Говорившие заглядывали в суровые и непроницаемые, будто закаме-

невшие, лица солдат. Но те угрюмо молчали, смотрели на высоких чи­нов, взъерошенных и возбужденных. С чего это они все так заегозили? Чего распинаются и брешут о своей любви? Почему до сих пор не появ­лялись, бездельничали, толстели и матерились, посматривая свысока на копошившегося где-то там внизу муравьиной жизнью бесшинельного, полуголодного солдата?

И вертолетчики ни гу-гу, как в рот воды набрали. Только пристально, с прищуром смотрели на высокое начальство. Стояли мертвой угрюмой стеной русские и евреи, узбеки и осетины, украинцы и белорусы, латы­ши, киргизы, армяне, грузины и немцы...

И начальство, ничего не добившись, отваливало восвояси. Но вместо прежнего появлялось новое. И опять:

- Солдаты, братцы, мы - ваши друзья. Говорите откровенно, кто вас здесь бьет и как кормят?

Но солдат - человек очень осторожный, и его не проведешь, как во­робья на мякине. Каждый думал: «Нет, лучше с вами не связываться. Укатите, а потом тут разбирайся... И про жратву заткнитесь. Хочешь уз­нать - сядь за солдатский стол. И про побои не п...и, сами натравляли нас друг на друга, а до нас, дураков, сразу это не доходило... А теперь идите-ка вы на все русские буквы...

Что послужило этому ажиотажу - никто из солдат не знал. Может, то, что вышел указ, чтобы закрыть многие военные кафедры при институтах и брать с любого курса студентов с целью усиления дисциплины и по­полнения рядов армии. И чтобы сохранить здоровье и моральный дух будущей интеллигенции, забегало начальство. Так думали Гордеев и Маньяхин. «В связи с перестройкой в стране, наверное, должны пере­смотреть и отношения в армии...» -думал Андрей...

Но беготня начальства принесла кое-что и солдату: в столовой стали, если не лучше, то побольше кормить. Хлеба хватало вволю. Конечно, излишек на столе не оставалось, но солдат уже чувствовал, что побывал в столовой...

Месяца через два-три трескотня высокого начальства вдруг прекра­тилась. Исчезли. Будто сдуло ветром. Зато теперь систематически наве­щало окружное начальство. Решались вопросы куда важнее, чем мордо­битие. Афганистан, учения, оснащение вертолетов новейшим оружием и кадрами из опытных офицеров. Там нужны талантливые вертолетчики и, к сожалению, оттуда возвращаются не все героями и с орденами -десятками и сотнями вывозят на самолетах в Россию и предают родной земле...

Был уже поздний вечер. За стенами крупнопанельного дома таи­лась вечерняя приглушенная тишина, вкрадчивая и робкая, нарушаемая затухающей жизнью 144-квартирного дома. Люди по-разному прожили день. Кто-то был доволен, что он прошел удачно, а кто-то сожалел о чем-то упущенном или недостигнутом...

В одной из квартир третьего этажа настольная лампа с круглым ме­таллическим абажуром освещала на столе две стопки тетрадей, разло­женные книги и в вазочке карандаши. Свет лампы выхватывал неболь­шие руки женщины, бросая от ее фигуры, полусогнутой в горе, расплыв­чатую сумрачную тень на висевший на стене ковер.

Который раз за вечер Ольга Петровна читала и перечитывала письмо сына. Мелко-мелко исписанный листок нервным почерком, небрежно и торопливо, вздрагивал в ее руках, и она тихо и беззвучно плакала. Что же могло так неожиданно случиться? Ведь всего неделю назад (после 1 мая) как получила письмо, в котором сын жаловался на страхи, но где и писал, что во время праздничных соревнований занял первое место по бегу, за что получил благодарность от командира части перед строем.

Она тогда же собрала небольшую посылочку и сразу же ее выслала. Положила любимые сыном тульские пряник, пару шоколадок, пятерку и бутылек с рудотелем. Лекарство, по словам врачей, было наркотичес­ким, поэтому с трудом доставала у заведующей аптеки. Умоляла и даже плакала, но та долго доказывала, что без рецепта выдать не может, что оно под большой отчетностью. Но потом сжалилась и дала даже две упаковки. Одна была уложена в посылочку, другая припрятана на потом. Туда же сунула и письмо, где писала, что, наконец, «добила» книгу «Дип­ломатия Петра I», которую Андрей настоятельно советовал прочитать...

И вдруг это ужасное письмо, как обухом, ударило по голове, от кото­рого обомлело все внутри...

Последнее время она жила в большом напряжении: ждала со стра­хом вот такого письма, и в то же время старалась успокаивать себя мыс­лью, авось горе пройдет где-то стороной. Но вот свершилось то, чего она так боялась и ждала. Боялась дома, на работе, даже во сне... Последнее время она часто по ночам соскакивала с постели с сильно бьющимся сердцем, и в такие минуты ей казалось, что там у сына что-то случилось страшное и непоправимое...

Поиск по сайту: