Он стоял без носков, в тапочках, в больничной куртке, похожей на арестантскую

Женщина быстро впустила солдата, поняв, что прибежал сын к мате­ри неспроста. Потом она постучала осторожно в номер к Ольге Петров­не, боясь разбудить людей в соседней комнате.

Ольга Петровна быстро соскочила с кровати с бьющимся сердцем: «Что случилось?»

- Сын пришел, - коротко и тревожно ответила та.

- Мама, мама, я умираю, - еле произнес Андрей одеревеневшим язы­ком, вваливаясь в комнату. - Пять доз димедрола... Не могу больше не спать, - и он заплакал...

Перепуганная мать тут же быстро приказала сыну:

- Ложись на мою постель вниз лицом.

Она приподняла его пижаму и стала массажировать вдоль позвоноч­ника, снимая нервное напряжение. Потом натерла всю спину меновазином, намочила им виски и затылок сына, закутала всего одеялом. Анд­рей моментально уснул.

А Ольга Петровна села на стул рядом и стала горько рассматривать спящего сына: «Господи, Господи, какой он стал худой и даже сутулый».

Бледная кожа лица туго обтягивала выпиравшие скулы. Там, где щека переходила к шее, кожа тоже была туго натянута, а на тонкой шее силь­но вздувалась и пульсировала жила. Казалось, что она может вот-вот лопнуть, и кровь обольет подушку.

Мать посмотрела на высунутую из-под одеяла худую ногу, около щи­колоток, белую и тонкую. Когда-то, лет в семь, Андрей с зонтиком прыг­нул с гаража, получил перелом, потом эту ногу замуровали на целый месяц в гипс.

Ольга Петровна прикрыла сыну ноги. На лбу Андрея выступил круп­ный жаркий пот Он скатывался по бледной щеке к шее. Мать осторожно

промакивала его платочком. Но Андрей не просыпался, только что-то сонно и жалобно простонал, как маленький ребенок, поджал тонкие ост­рые колени к таким же заточенным худобой локтям. Сжался в сухой ко­мочек, чтобы никто и ничто в этом мире его не тревожило.

А матери хотелось так сильно заплакать оттого, что жизнь издева­лась над нею и ее детьми, оттого, что так холодно и сыро в этой старой гостинице, так неуютно им троим жилось на этом белом свете. Оттого, что каждый день жизни - это бой, с ПРОХОЖДЕНИЕМ ЧЕРЕЗ СТРОЙ, с ударами, с болью и борьбой за ту же жизнь. И не помнила эта женщина, чтобы когда-то, где-то побаловала её судьба, чтобы кто-то помог ей в этой распроклятой, но дорогой для каждого из нас жизни, где кому-то она устилает дорожку лаврами и победами, а кому-то кидает под ноги колюч­ки и шипы...

Время и горе, не спрашивая нас, приходят и своим хирургическим скальпелем меняют наше лицо, снимая с него нежность, соскабливают румянец и проводят глубокие морщины-порезы у глаз, на щеках и шее. Безжалостно, грубо проводят острым лезвием по лбу и рукам...

Но Ольгу Петровну острый скальпель долго щадил и делал только маленькие штришки на ее лице, как художник слегка карандашом рисует эскиз картины. Как, каким образом эта женщина, сталкиваясь с тысяча­ми разных характеров, могла покорять их и заставляла слушаться себя. В ее лице ни одна черточка не отложилась сердитой и грубой. Как она могла сохранить в себе столько женственности: в голосе, в движении рук, во взгляде, в поворотах головы?.. Во всем ее облике была мягкость и большая доброта. Наверное, огромным трудом, талантом учителя и своей безмерной человечностью она и подавляла сильные характеры и натуры. Бывает человек незаметный со стертым лицом... Бывает брос­кий и яркий. И эта яркость, и эта пышность нас утомляет и подавляет. Так, наверное, и огромная доброта может подмять под себя сильные детские натуры... Но теперь жен­щина мало походила на ту учительницу. Никто бы не сказал, что эта со­гнувшаяся в платочке старая женщина когда-то твердо стояла с мелом у доски и руководила даже всей школой.

И все-таки она имела в себе еще волю. Встала и пошла в дежурку позвонить в госпиталь. Немного погодя, пошла сама лично предупре­дить врача или хотя бы дежурную медсестру, чтобы не беспокоились.

У ворот госпиталя все еще никого не было, и она вошла свободно в парк. Прошла знакомыми, исхоженными тысячи раз взад и вперед тро­пинками, подошла к терапевтическому отделению. Из-за кустов еще тем­ной и дремотной сирени выглянуло какое-то отвратительное существо, злорадно и хищно хихикнуло, потом дурковато нырнуло опять за кусты.

«Что это такое? Кто это? Почему он прячется и крутит мне какие-то рожи? - неприятно поразило учительницу. Чувствовалось, что за куста­ми шептались и хихикали, сквозь листву просочились чьи-то колючие глаза. Жутко. Хищно.

Поиск по сайту: