Сыну, своему Андрюшеньке, маленькому Пичирипчику. Так ласково она называла своего сына со дня рождения

Вся жизнь этой женщины заключалась в работе и в собственных де­тях, без которых немыслимо существование ни сегодня, ни завтра, ни когда бы то ни было. Случись что-нибудь с сыном - все померкнет для нее: небо, земля, люди, ее собственная жизнь, потому что она будет ей не нужна. Всю свою жизнь она жила жизнью других, для себя жить не умела и не хотела, потому что, по ее понятиям, отдать время для себя -потерянное до боли время.

Письмо это получила только вечером, придя с работы, и теперь в бо­лях и муках за судьбу сына ждала утра, чтобы начать действовать... Зав­тра сходит в школу, попросит, чтобы ее заменили, утром же купит билет на поезд, а теперь сидела и плакала. Никто ее плачущую не видел, уте­шать было некому и некому было мешать, и она отдалась своему горю...

«Господи, господи, ну почему же все так случилось? О боже! Этот проклятый госпиталь все-таки не миновал Андрея, -думала она, не веря ни в какие сны и отгоняя их от себя, однако сознавая, что в ее жизни произошло что-то ужасное и надо теперь не растеряться, не упасть ду­хом, а собрать всю силу и волю, чтобы устоять самой и спасти сына.

Почему так жестоко наказывает ее жизнь? Разве мало ей приходи­лось переживать и страдать, терять и почти ничего никогда не находить? Разве мало она прикладывала сил и здоровья, чтобы как-то жить в этом мире самой и дать хоть самое необходимое своим детям?

С рождения ее не баловала судьба. Отца своего она совершенно не знала и не помнила. Мать, безграмотная женщина, растила одна их с сестрой. В голодный 1932 год, когда Оля была совсем маленькой, мать воровски приносила с работы в карманах пиджака несколько горстей пшена, перемешанного с мусором и песком. Она работала на станции уборщицей и после разгрузки вагонов, подметая землю, иногда ее неза­метно совала в карманы. Пшено вместе с землей сметали в кучи, ссыпа­ли в ящики и куда-то увозили. Может, для чьих-то кур, может, вываливали где-нибудь в мусорные ямы. Но за горсть этой крупы грозила тюрьма. И мать, рискуя получить несколько лет за «кражу государственного доб­ра», все-таки изредка его вытряхивала на стол. А они с сестрой Наташей весь вечер при керосиновой лампе перебирали пшено.

Оля аккуратно тоненькими пальчиками отделяла крупинки от мусора, а ее сестра, если мать не глядела, сидела и уныло смотрела куда-то в темноту. Оля беззвучно, без единого слова, одними только глазами, чут­кими и все понимающими, спрашивала, мол, не хочешь перебирать? Разве ты не любишь пшенный суп?

Наташа, понимая взгляд младшей сестры, тоже молча указывала гла-

Поиск по сайту: