Нервный тик сильно задергал веко у Ольги Петровны, в глазах заря-

било, и она, краснея, ненавидяще посмотрела в серые, мутноватые глазки старшины, по-видимому, кое-как с болезнями и проклятиями дослужива­ющего до пенсии:

- И это мой сын втихаря ест хлеб под одеялом? Так дайте его им в волю, чтоб наедались в столовой! - уже почти кричала со слезами на глазах. - Да и что тут преступного? А то, что у вас драки, вы не видите?

- Все мы видим, и ваш сын - совсем не тихоня. Недавно в столовой подговорил своих головорезов и все стали орать, чтобы я отдал пайки отсутствующих. Я же их беру не себе, прячу, а потом же выдаю им...

- Так выдайте им сразу все, что положено! Зачем прятать на потом? Свиней дома кормить? Что за ерунду вы говорите?!

Она уже кое-что вчера видела. После обеда ведрами несли из столо­вой помои не то в свинарник, не то к себе домой. Какие могут быть остат­ки, если солдат голодает? Может, с офицерских столов? Так если там лишнее, - отдайте солдату!

Старшина после таких слов только оправдывался:

- Я же хотел как лучше...

- А почему сын ходит в таких сапогах? Посмотрите, все задники раз­валились! Неужели за пять месяцев не могли сапоги поменять? Где у вас можно купить новые? Нужно было давно сказать, что армия без са­пог, я бы давно их купила в магазине...

На КПП Андрей довольный явился в новых сапогах, но мать говорила с ласковыми упреками, чтобы не обидеть:

- Андрейка, почему ты не застегиваешь гимнастерку на верхнюю пу­говицу? Когда солдат подтянутый, ему и самому приятнее, да и началь­ству нравится. А ты как-то еще и спал поверх одеяла...

- Это тебе полковник сказал? - Андрей презрительно усмехнулся. - Понимаешь, несколько ночей не спал, выбился из сил. Пришел со стоян­ки, бухнулся и уснул, а тут командир полка обходил казарму. На второй день выстроил все эскадрильи и ТЭЧ и командует:

«Рядовой Туманов, три шага вперед шагом марш!» И давай позорить: «Посмотрите на это гомно, университеты закончил, а не знает, что в вер­хней одежде не ложатся в постель». И послал разгружать с углем ваго­ны... А там глыбы тонны по три. Господи, что мы только ни делали! Лопа­ты переломали, ломы погнули, а несколько громадин так и не спихнули. Сами грязные, измученные, сели под ними и плачем... Лешка ревел на­взрыд... Потом решили - пусть садят на губу, и ушли...

- А Лешку за что наказали?

- Да хихикнул в строю, когда меня полковник обозвал томном...

- И что же потом? - спросила мать.

-Да ничего. Вернулись в часть, на этом все и кончилось...

«Страшна не армия, а варварство в ней с неограниченной властью», - думала она, направляясь в санчасть. Андрей ушел в штаб, а ее поезд отходил в три часа ночи - есть возможность поговорить с вра­чами...

В маленьком кабинете за столом сидел сытый, длинноногий капитан. Штаны, чуть не лопаясь, туго обтягивали толстые ляжки. В глазах - лени­вая усталость от пресыщенного безделия. Пренебрежительный, насмеш­ливый взгляд, даже брезгливость:

- Да не больной ваш сын - вон, как дерется. Месяц носил синяки...

- Какие еще синяки? Что вы говорите? А если на нем были синяки, то не он дрался, а его избили? Где находится мой сын, - в армии или за колючей проволокой? Почему я постоянно покупаю ему очки? А если стек­ла попадут в глаза? - возмущалась еще с достоинством, чувствуя тогда в себе еще человека и надеясь что-то сделать для сына. Хотя уже тогда чутьем матери и учительницы понимала, что перед нею не просто рав­нодушный, сытый жандарм. За его спиной стоит что-то сильное и гро­моздкое, непрошибаемо жестокое...

- Пусть не носит очки, - ответил эскулап, дававший клятву Гиппократа.

- Вы - врач, в армии самый гуманный человек, и я надеюсь на вас... - только и оставалось сказать это.

И снова презрительная издевательская усмешка на сытых красных губах капитана под холеными усиками, а в голубых выпуклых глазах бар­ское презрение...

«Врач или садист? - думалось учительнице. - Что он здесь делает? Лечит или бездельничает? Рядом через кирпичную стену - военный гос­питаль. Ах, проклятый госпиталь!.. Тогда снился... Не дай бог!.. А любез­ность командира полка? Так вон оно что! Он просто хотел выпытать -писал ли Андрей про избиение... А я, дура, еще что-то корчила перед ним, показывала, какая я умная учительница, приплела туда и Виктора... Ах, Андрюшенька, Андрюшенька, бедный мой мальчик...» И все немело внутри и обдавало душу жаром...

Ольга Петровна направилась к выходу и вдруг шарахнулась в сторо­ну В санчасть забежал солдат-азербайджанец. Он дико кричал что-то по-своему, закрывая рукой правый глаз. Кровь текла по щекам и руке. Из кабинетов повыскакивали врачи. Какой-то узбек выбил солдату бляхой глаз. Впоследствии учительница узнала, что узбека посадили на два дня на гауптвахту, потом выпустили. Он снова свободно расхаживал по час­ти и избивал солдат. Прилетел отец пострадавшего, требовал суда. По­явился и отец узбека. Провинившемуся дали два года строгого режима, после которого он должен был вернуться в свою часть и дослужить свой срок...

А вечером командир части звонил дежурному на КПП:

- Уехала мать Туманова? Ну-ну… Ушла...

И, положив трубку, обратился к заместителю по политчасти, другу Алексея Ивановича, тоже заочно учившегося в университете на истори­ческом факультете:

- Видишь, какие городские? Это, брат, не то, что мы с тобой, выкарабкивалися сами...

Заместитель по политчасти, небольшого роста, щупловатый, лет трид­цати пяти майор обеспечивал себе на всякий случай тылы, если выгонят из армии: учился на пятом курсе университета, как и Алексей Иванович, и очень сожалел, как и тот, что его переводят, не дав закончить учебу...

- Ничего, - успокаивал его полковник, - будешь сюда прилетать для сдачи экзаменов или переведешься куда-нибудь поближе к месту служ­бы...

Поиск по сайту: