. Даже если в обычной жизни посетитель – ужасный болтун, при виде того, что болезнь сделала с его другом или родственником, он становится неразговорчивым. Как правило, люди молчат и изо всех сил стараются казаться сильными. Когда знаешь, что твой близкий человек умирает, найти нужные слова очень трудно.

Хантер ничего не ответил, но он по собственному опыту знал, о чем говорит Эмми Доусон. Ему было всего семь лет, когда у мамы выявили мультиформную глиому – быстро прогрессирующий вид рака головного мозга. К тому времени, когда врачи ее обнаружили, опухоль приняла угрожающие размеры. За несколько недель мама из улыбчивой, полной жизни женщины превратилась в тощую особу. Ее было трудно узнать. Хантер никогда не забудет, как его отец стоял со слезами на глазах у изголовья ее кровати, не в состоянии выговорить ни слова.

– Вы помните, как их звали? – спросил Гарсия.

Эмми задумалась.

– У меня не такая хорошая память, как прежде… Первый, кто навещал мистера Николсона, должно быть, действительно важный человек. Он приехал на большом «мерседесе» с личным шофером.

– Вы могли бы описать его внешность?

Женщина покачала головой.

– Ну… пожилой… толстоватый… небольшого роста… с полными щеками… хорошо одет… Он очень много жестикулировал.

– Это часом не Брэдли? – предположил Гарсия, бросив взгляд на Хантера.

Напарник с неопределенным видом пожал плечами.

– Да, – краешком рта улыбнулась Эмми. – Его, кажется, и впрямь звали Брэдли.

– А как насчет второго посетителя? Вы его запомнили?

Негритянка задумалась.

– Он более худой… высокий… – Она бросила взгляд на Хантера. – Я бы сказала, что он такого же роста, как вы, и примерно такого же возраста, что и мистер Николсон. Довольно привлекательный мужчина. Красивые темно‑карие глаза.

Гарсия делал пометки.

– А еще что‑нибудь вы запомнили?

– У него было короткое имя… Бен, Дэн или, может быть, Том… – Поколебавшись, она добавила: – Да… точно… Только не помню, какое именно.

– Эмми… – Наклонившись вперед, Хантер поставил пустой стакан из‑под чая на кофейный столик, стоявший между ними. – Я уверен, что вы и мистер Николсон часто разговаривали. Вы ведь проводили так много времени в обществе друг друга.

– Вначале да, – сказала Эмми, – но потом, когда ему стало тяжело дышать, мы почти ничего друг другу не говорили.

Роберт Хантер кивнул.

– Мистер Николсон рассказывал вам что‑нибудь такое, что, по вашему мнению, может быть нам полезным? Что‑нибудь о своей жизни? Или о делах, над которыми он работал? Или о каком‑нибудь человеке?

Нахмурившись, женщина отрицательно покачала головой.

– Я была его сиделкой и медсестрой. С какой стати мистеру Николсону рассказывать мне о себе?

– За последнее время вы проводили с ним больше времени, чем его дочери. Ничего не припоминаете?

Хантер знал, что люди нуждаются в общении. Беседа имеет глубокий психологический эффект душевного очищения. На пороге смерти эта потребность многократно возрастает. Учитывая то, сколько времени Эмми Доусон проводила с Дерриком Николсоном, как заботилась о нем, он вполне мог проникнуться к ней симпатией, так, словно она была его старым и самым верным другом. Он мог подолгу беседовать с Эмми, поверяя ей свои секреты.

Женщина повернула голову в сторону окна, слева от которого стоял Хантер.

– Однажды мистер Николсон кое‑что мне сказал. Это меня заинтриговало.

– Что именно?

Эмми уставилась на окно.

– Он сказал, что жизнь – забавная штука. Сколько бы добра ты ни совершил, скольким бы людям ни помог, совершенные ошибки навсегда останутся с тобой и будут преследовать тебя до самой смерти.

Детективы сохраняли молчание.

– Я ответила, что все люди совершают ошибки. Мистер Николсон улыбнулся и сказал, что понимает это. А потом он заговорил о том, что хочет обрести душевный покой, помириться с Богом и рассказать кому‑то правду.

– Правду о чем? – подавшись вперед, спросил Гарсия.

– Он не сказал, а я не спрашивала. Это не мое дело. Но могу с полной уверенностью сказать: воспоминания об этой ошибке его мучили. Мистер Николсон хотел очистить свою совесть, прежде чем станет слишком поздно.

Поиск по сайту: