Статья вторая

I

Школа, организующая детскую жизнь, должна заняться изучением эле­ментов (деятельностей), из которых эта жизнь складывается. Чтобы разре­шить такую задачу, придется опираться на факты детской жизни, как она протекает и естественных условиях среды. А отсюда является связь школы с изучением среды, без чего мы не можем понять детской жизни.

Поэтому мы мыслим школу не как школу «вообще», а как школу «в данных условиях». Условия, среда определяют характер работы школы.

а) Мы изучаем среду через детей, в детском освещении, преломлен­ную сквозь детскую призму. Вот для этого мы и ставим перед собой как исходную проблему нашей педагогической работы содержание детского опыта, который ребенок уже приобрел, охраняя себя, трудясь, ища средств для выражения вовне своей внутренней жизни, размышляя и вращаясь в обществе детей и взрослых.

Каждый практически работающий учитель знает те обыкновенно как бы случайно появляющиеся моменты, полные почти всегда глубокого очарования, когда он чувствует, что не нужно «учить», а просто и задушев­но беседовать с детьми, когда детская речь разливается без удержу, когда хочется продлить прелестное настроение, равно захватывающее и ребят, и взрослого. Это те самые моменты, которые так ярко описаны Толстым в его статьях о Яснополянской школе. Здесь именно учитель по– настоящему учится своему делу В его отношении к таким моментам, в его чуткости и скрыты огромные возможности успеха в его дальнейшей работе. Здесь развертываются самые ценные стороны того детского отношения к жизни, которое явилось в результате приобретенного опыта.

Но не в одних беседах, случайных или организованных, выявляется детский опыт. Его можно наблюдать в работах, играх, выразительных движениях, приобретенных навыках, привычках; если взять большую группу детей и определить характерные, повторяющиеся явления жизни, которые в тех или других формах обычно выявляются у них, то перед нами развернется общая картина, отражающая среду сквозь детскую призму. Но есть отражения, свойственные тому или другому ребенку: они дадут нам возможность более индивидуального подхода к нему. И то и другое очень важно для учителя.

б) Нельзя, разумеется, ограничиться тем, что мы получаем от детей. Мы сами должны изучить ту среду, в которой возникают интересующие нас явления детской жизни. Мы вовлекаемся в ознакомление с окру­жающими нас людьми, семьями, обществами. Идя от простого наблюде­ния, сопоставляя его результаты с тем, что мы слышим от детей, мы втягиваемся мало– помалу в более серьезное, объективное изучение сре­ды, мы ставим для себя более глубокие задачи и в конце концов находим, что единичных наших, сил мало, что надо опереться на устойчивый ме­тод изучения. Мы ищем опоры, помощи, мы идем к товарищам, ищем центра, могущего пас поддержать в наших запросах

Для учителя важны эти две точки зрения – детская, индивидуальная, специфическая, и объективная, приближающаяся к научной. Одна – до­полняет другую. Одна дает толчки, возбуждает интерес, другая проверя­ет, учитывает, объясняет.

II

Глубокая задача для учителя – понимать и ценить детскую жизнь. Пе­ред ним развертываются причудливые и как бы нестройные проявления ребенка; он проникает в источники детских деятельностей, отделяет случайные моменты от постоянных, различает главное и детали. В его уме мало-помалу складывается картина внутренней целесообразности при известном внешнем беспорядке, который неизменно сопровождает всякую одухотворенную человеческую деятельность, а в особенности детскую. Учитель иногда поощряет, иногда останавливает, утишает; для него вырисовывается шаг за шагом, ценой больших сомнений и нелегких переживаний, и цель своей работы, и способы ее осуществления. Рабо­тать надо много и упорно.

Только в начале своей деятельности учитель может говорить; «Мне ка­жется, я чувствую, что это так». Начало, особенно если оно сопровождает­ся горячим одушевлением, душевным подъемом, всегда таит в себе много верного, идущего от педагогического инстинкта. Рано или поздно инстинкт отшлифовывается, дает толчки пониманию, разумной направляющей мыс­ли, создает перспективы будущей работы, и учитель не только чувствует, но и разбирается, понимает и строит свою школу сознательно.

Первым этапом в его понимании и служит изучение детского опыта. В изучении этом важны как самое происхождение, так и способ его накопления.

Как получился опыт ребенка? Откуда появилась у него ориентировка в окружающем, в известной мере достаточная для того, чтобы жить? Почему создалась уже у ребенка, далеко прежде чем он попал в школу, оценка разнообразных жизненных явлений, во всем их подавляющем количестве?

Ответ может быть только один – это произошло благодаря деятельно­сти ребенка, т е. тому, что он уже учился, напряженно, плодотворно, шел верным путем, даже вопреки многочисленным помехам, стоящим на его дороге. Огромное значение имел материал, над которым ребенку пришлось работать, т.е. те жизненные явления, которые охватывали его со всех сторон.

Первоначально жизнь для ребенка – лес, в котором страшно заблу­диться, хаос, который не поддается оценке. Ребенок недоумевает, обра­щается взором на все яркое, слух его привлекают резкие звуки; он весь направляется в сторону поразившего его органы восприятия явления, у него появляются типические жесты, создающие движения к поразивше­му факту или от него. Но это уже оценка, это уже работа мысли. Ребенок еще раньше своего приспособления к среде изучает себя, свои движения, ощущает препятствия, наслаждается яри их преодолении, чувствует боль, сытость, жажду, тепло, холод. Он упражняется в познании равновесия своего тела и в результате ходит, оценивает пищу, пробует свои силы, словом, вырабатывает свое отношение к тому, что происходит внутри и вне его тела, т. е размышляет.

Это период настоящего детского учения, единственная, к сожалению, эпоха в жизни ребенка, когда ему самому нужно учиться, когда он чувст­вует насущную необходимость учения, И такое учение единственно жиз­ненно. Никогда в дальнейшем – в школе, в университете – не применяет­ся с такой силой правильный метод образования. Импульс мчится в силу насущной необходимости, подобный импульсу Ломоносова, погнавшему его из Холмогор в Москву, встречается тем реже, чем старее человек, и тем чаще, чем человек талантливее. Он захватывает только больших людей, крупных исследователей, про которых можно сказать, что они столько же ученые, сколько и художники. Он захватывает истинных художников, которые столько же художники, сколько и проникновенные мудрецы. Они сохранили драгоценные черты детства.

Вообще же взрослые люди являются свидетелями утраченного в гораздо большей степени, чем носителями приобретенного. Они «стертые монеты».

Итак, мы должны опираться па стремление детей учиться. Первым нашим завоеванием в этой работе является богатый запас детского опы­та, детского знания, приобретенного детьми в результате их разнообраз­ных деятельностей. Пока мы мало разбираемся в этих вопросах. Наше «умное» воспитание очень похоже на воспитание маленького Обломова: за ним неотступно бегали няньки и мешали ему соприкоснуться с тем богатством жизни, которое ему нужно было. С таким сопоставлением соглашаться очень обидно, а все-таки наша программа и наши методы сводились к надеванию умственных и моральных шор инаглазников на ребенка. Мы недалеко ушли от обломовской няньки.

В результате мы выпускали из наших школ, низших, средних и высших, людей, не знающих, что делать со своими силами.

А ведь надо же не только констатировать жизненные импульсы к разумному учению, а укрепить и продолжить их на всю дальнейшую жизнь. В этом колоссальная задача педагога. Для этого надо вниматель­но пересмотреть само содержание учения (программу) и его метод; то, что у детей в школе рано пропадает охота, вкус к учению должно ка­заться глубоко ненормальным и опасным.

Единственное назначение школы и учителя – организовывать разно­образные деятельности детей, все время их изучая. Программу надо строить не «по предметам», а по деятельностям ребенка.

(Печатается по изданию: Шацкий С.Т. Школа для детей или дети для школы / С.Т. Шацкий // Избранные пе­дагогические сочинения: В 2 т. – М., 1980. – Т.2. – С. 39 – 54.)

Поиск по сайту: