ВОЛЬНЫЙ МОРЯК ИЗ ЭКИПАЖА КОЛУМБА»

При объяснении любых психических явлений лич­ность выступает как воедино связанная совокуп­ность внутренних условий, через которые прелом­ляются все внешние воздействия.

С. Л. Рубитнштейн.

Мы уже говорили, что оставшись в одиночестве человек испы­тываем потребность в общении. Эта эмоционально насыщенная по­требность может вызвать яркие образы.

Уже упоминавшийся В. Виллис, рассказывает, что в трудные ми­нуты плавания у него «как бы из пустоты» появлялись яркие образы матери и жены: «говорили они совершенно отчетливо и спокойно, всегда по одной. Я ясно различал выражение лица и позу говоря-

щей...Мать и жена беспокоились за меня, иногда ласково удержива­ли от неразумного поступка, например от того, чтобы спуститься для починки рулей за борт...».

В приведенном эпизоде Виллис не утрачивает критики к образам и дает следующее объяснение появления их: «Одиночество начало угнетать меня...Голоса, по-видимому, были порождены моим внут­ренним стремлением к себе подобным, являлись своеобразной фор­мой общения с двумя с самыми близкими мне людьми...». С этой трактовкой появления ярких образов можно согласиться, но в то же время эти необычные психические состояния можно расценить как пограничные между эйдетическими представлениями и галлюцина­циями.

Вопрос о патофизиологическом механизме раздвоенности лич­ности, когда собственные психические процессы отчуждаются и кажутся человеку посторонними, независимыми от «Я», до настоя­щего времени не получил окончательного решения. Одним из меха­низмов «расщепления» единого психического процесса ряд ученых считают развитие гипнотических фаз в коре полушарий мозга. При­мером состояния раздвоения на фоне гипнотических фаз может слу­жить самонаблюдение философа Г. Спенсера, который принимал морфий при бессоннице: «Сновидения, возникающие под влияни­ем морфия отличаются от видений нормального сна. Они необык­новенно связаны, последовательны и осмысленны, Мысли вполне логично вытекают одна из другой... Иногда мне казалось, что неза­висимо от моего обычного сознания во мне происходит процесс связано текущих мыслей, будто моя личность раздваивается и одна часть становится самостоятельным источником слов, мыслей и дей­ствий, над которыми я был совершенно безвластен, тогда как другая остается пассивным наблюдателем и слушателем, совершенно не подготовленным ко многому, что думает, говорит и делает первая половина»(154).

Основатель протестантизма - Мартин Лютер, напряженно рабо­тая ночью, «увидел» черта и вступил с ним в яростный спор. Исто­рия не сохранила диалог, который теолог вел с чертом. Доподлинно известно только, что, выведенный из себя, Лютер запусти в оппо­нента чернильницей. Из этого эпизода можно сделать вывод, что Лютер утратил критическое отношение к образу.

Мы уже говорили, главная особенность психологического ана­лиза Ф. М. Достоевского заключается в умении раскрыть противо­речия, борьбу чувств и мыслей в одном персонаже, в раздвоении

его. С большой клинической достоверностью и в высокой художе­ственной форме в «Кошмаре Ивана» описан синдром раздвоения лич­ности, включающий механизм психического автоматизма, где боль­ной воспринимает свои мысли, переживания, как насильственные, навязанные извне

А. А. Ухтомский со времен юности считал, что проблема «двой­ника», как одна из центральных, была впервые поставлена Достоев­ским. С физиологических позиций раздвоение он рассматривал, как две одновременно существующие доминанты в расщепленном со­знании больного, отражающие мысли о добре и зле. Доминантные структуры борются между собой, выбирая на подсознательном уров­не из духовного мира аргументы «pro» и «contra».Приведем более яркие отрывки из беседы Ивана с чертом:

«... Послушай, - начал он Ивану Федоровичу, - ты извини, я толь­ко чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб узнать про Катерину Ивановну, а ушел, ничего об ней не узнав, верно за­был....

- Ах да! - вырвалось вдруг у Ивана, и лицо его омрачилось забо­
той, - да я забыл... Что ты выскочил, так я тебе и поверю, что это ты
подсказал, а не я сам вспомнил!»

Уже в этом фрагменте диалога проступают как неразрешимые противоречия личной свободы, так и болезненно переживаемое воз­действие, делающее Ивана как бы «рабом». И в дальнейшем обмене репликами проступают вечные вопросы веры и попытка оценить появления черта с позиции психического здоровья:

«А не верь, - ласково улыбнулся джентльмен.- Что за вера наси­
лием? Притом же в вере никакие доказательства не помогают, осо­
бенно материальные... *

- Оставь меня, ты стучишь в моем мозгу как неотвязный кошмар, - болезненно простонал Иван, в бессилии перед своим видением,-мне скучно с тобой, невыносимо и мучительно!..

- Воистину ты злишься на меня за то, что я не явился тебе как-нибудь в красном сиянии, «гремя и сверкая с опаленными крылья­ми», а предстал в таком виде. Ты оскорблен... как дескать, к такому великому человеку мог войти такой пошлый черт?

- Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду, - как-то яростно воскликнул Иван.- Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны...-

моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых... ты - я, сам я, только с другой рожей. Ты мне говоришь то, что я уже мыслю... и ничего не в силах сказать мне нового».

Казалось бы, на психотическом уровне переживаний у Ивана нет никаких сомнений, так как болезненность появления черта с психи­атрических позиций грамотно доказывается им самим. Г. Гессе, рас­сматривающий черта как подсознание Ивана, как всплеск забытого содержимого его души приближается к этому пониманию. Но тут же в качестве контр довода он пишет, что Иван, несмотря на свои знания и уверенность, все же «беседует с чертом, верит в него - ибо что внутри, то и снаружи! - и все же сердится на черта, набрасывает­ся на него, швыряет даже в него стакан - того, о ком он знает, что тот живет внутри него самого» (47).

Для иллюстрации приведем два клинических наблюдения раздво­енности.. Больной шизофренией С. 27 лет не может точно охаракте­ризовать образ двойника. Он рассказывает, что в образе двойника чувственная составляющая отступает перед ощущением психичес­кого раздвоения. «Я говорил сам с собой, как говорил с другим. Дру­гой имел мысли, противоположные моим, и я устранялся перед этим. Это было, как если бы я не существовал уже больше. Другой был сильнее меня. Я говорил только о другом, никогда не говорил о себе». Двойник навязывался больному главным образом морально. «Я» во­ображаемое представлялось ему более цельным, чем «Я» реальное. «Я был, так сказать, ничтожный, другой был сильнее меня. Я лучше видел другого, чем себя, я был уничтожен, я не существовал боль­ше. Я спорил с двойником о всем, что думал».

Служащий 45 лет заболел сыпным тифом. В моменты появления двойника больной испытывал страх с опасением смерти: «Я видел другое «Я». Он меня спрашивал: он или я сейчас умрет. Я ясно ви­дел его и твердо верил в его наличие. В конце я пришел к сомнению о его идентичности мне. Двойник был хуже, чем «Я», и казалось, что он умрет. Он не говорил, лежал близко около меня, повторяя все мои движения» (80).

В своем исследовании Г. Л. Боград выяснила, что прототипом Ивана был богохульник А. М. Пушкин (родственник Александра Сер­геевича) - офицер и профессор математики, который не прочь был выпить. Когда же Пушкин заболел и заперся в кабинете, то его двор­ня несколько ночей явственно слышала доносившиеся из комнаты барина два спорящих голоса. Лакей, ворвавшийся в кабинет, увидел «своего патрона среди комнаты, размахивающего руками и поисти-

не страшного в испуге. Алексей Михайлович, устремив глаза на ка­кой-то невидимый лакею предмет и ругаясь с каким-то таинствен­ным гостем, замечает незваного камердинера и кричит что есть мочи: «Пошел, пошел прочь! Не мешай нам, мы тебя не спрашиваем, уби­райся покуда цел, пошел!»

Рассказ самого А. М. Пушкина о видении в письме Булгакова был изложен так: «Видел, что идет по лестнице,., встречает черта. Этот берет его к себе на плечи и тащить в подземелье. Попадается Пуш­кину духовник его жены. Батюшка, освободи меня от черта. Но поп вместо ответа говорит черту: неси куда велено» (17).

Интерес этих описаний для наших рассуждений обусловлен как их клинической яркостью, так и аналогиями с «кошмаром Ивана». С одной стороны, картина психического расстройства достаточно четко укладывается в развернутый алкогольный психоз (»белая горячка): и зрительные устойчивые галлюцинации, и тесно связанные с присут­ствием черта поведение, и страх и т. д. (имеющиеся в рукописи упо­минание об «очищенной» водке наводит на мысль о хроническом пьянстве Ивана).

Известно, что С. Есенин страдал алкоголизмом. Для нас пред­ставляет интерес его поэма «Черный человек», потому что она про­читана друзьям незадолго до самоубийства. «Черным человек» яв­лялся к поэту по ночам в периоды его бессонницы. Ф. Д. Горбов «разложил» поэму в форме диалога.

Черный человек о поэте говорит так:

Прохвост, забулдыга, (проживает...) в «стране»... громил и шарлатанов... жулик и вор, так бесстыдно... и нагло обокравший кого-то... Авантюрист...

Поэт о себе:

Поэт с небольшой, но ухватистой силою... Хорошо любил жен­щину... Был желтоволосым мальчиком... Авантюрист - Но самой^ высокой и лучшей марки... Изящен, к тому же поэт.

Видимо следует отметить два обстоятельства, появления галлю­цинаторного образа.

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен...

То ли ветер свистит

Над пустынным и безлюдным полем...

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь...

Видимо сочетание у Есенина алкогольного опьянения и бессон­ницы очень результативно приводит к появлению галлюцинации

202

«Черного человека», который «садится» на кровать и спать «не дает всю ночь».

Как у Лютера, Карамазова и у. Есенина ситуация разрешается аф­фективной реакцией по отношению к галлюцинаторному образу:

Черный человек! Ты прескверный гость Эта слава давно Про тебя разносится. Я взбешен, разъярен, И летит моя трость. Прямо к морде его, В переносицу.

Наступление дня и разбитое зеркало ясно говорят о восстанов­лении нормальных связей с реальным миром. Возвращает поэта к активному сознанию. В данном случае - к полной ориентировке в окружающем.

Месяц умер,.

Синеет в окошке рассвет. Ах ты ночь!

Что ты ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою

Никого со мной нет.

Я один

И разбитое зеркало.

В этой поэме довольно достоверно показано, как в психотичес­ком состоянии разгорается спор между актуальным «Я» и галлюци­наторным образом. И как результат вспышка гнева. Реальный удар по собственному искаженному образу в зеркале.

Раздвоение может наступить и при приеме других наркотиков. Английский психолог Г. Ашер, принявший ЛСД - 25 с целью экспе­римента, так описывает свое состояние: «Меня вывели в коридор. Там обнаружилось, что я состою из двух людей. Главный, который находится примерно там, где и мое обычное «Я», и другой, который был от меня слева. Мы могли общаться друг с другом с помощью передачи мыслей, но не голосом. Мое «Я», был прекрасным челове­ком. Второй был, несомненно человеком неприятным. «Может быть выскочишь в окно?» - предложил он мне. Мысль показалась мне сто­ящей, и я как раз собирался ее осуществить, когда мое более силь­ное «Я» вмешалось и ответило: «не выдумывай. Не будь таким иди­отом».

203

После приема мескалина, также с целью эксперимента, один ис­пытуемый, страдающий алкоголизмом, заявил: «во мне два челове­ка - пьяный и непьяный, я вижу себя непьяным, а другой пьяный. Я борюсь, я хочу пьяного вытолкнуть».

Однако, на стадии декомпенсации в экстремальных условиях раз­двоение личности у здоровых людей может близко приближаться к форм кратковременного психотического состояния с исходом в выз­доровление. Так, Д. Слоком в своей книге-отчете (151) рассказыва­ет, что однажды он отравился брынзой и не мог управлять яхтой. Привязав штурвал, сам лег в каюте. Начавшийся шторм вызвал тре­вогу. Когда он вышел из каюты, то у штурвала «увидел» человека, который управлял яхтой: «Он перебирал ручки штурвального коле­са, зажимая их сильными, словно тиски, руками... Одет он был как иностранный моряк: широкая красная шапка свисала петушиным гребнем над левым ухом, а лицо было обрамлено бакенбардами. В любой части земного щара его приняли бы за пирата. Рассматривая его грозный облик, я позабыл о шторме и думал лишь о том, собира­ется ли чужеземец перерезать мне горло; он, кажется, угадал мои мысли. «Сеньор - сказал он, приподнимая шапку. - Я не собираюсь причинить вам зло... Я вольный моряк из экипажа Колумба. Я руле­вой с «Пинты» и пришел помочь вам... Ложитесь, сеньор капитан, а я буду править вашим судном всю ночь...» Я подумал, каким дьяво­лом надо быть, чтобы идти под всеми парусами, а он, словно угадав мои мысли, воскликнул: «Вот там, впереди, идет «Пинта», и мы дол­жны ее нагнать. Надо идти полным, самым полным ходом».

Появление двойника-помощника у Слокома можно объяснить эмоционально насыщенной потребностью в посторонней помощи во время шторма, когда он, будучи больным, не мог управлять ях­той.

Здесь следует сказать, что слушатели-космонавты, в отличие от испытателей, из-за боязни, что их могут не допустить к полету, скры­вали целый ряд необычных психических состояний, возникающих у них в сурдокамере. Только после полета, будучи уже космонавта­ми, они были более откровенны.

Слушатель-космонавт Д. участвовал в сложном сурдокамерном эксперименте. Ему предстояло непрерывно работать без сна трое суток, выполняя операторскую деятельность на тренажере. В после­дующем ритм сна и бодрствования был «дробным». По ходу экспе­римента вводились «аварийные ситуации».

После успешно выполненного космического полета, о пережи­ваниях в сурдокамере он рассказал: «Повышенная активность во вре-

мя ликвидации «аварий» сменялась апатией, сонливостью. Затем воз­никло беспричинное тревожное состояние. К концу эксперимента он «увидел» что в камеру вошел незнакомый врач. Поразило то, что он был одет в черный халат, и на голове его была такого же цвета шапочка. Большая черная борода и солнцезащитные очки делали его лицо похожим на маску. У меня появился страх и я хотел спрятаться, но было некуда. «Врач» стал порицать меня за плохое проведение эксперимента, грозя не допустить к космическому полету. Я с ним спорил, доказывая, что все делал в соответствии с инструкциями. Периодически я воспринимал «врача» как реального человека. В па­узах диалога осознавал, что это мне только кажется. В эти моменты возникал страх за свое психическое здоровье и появлялось желание включить аварийную сирену (сигнал о прекращении эксперимента) чтобы избавиться от призрака. Но подсознательно понимал, что если включу сирену, то к полету допущен не буду. Мобилизовавшись встал с кресла и стал делал физические упражнения, что на некоторое вре­мя избавляло от тягостных переживаний». По его словам с большим трудом довел эксперимент до конца.

Нами были подняты из архива документы о проведении экспери­мента, в котором участвовал Д. Анализ ЭЭГ показал, что к концу эк­сперимента у него произошел выраженный сдвиг биопотенциалов в сторону медленных волн в часы бодрствования, что свидетельство­вало о развитии гипнотических фаз. Данные ЭЭГ также свидетель­ствовали, что в часы, отведенные для сна, у него сон был не полно­ценный (поверхностный, с частыми побуждениями).

Дежуривший в аппаратной врач, по профессии не психиатр, рас­ценил поведение и «монологи» испытуемого, «как игру одного ак­тера для развлечения себя». Не придав большого значения наблю­давшейся картине, в журнале им была сделана скупая запись.

Не совсем ясно, почему чаще всего при раздвоении экстериори-зируются, выносится наружу все то, что чуждо больному, к чему он относится со страхом и отвращением, против чего протестует все его существо (черти, пираты, черные люди, обвиняющие, осуждаю­щие, ругающие, грозящие наказаниями и т. д.). Многие психоневро­логи и психопатологи склонны видеть в этом явлении развитие уль­трапарадоксальной фазы.

В исследованиях Павлов установил, что от состояния бодрство­вания до глубокого сна у собак возникают гипнотические фазы. Пер­вая фаза гипнотического состояния - уравнительная примечатель­на тем, что сильные и слабые раздражители вызывают одинаковую

реакцию организма, тогда как в бодрствующем состоянии сильный раздражитель вызывает более энергичный ответ по сравнению со слабым. В этой фазе можно наблюдать явления каталепсии. За ней следует парадоксальная фаза, когда слабый раздражитель может вы­зывать выраженный эффект, тогда как сильный раздражитель вызы­вает слабый ответ. В этой фазе загипнотизированные могут слышать шорох разрываемой бумаги на задних рядах зала), а выстрел из пис­толета около уха может остаться незамеченным И, наконец, насту­пает третья фаза - ультрапарадоксальная, при которой характер от­вета организма меняется: Положительный раздражитель, ранее вы­зывающий возбуждение и положительную реакцию, приводит к тор­можению, а тормозные раздражители вызывают возбуждение.

Если говорить о человеке, наши понятия, как правило, связаны по ассоциации с противоположными им: счастье - несчастье, жара -холод, добро - зло, рай - ад и т.д. Но когда в центральной нервной системе начинает развиваться ультрапарадоксальная фаза, то сколь­ко-нибудь сильное возбуждение одного представления (вызывает и усиливает) противоположное по закону индукции.

Летом 1918 г. Павлов получил возможность изучить несколько десятков душевно больных. Ему показали больного, который жало­вался на странность, происходившую с ним вследствие ранения в череп. Сохранивши обоняние целиком, он заметил в себе удивитель­ное явление, что все приятные запахи стали для него отвратитель­ными: например, не переносил запах духов, мыла, одеколона и страш­но страдал, когда в палате начинали бриться. Параллельно с этим он заметил вещь, которой страшно стеснялся, что все отвратительные запахи стали для него приятны; проходя мимо уборной, с удоволь­ствием нюхал исходящий из нее запах. А разбирался он в запахах хорошо. Он узнавал все, но эмоциональный компонент стал диамет­рально противоположным. В общем, все вонючее стало приятным, а пахучее - вонючим, и это держалось у него в течение 2-3 лет в совершенно стереотипной, одинаковой форме.

Но как говорят нет правил без исключения. В рассказе А. П. Че­хова «Черный монах» повествуется о магистре Андрее Васильевиче Коврине,. обычным профессоре, излагавшем в лекциях вялым, скуч­ным, тяжелым языком обыкновенные и притом чужие мысли. Рабо­тая днем и до глубокой ночи он расстроил себе нервы. По совету врача решил провести лето в деревне у родственника, который вос­питал его. Приехав в деревню, он вспомнил старую легенду о «Чер­ном монахе».

206

Гуляя в поле, он увидел «монаха в черной одежде, с седою голо­вой и черными бровями... Босые ноги его не касались земли... он оглянулся на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво...» Ему пришло в голову, что если этого стран­ного, сверхъестественного монаха видел только он один, то, значит, он болен и дошел уже до галлюцинаций. Это соображение испугало его, но не надолго. «Но ведь мне хорошо, и я никому не делаю зла; значит в моих галлюцинациях нет ничего дурного, - подумал он, и ему опять стало хорошо

Через несколько дней он вновь встретился с монахом и у них состоялась следующая беседа:

«- Но ведь ты мираж, - проговорил Коврин. - Зачем ты здесь...

-Это все равно,- ответил монах... - Легенда, мираж и я - все это продукт твоего возбужденного воображения. Я - призрак.

-Значит ты не существуешь? - спросил Коврин.

-Думай, как хочешь, - сказал монах... Я существую в твоем во­ображении, а воображение твое есть часть природы, значит, я суще­ствую в природе...

-Я не знал, что мое воображение способно создавать такие фе­номены. Но что ты смотришь на меня с таким восторгом? Я тебе нравлюсь?

-Да. Ты один из тех немногих, которые по справедливости назы­ваются избранниками божьими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно.

-Ты сказал: вечной правде... Но разве людям доступна и нужна вечная правда, если нет вечной жизни?

-Вечная жизнь есть, - сказал монах.

-Ты веришь в бессмертие людей?

-Да, конечно, Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущ­ность И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществит­ся это будущее...

-Если бы ты знал, как приятно слушать тебя! - сказал Коврин, ко­торый потирал руки от удовольствия.

-Очень рад.

-Но я знаю: когда ты уйдешь, меня будет беспокоить вопрос о твоей сущности. Ты призрак, галлюцинация. Значит я психически болен, ненормален?

-Хотя бы и так. Что смущаешься? Ты болен, потому что работал через силу и утомился, а это значит, что свое здоровье ты принес в

207

жертву идее, и близко время, когда ты отдашь ей и самою жизнь. Чего лучше?..

-Странно, ты повторяешь то, что часто мне самому приходит в голову, - сказал Коврин. - Ты как будто подсмотрел и подслушал мои сокровенные мысли...»

Он пошел назад к дому веселый и счастливый. То, что сказал ему черный монах, льстило не самолюбию, а всей душе, всему суще­ству его. Он был все время эйфоричен, веселым, громко смеялся, пел, особенно после бесед с монахом. В этом состоянии он женил­ся на дочери своего воспитателя, которая была невзрачной девуш­кой.

Однажды жена проснулась ночью и «с изумлением и ужасом смот­рела на мужа. Он говорил, обращаясь к креслу, жестикулировал и смеялся: глаза его блестели, и в смехе было что-то странное.

-Андрюша, с кем ты говоришь? - спросила она, хватая его за руку, которую он протянул к монаху. - Андрюша! С кем?

-А? С кем? - смутился Коврин. - Вот с ним... Вот он сидит, - ска­зал он, указывая на черного монаха.

-Никого здесь нет...никого! Андрюша. Ты болен!».

Достаточно большое извлечение из рассказа мы сделали для того, чтобы аргументировано обосновать почему у героя рассказа было положительное отношение к галлюцинаторному образу. Коврин бо­лел туберкулезом легких, о чем вначале не подозревал.

В XIX не было лекарств для лечения туберкулеза. Сам Чехов умер от этого заболевания. И описанное им поведение Коврина соответ­ствует реальной картине протекания этого тяжелого заболевания.

Т. Н. Невзорова пишет, при туберкулезе могут возникать различ­ные психозы, некоторые из которых сопровождаются галлюцинаци­ями и картиной маниакального состояния (неадекватная оценка за­болевания, повышенное настроение, немотивированная веселость, наклонность к юмору, шуткам). Вот почему галлюцинаторный образ у Коврина воспринимается совершенно иначе, чем, например, в кли­нике шизофрении и при других психических расстройствах.

Чеховым в этом рассказе приводится еще одно очень тонкое на­блюдение. В психиатрической больнице у Коврина удалось снять психотическое состояние. Но это вызвало у него упреки к родствен­никам, а не чувство радости. «Он крепко сжал руками голову и про­говорил с тоской: - зачем, зачем вы меня лечили? Бромистыми пре­паратами, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг - все это в конце конов доведет меня

208

до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересным и оригиналь­ным. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я - посредственность, мне скучно жить... О, как вы жестоко поступили со мной. Я видел галлюцинации, но кому это мешало?» Вскоре он умер, как и автор, от легочного кровотечения.

Из всего приведенного материала можно заключить, что раздво­енность основана на присущей всем людям способности экстерио-резировать интериорезированные в процессе онтогенетического развития социальные взаимоотношения. Экстериоризациенные ме­ханизмы, как нами показано, являются непременным условием про­цесса мышления, проявлением нормальной психической деятель­ности, не неся ничего самого по себе патологического. Особенно отчетливо эти реакции проявляются у человека, оставшегося наеди­не с собой. Экстериоризационное выделение «партнера» для обще­ния в условиях изоляции создает у здоровых людей своеобразные модели «раздвоения личности» при психопатологии.

Поиск по сайту: