И многозначительно умолкал, делая сногсшибательную таинственную рыжую рожу

- А потом? - затаив дыхание, спрашивал Андрей.

- Умерла... - говорил грустно московский дружок, вздыхая, и опускал скорбно белесые короткие ресницы.

Андрей вскоре заметил, что Маньяхин и Леха стали как-то странно на него поглядывать. «Значит, Борька все им растрепал», - думал Андрей, но теперь ему было почти все безразлично. И, находясь тут на посту, он только наивно думал, что если бы приехал бы к нему отец, взяли бы увольнительную, покатались бы на машине - и прошла бы его болезнь. Но отец писал: «Дорогой Андрейка, получил твое письмо и очень сожа­лею, что ты так здорово болеешь. Очень соскучился за тобой, родной, но приехать не могу: устал я порядочно после поездок. Сначала санаторий в Кисловодске, потом по туристической путевке был в Болгарии, оттуда заехал к Леночке в Ленинград, она укатила туда с молодым мужем. Был в Киеве у двоюродной сестры Кати, потом в Куйбышеве - у племянниц, тоже нужно было навестить... Тебе послал десяточку, только не употреб­ляй ее на зеленого змия, да напиши - получил ее или нет. Жаль будет, если пропадут денежки...»

От такого письма хотелось пальнуть в белый свет и тут же давалось слово: «Жив буду - ноги моей больше там не будет... Не ходит же Виктор, а я все его жалею...» Андрей ругал отца, но, появись сию минуту он здесь, - бросился бы к нему на шею, расцеловал со слезами на глазах...

Припомнился недавний разговор с Лехой. Они сидели на КПП, вспо­минали каждый свой дом. Это любимая тема солдатского разговора.

- Неужели твой отец пошел плавать в рыболовецкий колхоз, чтобы заработать тебе кооперативную хату? - удивлялся Андрей.- А мой май­ки мне не купил, правда, иногда дает свои обноски...

- Что, бедный? Мони не хватает? - спрашивал друг. - Да нет! Тысячи спрессовались под полом...

- А я бы такого отца отлупил. Мой батя в хате даже все выложил ка­фелем и линолеумом, обои наклеил...

Андрей молчал, ему хотелось плакать. Он давно знал, что отец не тот человек, какого он создает в своем воображении, но сердце не хотело мириться с правдой. Поверь, согласись - и слишком будет большая ут­рата, потеряет навсегда отца. И внушал сам себе с болью, что у некото­рых и такого нет.

- А почему ты раньше никому морду не набил и скрывал, что занимал­ся боксом? - перебил невеселые мысли друга Леха.

- Знаю, что нападение - первая защита, но вот ударить человека не могу, особенно в лицо. Да я - учитель, вроде неудобно драться, «духу» и не положено... А боксом я занимался мало, еще в детстве...

Андрей, ты не очень-то верь Гордею... Брешет он всё, как сивый ме­рин. Моя месть - шизофреничка и работает медсестрой, при больнице и умирать не собирается...

- Ты что ж думаешь я сачкую, наговариваю на себя? А вот это не ви-

дел? - Андрей скорчил дикую рожу, одну, потом другую. - Такого ты меня не знаешь? Скоро буду все время ходить долбанутым... Спятил я, пони­маешь, крыша поехала, все вижу не так, как раньше. И не чеши мне языком про мать-шизу, брехло собачье... - Андрей сжал кулаки: - Ты вот и после армии будешь жить, а я подохну, детишек даже после себя не ос­тавлю...

- Ну, ударь, ударь... Гадом буду, если брешу... И вижу, что Борька тебя не любит, завидует. Посмотри на себя и на него. Ты же... Ты же... краса­вец, а он - маленький, толстенький, накачанный бочонок. И никакой он не сын министра, хочет возвыситься над другими. Если и сын министра, то незаконно рожденный. Министерских сынков в армии не бывает, да и при медицинских институтах есть военные кафедры... Тут что-то не то... И лопается он от зависти, что ты работаешь часто при штабе и на выш­ке, с тобой даже подполковники за руку здороваются... Да ты и умнее его, начитаннее, в политике вон как рубишь, на политзанятиях как чешешь... Ты же не такой, как все... Ты - красавец и... и гений...

- Хочешь, красавец, я тебе сейчас смажу по твоей нежной роже?

- Ну ударь, ударь... Я только правду тебе говорю. А ты, дурак, ничего не видишь. Маньяхин тоже знает, что Борька брехло и гад...

- А-а-а, так я все-таки дурак?..

- Но я же в другом смысле говорю...

- Встань, женатик с ребенком, и не паясничай! Чего бросился передо мной на колени? Подохну скоро...

- Да какой я женатик?!! - закричал возмущенно Кирюхин. - Я и бабу еще ни одну не лапал и не знаю, как к ней подойти и что такое это самое.

Слезы навернулись у него на глазах:

- Сам трясусь, когда дают те проклятые увольнения... Вон, на днях меня комэска подзывает и спрашивает: «Кирюхин, а почему у тебя в лич­ном деле не записано, что ты женат?» Я чуть в штаны не наложил. Стою и хлопаю по-дурацки глазами, потом смекнул:

- Товарищ майор, так я не регистрировался...

- Как это не регистрировался? - спрашивает.

- А дочь?

-Да, - говорю, - есть... Светка... Светка такая уже здоровенная, креп­кая, с бантиками, ходит и сама на горшок садится...

- А-а-а, - говорит, - значит, Светка с бантиками и сама на горшок са­дится? Кирюхин, а куда ты собираешься после армии идти?

А я и ляпнул:

- Буду коком, пожрать люблю, да и страны чужие повидаю... А комэска смотрит на меня, покачивает головой и говорит:

- Нет, сукин кот, иди в артисты, у тебя, стервец, большие способности на это дело...

Поиск по сайту: