Глава I. «ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ КРИК»

Кто отделил бы в безусловных сложнейших реф­лексах (инстинктах) физиологическое соматичес­кое от психического, то есть от переживаний могучих эмоций голода, полового влечения и т. д.

И. П. Павлов.

Физиолог Клод Бернар (1813 - 1878), изучая углеводный обмен у животных, обратил внимание на то, что концентрация сахара, точ­нее глюкозы в крови, представляющая важнейший энергетический материал для организма, незначительно колеблется в параметрах около 0,1 %. При отклонении в сторону увеличения глюкозы в крови организм начинает «задыхаться в дыму» недоокисленных углеводов, а при ее недостатке наступает энергетический голод. Причем в том и другом случае наступает резкая слабость, помрачение сознания (кома). В частном, казалось бы незначительном, факте ученый уви­дел закономерность. К. Бернар считал, что постоянство внутренней среды есть условие свободы, независимой жизни. Это достигается посредством процесса, который поддерживает во внутренней среде все условия, необходимые для жизни элементов.

У животных и человека большое количество физиологических функций (ритм сердца, дыхание, кровяное давление в сосудистом русле) и различных констант (температура тела, содержание углекис­лоты и т. д.) регулируется автоматически на физиологическом уров­не отражения, то есть она не осознается человеком до определен­ных моментов. Если бы человек одновременно и в полной мере осоз­навал всю информацию, поступающую как из внутреннего, так и из внешнего мира, то это бы дезориентировало всю психическую дея-' тельность, а также не дало возможности человеку адекватно реаги­ровать на внешнюю ситуацию.

В медицине известен синдром «проклятие Ундины», встречаю­щийся при нарушении работы дыхательного центра. В основу назва­ния положена легенда, согласно которой водяная фея Ундина, обма­нутая мужем, лишает его автоматической функции дыхания. Теперь он должен был постоянно помнить что ему нужно дышать. Заснув, он умирает, так как перестает волевым усилием управлять этой фун­кцией.

Центры саморегуляции внутренней среды организма сравнитель­но «просты» и принципиально сопоставимы с работой терморегуля­тора холодильника, автопилота и других подобных автоматических устройств. Основной их «недостаток» заключается в том, что они начинают действовать только при наличии отклонений в системе и совсем не способны предвидеть их заранее. Образно выражаясь, эти центры «видят» только то, что происходит с регулируемыми ими кон­кретными параметрами внутри организма до определенных преде­лов.

Но давайте посмотрим в каких случаях процессы регулирования на физиологическом уровне вызывают пробуждение субъективных переживаний у животных?

Когда запасы углеводов в печени и мышцах начинают истощать­ся, в мозгу возбуждаются определенные структуры (центры), порож­дающие переживание (эмоцию голода). Это сигнал о том, что внут­ренние механизмы не могут больше обеспечить «гомеостаз» и от организма требуется внешняя деятельность для пополнения запа­сов энергетических веществ. Французский психолог XIX века Ш. Летурно в 1896 г. охарактеризовал это состояние как «физиологи­ческий крик» (96), который реализует скачек через физиологичес­кую границу отражения и тем самым превращает нервное возбужде­ние в психическое состояние, которое побуждает весь организм как цельную систему к деятельности (например, к поиску пищи). В ре-

зультате этого скачка от раздражимости к переживаемости на физи­ологической основе и возникла психическая форма отражения. По этому поводу П. С. Купалов писал: «На определенном этапе филоге­нетического и онтогенетического развития присущее живым тканям общее свойство раздражимости обогащается свойством пережива­емости. Это величайший скачек, величайшее событие в ходе эво­люции жизни. Возникает то, что мы называем субъективным, или в другом, более полном смысле, - психическим. Для живых существ весь смысл, возникновения и развития этого нового качества состо­ит в том, чтобы служить внешней деятельности организма, его слож­ному соотношению с окружающей средой» (79).

На основе переживаемости животные стали отражать внешний мир в виде ощущений как субъективных переживаний. Вот почему переживаемость образно можно сравнить с «атомом психики».

Более простым и интимно связанным с физиологическими фор­мами отражения и потому доступным более просто организованной нервной системе является не ощущение, а, как считает К. К. Плато­нов, эмоция,. Конечно, с момента появления новой формы отраже­ния она тем и отличалась от ранее существовавших форм, что вклю­чала в себя тот продукт работы нервной системы, который, пусть в его простейшем виде, стал субъективным. То, что эмоция является первичной по времени ее появления формой отражения, подтверж­дается тем, что эти переживания полярны и имеют сигнальное жиз­ненно важное субъективное значение. Можно думать, как считает К. П. Платонов, что экономная природа, создав субъективное, вна­чале сформировала его по двоичной (математики называют «да-нет-ной») системе, а уж потом усложняла. И. М. Сеченов писал в 1861 г.: «...все без исключения инстинктивные движения в животном теле направлены лишь к одной цели - сохранению целостности недели­мого (только половые инстинкты ведут к поддержанию вида). Со­хранение же этой целости вполне обеспечено, если неделимое из­бегает вредных внешних влияний и имеет приятные, т. е. полезные. Страх помогает ему в первом, наслаждение заставляет искать второ­го» (147).

Элементарные анализаторы вначале, видимо давали только два субъективно улавливаемых качественных сигнала: жизненно полез­но и жизненно вредно. Это были два элементарных, но количественно в разной степени выраженных переживания, в дальнейшем приняв­ших форму удовольствия и неудовольствия.

Такой взгляд подтверждается данными биогенетического зако­на, суть которого в том, что развитие организма в процессе онтоге-

неза (индивидуального развития) повторяет основные этапы станов­ления его в процессе филогенеза (исторического развития). Это вид­но при наблюдении за новорожденными детьми, о чем писал еще выдающийся педагог и психолог К. Д. Ушинский, отмечая, что пер­вые произвольные движения возникают не из ощущений, а из чув­ствований. Он в своих работах не раз возвращался к мысли о более раннем возникновении у новорожденных эмоций, чем ощущений.

Существенным доводом говорящем о генетически раннем по­явлении простейших эмоций, чем простейших ощущения, является то, что для возникновения ощущений необходимы более или менее сложные органы чувств (рецепторы), видимо не требовавшихся для простейших эмоций. Но наиболее существенным является то, что ощущение должно давать пусть самый простейший, смутный, но достаточно дифференцированный субъективный образ объективного мира. Ведь без этого оно просто теряет свое жизненно значение и, даже случайно появившись, было бы снято естественным отбором как ненужное. Эмоция же даже в их высокоразвитых формах субъек­тивного образа не создает, а в простейших, первоначальных формах они могли иметь бесспорно, важное жизненное значение, будучи самыми смутными сигналами. Полярными, безобразными пережи­ваниями они остались и у человека как наиважнейший механизм ре­гулирования поведения.

В своем первоначальном простейшем виде эмоции, как форма психического отражали простейшие потребности, в чем-либо, на­рушающие равновесие между организмом и средой (в воде, пище, и т. д.), переживаемые как жажда, голод, боль и др. Но не меньшее биологическое значение имели и полярные эмоции, отражая избав­ление от боли, голода и т. д. Эмоции у животных с самого начала возникновения их явились также пусковым механизмом защитной моторной реакцией. У выше организованных животных эта реакция получила форму психомоторной, сопровождающейся не только мышечными реакциями, но и вегетативными процессами Если бы субъективное не проявлялось в форме движений и вегетативных реакций, оно было бы лишено биологической целесообразности.

Эмоции устанавливают психологическую связь организма с внешней средой. И хотя еще не создавали даже самых элементар­ных образов внешней среды, они смогли обеспечить быстрое раз­витие условно-рефлекторной деятельности. А на их основе стало возможным появление ощущений и их комплексов как сигнальных образов. Если с появлением эмоций начинается филогенез (и он-

тогенез) переживаний, то с появлением на более позднем этапе раз­вития ощущений начинается фило- и онтогенез познания, приобре­тения элементарных знаний о свойствах предметов и явлений внеш­него мира.

Понять развитие ощущений на основе эмоций не так уж трудно. Ведь у животных на этой стадии их развития уже были рецепторы, улавливающие раздражители, которые вначале субъективизировались только в форме эмоций. В процессе постепенного усложнения, в нервной системе появились те два вида проводящих путей, которые у человека, как хорошо известно специалистам, связывают каждый рецептор с головным мозгом. Это, во-первых, проводящие пути, доходящие только до подкорковых узлов и обеспечивающие воз­никновение эмоций, получившие название лемнисковой системы. Они в известной мере оправдывают старое название рецепторов «ор­ганов чувств», поскольку эти пути начинаются от органов чувств и доходят до центров, в которых возникают эмоции, ставшие у чело­века чувствами. Но появляются, во-вторых, и специфические для каждого анализатора проводящие пути, заканчивающиеся в соответ­ствующих участках коры головного мозга. Они-то в совокупности с соответствующим участком коры и с рецептором являются анализа­тором, обеспечивающим ощущения как субъективные явления, а совокупность ощущений восприятия, которые могут в ряде случаев отражаться без включения эмоций.

Что это так, подтверждают и эксперименты с электрораздраже­нием различных структур головного мозга с помощью вживленных электродов. При раздражении глубинных отделов головного (древ­ней коры и подкорковых образований), как у животных, так и чело­века вызываются различные эмоциональные состояния. Тогда как при раздражении коры полушарий мозга (филогенетически более поздне­го образования) вызываются зрительные, слуховые, тактильные и другие образы.

Подводя итог этой небольшой главы можно утверждать, что очень большое количество различных регуляторных реакций организма осуществляется на физиологическом уровне и только в «экстрен­ных случаях» вызывают субъективные переживания в форме эмо­ций.

Глава II. В ГЛУБИНЫ ПОДСОЗНАНИЯ

Люди потому считают себя свободными, что свои действия они сознают, а причин, которыми эти действия определяются, не знают.

Б. Спиноза.

В практике всех, кто работает с людьми, нередко возникают воп­росы: Почему тот или другой человек поступил так или совершил нелепый поступок? Какой мотив лет в основу его «бегства в бо­лезнь»? Какой мотив толкнул на преступление? В результате каких причин возник невроз, который не поддается лечению? Причем, объяснения, которые дают сами люди своим поступкам, причинам возникновения заболеваний и т. д., в ряде случаев, кажутся не аргу­ментированными Проблемам неосознанной мотивации поведения посвящена эта глава.

I. АВАРИЯ НА СУБМАРИНЕ

Истерические реакции возникают там, где силь­ные импульсивные стремления человека преграж­даются в своем течении и... личность не в состоя­нии переработать эти препятствия.

Э. Кречмер.

12 августа 1956 года на подводной лодке, на которой я служил врачом, произошел взрыв. Восемь моряков погибло, а 19 получили ожоги. Лодка всплыла и пострадавшие были эвакуированы в госпи­таль.

22 года спустя я получил письмо от капитана второго ранга Вик­тора Пивоварова, который во время аварии, будучи лейтенантом, получил тяжелые ожоги. Ему предлагали уволится из ВМФ, но он остался служить на подводных лодках. Вот извлечение из его пись­ма:

«... Всякое было за это время: и экстремальное и стрессовое. Пос­ледние пять лет я служил на Камчатке. Но с 12 августа 1956 года начался со мной очень продолжительный эксперимент. Ведь после этого эпизода мой организм смертельно боялся всякого скопления железа, труб, шума. Я не мог заставить его подойти к пирсу, около которого стояли подводные лодки. По состоянию здоровья я был не годен. Никак не могу объяснить, почему я включился в борьбу с этим диким страхом. И так шестнадцать лет. Я его не победил, но не дал победить себя. Вот почему я говорю о настоящей радости, кото­рую я имел от службы на подводной лодке».

14

Это письмо я попробую сопоставить с самонаблюдениями пи­сателя М. М. Зощенко, страдавшим неврозом со многими фобиями (страхами). Он обращался к врачам, принимал лекарства, но улучше­ния не наступало. «Этот страх цепко держал меня в своих объятиях -рассказывал Писатель. - И он не сразу оставил меня. Он сжимал меня тем сильнее, чем глубже я проникал в тот поразительный мир, зако­ны которого я так долго не мог понять» (64).

И тогда он сам стал искать причину возникновения своих стра­хов и описывать их в маленьких рассказах, в которых использова­лись самонаблюдения из своей жизни.

В них можно увидеть воздействия, которые породили неосоз­нанные страхи еще в раннем детстве, механизмы психологической защиты: «В процессе этой работы свет моего разума осветил ужас­ные трущобы, где таились страхи, где находили пристанище варвар­ские силы, столь омрачавшие мою жизнь». По его словам, он рань­ше терпел поражение, поскольку сражался в темноте, не зная с кем он борется, не понимая, как и каким методами он должен бороться. «Но теперь, когда солнце осветило место поединка, я увидел жал­кую и варварскую морду моего врага. Я увидел наивные его уловки. Я услышал воинственные крики, которые меня так устрашали рань­ше. Но теперь, когда я научился языку врага, эти крики перестали меня страшить... Я вышел победителем, я стал иным после этой бит­вы. Возникла новая жизнь, совершенно не похожая на то, что было раньше... Какую горькую и печальную жизнь я испытал! Какое зак­рытое сердце надо было раскрыть заново!» - рассказывал он в по­следствии (64).

Если причина возникновения страха у Пивоварова, можно ска­зать, лежит на поверхности, то Зощенко потребовались годы, чтобы изучить медицинскую литературу, а затем на основании глубокого анализа своих психических состояний, а также экспериментов над самим собой, найти причину возникших страхов и избавиться от них.

Представляет интерес, что Зощенко от своего меланхолическо­го настроения порой избавлялся, когда писал юмористические рас­сказы. Порой также поступал и Гоголь, что просматривается из пись­ма к В Жуковскому (от 29.12-1847 г): «Я был характера скорее ме­ланхолического и склонного к размышлению. Впоследствии присо­единилась этому болезнь и хандра. И эти-то болезнь и хандра были причиной той веселости, которая явилась в моих первых произведе­ниях; чтобы развлекать самого себя, я выдумывал без дальнейшей цели и плана героев, ставил их в смешные положения - вот проис-

хождение моих повестей» (48). Так, из наблюдений над другими, из смешного, невольно подмеченного в поведении людей, которые писатели имеют целью устранение собственной меланхолии, угро­жающей уничтожить личность.

Возвратимся к событиям 12 августа. Во время аварии матрос Л. ослеп. При осмотре в госпитале выяснилось, что у него ожоги но­сили легкий характер. Хотя были опалены веки и ресницы, глаза ока­зались не поврежденными. Стало ясно, что потеря зрения носит функциональный характер. Достаточно было его погрузить в гипно­тический сон и внушить, что он прозреет - и «чудо свершилось».

Экипаж лодки после ремонта стал готовиться к выходу в океан. За три дня до выхода у Л. отнялись ноги и он не мог стоять. Причем, лежа в постели, он свободно двигал ими. Стоило его поставить, как он валился, повисая на руках окружающих. С диагнозом «истери­ческий паралич нижних конечностей» он был направлен в госпиталь. Это состояние врачи называют «бегство в болезнь». Переведенный служить на берег, он быстро поправился.

Современный человек появляется на свет с набором программ поведения, выкристаллизировавшихся в процессе длительного ес­тественного отбора. Вот почему у нас можно найти много общего с животными не только в анатомии и физиологии, но и психике. Од­ним из таких является эмоциональный паралич («мнимая смерть») при угрозе для жизни. История войн, стихийных бедствий, аварий и катастроф полна примеров, когда людей охватывала обездвиженность с падением на землю или превращением в «восковых» фигур с пол­нейшим безучастием к окружающему.

. На одной электростанции дежурный, получив сигал о начинаю­щейся большой аварии, опустился в кресло и... просидел в нем не­подвижно, не отвечая на телефонные звонки, не обращая внимания на все происходящее, не отдавая никаких распоряжений, пока ава­рия была не ликвидирована другими специалистами.

При исследовании выяснилось, что этот диспетчер, окончивший с отличием энергетический институт, был носителями слабого типа нервной системы, для которого аварийная ситуация оказалась зап­редельной, что вызвало эмоциональный шок. Вот почему на так на­зываемые «острые профессии» (летчики, космонавты, авиационные диспетчеры и тому подобное) нельзя назначать лиц со слабым ти­пом нервной системы.

Другой не менее распространенной реакцией является «двига­тельная буря» Так, например, попавшая через форточку в комнату

птица, вместо того чтобы исследовать обстановку и найти выход на волю, бьется о стекла, пока одно из этих движений случайно не при­ведет ее к свободе. «Двигательная буря» (ажитация) у людей прояв­ляется во внезапно наступившем возбуждении, сопровождающем­ся фейерверком всех мыслимых произвольных, выразительных и реф­лекторных движений. Человек при этом иногда бросается бежать без всякой цели, не видя реальных путей к спасению.

Проводя исследования во время парашютных прыжков мне при­шлось наблюдать такую сцену. Во время команды: «Пошел!» десан­тник С, совершавший прыжок впервые, вместо того, чтобы выпрыг­нуть из самолета, развернулся и побежал к кабине пилотов. За ним в панике побежали все остальные десантники, хотя некоторые из них имели по несколько прыжков. При попытке «уговорить» его сделать прыжок при повторном заходе самолета на десантирование, он дал судорожный истерический припадок. Следует подчеркнуть, что эти реакции возникают на уровне подсознания.

Массовый характер истерические реакции стали носить в усло­виях первой мировой войны. Причем симптомы имели место не толь­ко в двигательной, чувствительной и психических сферах, но и про­являлись в нарушениях функционирования различных органов и си­стем. Больных лечили ударами тока и различными неприятными про­цедурами. В гротескной форме Гашек, воевавший и сдавшийся в плен русским, в «Бравом солдате Швейке» рассказывает о некоторых из них. У врачей сложилось мнение, что легче укротить необъезжен­ную лошадь, чем вылечить такого больного.

Вот почему эмоции страха стали обуздывать уже в первобытном обществе применением моральных и физических санкций. В Древ­ней Греции всякого бежавшего с поля сражения карали смертной казнью. В У1 веке до н. э. Харонд ввел закон, согласно которому сбе­жавшего с поля боя выставляли на три дня в женском платье на го­родской площади. Законодатель считал, что всеобщее презрение и поношение может послужить на пользу и возвратить им мужество. Общественное отношение к трусу Ю. Лермонтов передал в горской легенде «Беглец»:

Гарун бежал быстрее лани,

Быстрей чем заяц от орла;

Бежал он в страхе с поля брани,

Где кровь черкесская текла...

Не принятый, умирающим другом («Ступай - достоин ты презре­нья...»), отвергнутый любимой («Своим изменивший... погибнет без

17

славы») и проклятый матерью («Ты раб и трус и мне не сын...», он был вынужден «ударом кинжала пресечь» свой позор.

В повести Л. Н. Толстого «Хаджи-Мурат», главный герой, из сво­ей биографии, рассказал, как в юности во время первого кровопро­литного боя, он испугался и убежал. Его собеседник, зная истинную храбрость Хаджи-Мурата, удивился. Тогда Хаджи Мурат объяснил, что он с тех пор всегда вспоминал этот стыд и когда вспоминал, то уже ничего не боялся. Стыд оказался сильнее страха благодаря эмо­циональной памяти воскрешать прежние чувства. Это помогало по­давлять страх, а в последующем привело к появлению положитель­ных эмоций («Есть упоение в бою...» - А. С. Пушкин). «На войне, -утверждал Наполеон, - моральное относится к физическому, как три к одному».

Однако если «желательность» появления различной психичес­кой и телесной симптоматики легко просматривается в экстремаль­ных ситуациях, то в повседневной жизни выявить причину ухода в болезнь бывает не так просто.

Молодая женщина уступила просьбам мужа переехать в город к его родителям. В новом доме, чувствуя себя на положении «бедной родственницы», плакала по ночам. В связи с простудным заболева­нием была помещена в больницу. Утром в день выписки почувство­вала, что ноги подкосились и она не может встать. Развитие парали­ча на уровне подсознания стало «желательным», так как болезнь из­бавляла ее от необходимости вновь вернуться в неприятную для нее обстановку. По рекомендации врача семья вернулась жить в дерев­ню к ее матери. Заболевание быстро исчезло. Нередко аналогичные ситуации наблюдались и прежде среди девиц, которых родители хо­тели выдать замуж за нелюбимых.

Михаил Зощенко шел под руку с Надей В., которую, как казалось ему, он ее любил: «Неожиданно я почувствовал себя плохо. Каза­лось - сердце останавливается. Я стал задыхаться. Моя спутница была напугана силой моего припадка. Она хотела мне помочь. Но я про­сил ее уйти, оставить меня одного, говоря, что мне обычно легче, когда я остаюсь один». Женщина ушла, а затем сказала писателю, что он нарочно разыграл сердечный припадок, чтобы расстаться с ней. «Я был возмущен, поражен ее низостью. Я поссорился с ней. И вот только теперь понял, что она была права. Нет сомнения, Я «ра­зыграл» этот припадок, притворился больным. Но я понятия не имел, что это так. Я действительно бежал от нее... Даже теперь, двадцать лет спустя, краска заливает мое лицо»(64).

Будучи на практике будущий писатель жил на полустанке «Ми­нутка» под Кисловодском вместе со студентом Федей М. - неимо­верно застенчивым юношей. Федя горевал, что все студенты обза­велись «симпатиями», а у него никого нет. Под конец практики он влюбился в гимназистку последнего класса. Девушка ответила вза­имностью. Они встречались и дело шло к логической развязке - же­нитьбе. Неожиданно случилась беда - Федя заболел экземой лица. Из-за болезни он перестал встречаться. Ему было стыдно, что она увидит его ужасные багровые пятна. Несмотря на лечение, его бо­лезнь только усиливалась. Он перестал выходить даже на улицу. Не­счастью не было предела. Закончив практику Зощенко вместе с Фе­дей в одном вагоне поехали в Петербург. На другой день пути пятна стали исчезать, а к концу поездки он полностью выздоровел. С пе­чальной улыбкой Федя на прощанье сказал: «На что ему здоровье, если теперь нет, кого он полюбил». По мнению Зощенко - это была психологическая защита, «бегство в болезнь». Страх, в котором над­лежало разобраться, преграждал шаги к женитьбе студента, который не был материально обеспеченным. Страх нарушил работу органов внутренней секреции, химизм тела и вызвал болезнь.

2. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ «СШИБКА»

Мир патологических явлений представляет собою бесконечный ряд всевозможных особенных, т. е. не имеющих места в нормальном течении жизни, ком­бинаций физиологических явлений. Это, бесспор­но, как бы ряд физиологических опытов, делаемых природой и жизнью...

И. П. Павлов.

Целый ряд форм психологической защиты (сублимация, вытес­нение, обесценивание, рационализация, реактивное образование, изоляция, проекция, регрессия и др.) были выявлены художниками и встречаются в произведениях О. Бальзака, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и др. Но как особое психическое явления психологи­ческая защита была разработана 3. Фрейдом и его последователями. Чтобы понять суть этого феномена, мы кратко изложим структуру личности, разработанную Фрейдом.

В структуре личность имеет три этажа - нижний - бессознатель­ное «Оно» (Id); второй - сознательное, разумное «Я» (Ego); Если со­знание в структуре личности, представляет разум, то - бессознатель­ное, «Оно» олицетворяет иррациональность, непознаваемое. С од-

19

ной стороны, «Я» (сознание) реагирует на внешний мир в соответ­ствии с истинным познанием («принцип реальности»,) с другой -это самообман. Сознательное «Я», со всем своим разумом и наукой, в действительности требует бессознательного «Оно». Третий этаж представляет «Сверх-Я» (Super-Ego), которое возникает на основе «Я» и воплощает в себе «погруженное» в психологическое поле обобщенных других людей (общество) с его моральными запрета­ми и нормами поведения. Это, так сказать, моральная цензура став­шая неотъемлемым внутренним элементом личности.

И. П. Павлов выделил несколько патофизиологических механиз­мов, вызывающих неврозы в экспериментах на животных: воздей­ствие слишком сильных или слишком сложных раздражителей; пе­ренапряжение тормозного процесса; столкновение («сшибка») воз­будительного и тормозного процессов или их быстрая смена и др.

У мужа диагностировали неоперабельный рак желудка. Видя, как умирает ею любимы человек, жена, вместо того чтобы плакать, «иг­рает» оптимистку, убеждая больного, что у него гастрит и он скоро поправится. «Сшибка» эмоции горя и наигранного оптимизма при­вела к развитию глубокого невроза.

Борьба мотивов в сознательной сфере, в основе каждого из ко­торых лежит доминанта, порой начинает носить драматический ха­рактер, особенно в случаях, когда возникшее какое-либо желание несовместимо с нравственными установками личности. В результа­те «сшибки» нервных процессов, лежащих в основе противоборству­ющих идей и желаний, может возникнуть невроз, проявляющийся в различных формах. Для иллюстрации И. П. Павлов приводит следу­ющее клиническое наблюдение. Девушка скромная, религиозная, нравственная в социальном отношении, притязательная к своей по­рядочности. При созревании она начинает испытывать нормальное половое влечение к молодому человеку, но индивидуальные, эти­ческие требования не допустили, задержали по каким-то причинам реализацию этого влечения, т. е. происходит сшибка нервных про­цессов. Наступает трудное состояние нервной системы, и оно выра­жается патологической инертностью в тех отделах коры, которые связаны с борющимися чувствами и представлениями. У девушки возникает неодолимое, навязчивое представление, что на ее лице видно половое влечение в виде грубой чувствительности. В клини­ке она прячет лицо в подушку, даже от врача.

Причем, нередко, психотравмирующую причину не всегда уда­ется выяснить, так как несовместимые представления этическим требованиям личности вытесняются из сознания и забываются.

Молодая девушка проявляла симпатию к своему шурину, за ко­торого только что вышла замуж ее старшая сестра. Это чувство она легко маскировала как родственную нежность. Сестра неожиданно умерла. Она срочно была вызвана, причем не получив еще точных сведений о горестных событиях. Когда девушка подошла к постели умершей, у нее на один момент возникла мысль, которую можно было бы выразить приблизительно в следующих словах: «теперь он сво­боден и может на мне жениться». Вытесненная из сознания любовь к шурину, которая осозналась в столь трагический момент, вызвала бурный аффект с последующим развитием нервного заболевания.

«Когда я взялся за ее лечение, - пишет Фрейд, - оказалось, что она радикально забыла описанную сцену у постели сестры и воз­никшее у нее отвратительное эгоистическое желание. Она вспомни­ла об этом во время лечения, воспроизвела патогенный момент с признаками сильного душевного волнения и благодаря лечению ста­ла здоровой» Касаясь этого наблюдения, Павлов говорил: «Когда очень запрятан ущемленный пункт, то его надо привести в связь с остальными полушариями. Эта штука, конечно, - положительная штука Фрейда, это его заслуга, а все остальное дребедень...Это ясно, это верный факт. Все эти самые изолированные пункты, которые од­нако существуют и действуют втемную, против которых нет ника­кой управы, - их надо привести в сознание, т. е. Привести в связь с полушариями, и тогда, раз полушария функционируют нормально, то наводят порядок и там. Так что это совершенно понятно» (132).

Для обнаружения сильных, но инертно задержанных в бессозна­тельной области переживаний («ущемленных аффектов») Фрейд вна­чале обратился к гипнозу. Ради истины следует сказать, что на этот путь натолкнул его известный венский врач И. Брейер, который вы­лечил одну из своих пациенток методом, получившим в дальней­шем название «катарсиса» (греч. «katharsis» - очищение). Суть сво­дится к следующему. Врач погружает пациента в состояние гипноза и предлагает вспомнить и рассказать о событиях, явившихся причи­ной невроза. Репродукция ситуации дает возможность оживить аф­фект, осознать его и эмоционально отреагировать, т. е. разрядить. Однако, неосознанные мотивы, аффекты могут не только вызывать заболевание, но очень часто неадекватное поведение людей.

Г. способный и обладающий чувством собственного достоин­ства специалист, много лет проработавший на руководящих постах, известный своими автократическими методами работы с людьми, из тактических соображений был понижен в должности. Внешне Г.

согласился со своим новым положением. Но несмотря на это нача­ли происходить конфликты на почве того, что Г. оспаривал действия нового руководства, находя в его распоряжениях тупость, неадек­ватность и профессиональную не компетентность. Фактически же не было оснований для такой критики. Г. же объяснял свое поведе­ние том, что чувствовал себя ответственным за учреждение, не мог терпеть недоучек и должен был поэтому, невзирая на неприятности, вмешиваться в каждое «нечистое» дело. Он «не может работать как-нибудь и равнодушно смотреть на то, что происходит вокруг; он чув­ствует тогда угрызения совести».

Таким образом, мотив поведения субъективно для Г. выступал как благородный (Благополучие учреждения, которым он руководил долгие годы) и он был в этом убежден. Вместе с тем анализ ситуа­ции показал, что поведение его имело другую цель: нагнетание от­рицательной атмосферы и подрыв авторитета его приемников. Та­ким способом он хотел вернуться на прежнюю должность руково­дителя.

Мать-вдова поссорилась с сыном, пытаясь бестактно контроли­ровать его переписку, телефонные разговоры, воздействовать на его «симпатию», чтобы помешать встречам и т. д. Свое поведение она объясняла стремление создать дома спокойную обстановку, чтобы сын «мог беспрепятственно закончить учебу и не сошел с пути ис­тинного». После долгих раздумий и нескольких бесед, во время ко­торых сын старался склонить мать к изменению поведения, он ушел от нее. Для матери, которая после смерти мужа, направила всю свою энергию для обеспечения ребенку хороших условий, это было уда­ром. Ограждая сына от встреч с девушками, она была убеждена, что заботится о благе сына - благородный мотив. Фактически же она стра­шилась за себя, так как боялась душевного одиночества, пустоты, которая открылась бы перед ней, если бы он женился. Этот эгоисти­ческий мотив был вытеснен из сознания. (Наблюдение К. Обуховс-кого).

То что в основе поведения человека лежит неосознаваемый мо­тив, а свое поведение объясняется для самого себя и окружающих совершенно неверно, свидетельствую многочисленные эксперимен­ты с постгипнотическим (отсроченным) внушением.

Одному студенту в стадии глубокого гипнотического сна было сделано внушение, что через пять дней он зайдет ко мне на кафедру, возьмет пистолет и в 10 утра войдет в аудиторию № 63. Там он выс­трелит в профессора (Естественно пистолет был заряжен холостым

патроном, а профессор был предупрежден о проведении экспери­мента). Все это было реализовано. Свое поведение студент объяс­нил, что он выстрелил в профессора потому, что он «берет взятки» у студентов (Профессора он видел первый раз в жизни).

Пациенту на приеме в присутствии студентов в гипнотическом состоянии было сделано внушение, что через десять минут после пробуждения он попросит у врача пиджак, который у него висит на спинке стула. По выведении из гипноза врач продолжал разговари­вать. Но вот у пациента в жаркий летний день появились «мурашки» на теле, озноб и он через 10 минут попросил у врача позволить на­кинуть на плечи пиджак, так как ему очень холодно.

В приведенных случаях были реализованы программы, которые были введены в мозг в состоянии гипноза минуя сознание, но объяс­нения были даны действиям не соответствующим действительнос­ти.

Итак, в основе психологической защиты лежит устранение (вы­теснение) из сознания социально непримиримых влечений, моти­вов и аффектов. Однако эту форма защиты не может считаться пол­ностью эффективной. Хотя человек и может забыть о пережитых аффектах, но вытесненные в подсознание они, став навязчивыми (инертными), сохраняется в психике и поддерживает болезненное состояние. Для того чтобы вылечить больного психотерапевту не­обходимо выявить его, ввести в зону ясного сознания и дать воз­можность излиться («разрешиться») по соответствующим руслам.

Во-вторых, неразрешенный конфликт проявляется в неадекват­ном поведение, обнаруживает себя высоким уровнем тревожности и дискомфорта. Для того чтобы избавить человека от дискомфорта, психического напряжения, психотерапевту или психологу необхо­димо выявить его, ввести в зону ясного сознания и грамотно прове­сти коррекцию, направленную на адаптацию поведения.

Студентка М., 20 лет, обратилась с жалобами по поводу навязчи­вых мыслей о том, что она совершила убийство, а также на кошмар­ные сновидения. Ей часто сниться, что за уголовное преступление ее то расстреливают, то вешают, то казнят на электростуле.

В состоянии гипноза удалось выяснить, что это невротическое состояние обусловлены детскими переживаниями. В 7-летнем воз­расте была очень привязана к любимому котенку, с которым не раз­лучалась, даже спала с ним. Однажды утром она нашла котенка раз­давленным. В отчаянии девочка похоронила его, часами плакала над его могилой и в течение последующих ночей в состоянии сомнамбу-

лизма бродила по квартире, надеясь найти его живым. С тех пор на­вязчивая идея своей вины не покидала ее несколько месяцев. Затем все сгладилось. В результате астенизации, вызванной перенапряже­нием во время экзаменационной сессии, произошел рецидив забо­левания. После проведенной психотерапии она быстро поправилась. Однако ввести в глубокую стадию гипноза удается далеко не вся­кого человека. Вот почему Фрейд был вынужден искать другие пути к «ущемленному аффекту» и, в конце концов, разработал метод пси­хоанализа, который использует толкование сновидений, свободно всплывающие ассоциации, оговорки и др.

Поиск по сайту: