Науки и философия об обыденном мире

Повседневный мир исследуется ц описывается в исто-
рии, этнографии, культурологии, социологии и философии.
Особый пласт специфического изучения повседневности
представляют собой бытопнсательская литература и изобра-
зительное искусство, выбирающее в качестве объекта изо-
бражения, бытовые сценки обыденной жизни.

Историческая наука, восстанавливающая хронологический
событийный ряд предшествующих периодов жизни общества,
неизбежно обращается к характеристикам повседневности, к
описанию конкретной эмпирии, той «плота! и крови», из ко-
торой складываются любые события, в том числе исторически
значимые и судьбоносные. Правда, та самая «смыслообразую-
щая>> активность широких масс, в конечном счете и созидаю-
щая данную культуру в ее истории, далеко не всегда попада-
ла в сферу внимания историков. В этом отношении новое сло-
во принадлежало исторической школе, сложившейся вокруг
журнала «Анналы», организованного в 1929 г. Марком Бло-
ком и Люсьеном Февром. Особенность данного направления
состоит в том, что его сторонники изучали сознание не только
выдающихся личностей, оставивших след в истории, но и
массовое, присущее так называемому «безмолвствующему
большинству» общества. При этом «...подобное исследование
не является самоцелью и почти целиком подчинено выясне-
нию важной роли этого сознания в функционировании обще-
ственной системы в целом»*. Активная роль человека в созда-
нии повседневности и истории стала главной темой у авторов
«Анналов».

Исследователь, объединивший в себе историка, этнографа
и культуролога, прямо обращается к вопросам, как создается
в повседневности данная культура? чем живут и дышут сози-
дающие ее люди? каковы их нравы, обычаи, воззрения, чая-
ния и привычки, страхи и идеалы? При этом акцент может
делаться либо на материальной стороне обыденности, на
«мире вещей», составляющих социальное пространство, пита-
ющих человека, образующих тот интерьер, на фоне которого
развертывается жизнь, либо на менталыюсти, системе взгля-
дов и переживаний. Ярким примером анализа предметного
мира являются работы Фернана Броделя «Материальная ци-
вилизация, экономика и капитализм XV — XVII вв.», первая
из которых называется «Структуры повседневности: возмож-

* Бессмертный Ю. Л. «Анналы». Переломный этап?//Однсссй.
1091. С. 8.

ное н невозможное» (Ф. Бродель — сподвижник М. Блока, в
40-х гг.— один из директоров журнала «Анналы»). Главы
«Структур повседневности» называются: «Хлеб насущный»,
«Излишнее и обычное: пища и напитки», «Излишнее и обыч-
ное: жилище, одежда и мода», «Деньга», «Города» и др. В
ином ракурсе освещается повседневность средневековья в
книгах А. Я. Гуревича. Так, его работа «Категории средневе-
ковой культуры» включает описание и анализ пространствен-
ных и темпоральных представлений человека средневековья,
его взглядов на богатство и труд, освещает особенности мора-
ли и правосознания.

Ставя себе вполне конкретную и ограниченную исследова-
тельскую задачу, настоящий культуролог самой логикой из-
бранного предмета подвигается к тому, чтобы охватить в сво-
ем анализе повседневную жизнь как целое, со всеми ее слож^-
нымн хитросплетениями. Ученому приходится вникать в те
детали, установки и негласные латентные договоренности, ко-
торые существуют между членами данного общества и восп-
ринимаются ими как нечто само собой разумеющееся. Обы-
денный мир - мир привычек, стереотипов, житейских ак-
сиом, в нем велика сфера твыгввореиного (того, что^ вообще
не нуждается в выговаривашпг, в оформлении словом).

Важно уяснить скрытые мотивы предпочтений и пережи-
ваний, не понятные человеку иной культуры. Об этом пишет
известный этнограф и этнолог Маргарет Мид в книге, посвя-
щенной исследованию психологии девушек-подростков при-
митивных народов·: «Я углубилась в изучение девушек в этом
обществе. Я проводила большую часть времени с ними. Я еа<-
мым тщательным образом изучила дог>гашнюю обстановку, в
которой жили эти девушки-подростки. Я тратила больше вре-
мени па игры детей, чем на советы старейшин. Говоря на их
языке, питаясь их нищей, сидя на полу, покрытом галькой,
босая к скрести» нога, я делала все, чтобы сгладить разницу
между нами, сблизиться и понять всех девушек из трех ма-
леньких деревень, расположенных на берегу маленького- ост-
рова Тау в архипелаге Мануа*. ·

И историк, в большинстве случаев не обладающий воз-
можностью прямого контакта с людьми изучаемой эпохи, и
культуролог-этнограф, вступающий в прямое общение со
своими «подопечными», ставят своей задачей описать по-
вседневный мир своей или чужой культуры максимально
объективно, хотя сознание самого исследователя неизбежно
вмешивается в реконструкцию процесса. Влияние этого со-

* Мид М. Культура и мир детства. М., 1988. С. 93.

знания следует мягко нивелировать. Культуролог и историк
имеют право на свою позицию при интерпретации картины
обыденности, но само создание такой картины предполагает
некую методологию, помогающую свести к минимуму влия-
ние индивидуальности исследователя.

Проблемами соотнесения сознания исследователя и со-
знания обычных людей, генерирующего ежеминутно смыс-
ловые структуры повседневности, занята феноменологиче-
ская социология: Ее интересует, совпадает ли понятийный
аппарат обычной социологии, изучающей реалии повседнев-
ности, с теми представлениями, которые характерны для
массового сознания. К примеру, какой смысл вкладывает в
слово «элита» или «лидер» обыденное сознание, и какое —
социология? Не создает ли наука свой отдельный мир, ни-
чем не напоминающий ту самую повседневность, которую
она берется изучать?

Обычная социология, как эмпирическая, так и теорети-
ческая, вместе с историей и культурологией стремится дать
максимально объективную картину повседневности, пред-
ставить жизнь в четких определениях, поддающихся коли-
чественной обработке, пригодных для практического опери-
рования с данными, так, как если бы найденные наукой ха-
рактеристики повседневного мира были материальными,
твердыми предметами. Феноменологическая социология,
напротив, стремится развенчать представление о повседнев-
ности как сфере «четких определений». Она показывает,
что все реалии обыденной жизни непрерывно создаются и
пересоздаются. Очевидно, можно проследить и то, как
именно это происходит, как становится, возникает то или
иное представление, характерное для массового сознания и
составляющее одну из реалий повседневности. Сложность
положения социолога заключается в том, что сам он как бы
старается выйти за пределы процесса создания смысловых
образований, найти позицию вне их, сыграть роль сторонне-
го наблюдателя. В ряде случаев такой подход возможен, но
в отношении фундаментальных социально-нравственных
или политических представлений совершить это оказывает-
ся крайне затруднительным.

Особое место в изучении повседневной реальности занима-
ет философия. В отличие от социальных наук и культуроло-
гии она не претендует на максимальную объективность, не
стремится полностью вырваться за рамки установок повсед-
невного сознания, а создает свою версию, или, вернее, свои
разнообразные версии, модели того человеческого мира, в ко-
тором мы живем. Эти модели сосуществуют друг с другом,

дополняют друг друга, вступают в противоречия, образуют
синтез. Современные авторы, толкующие проблемы смысла и
цели жизни, значения смерти, важности дружбы и т. д. могут
свободно вести полемику или приходить к согласию не толь-
ко со своими современниками, но и с философами далекого
прошлого: с Платоном, Августином, Гегелем.

Высказывая суждения о повседневности и связанных с
ней вопросам, философ ие обязан скрывать свое личност-
ное кредо, напротив, он говорит лпчно от себя, даже если
его представления претендуют на универсальность.

Философ не ограничен рассмотрением конкретного перио-
да истории, локальной культурой или узкими пластом значе-
ний, которые он взялся изучать. Поле его творческого поиска
— вся история культуры. Здесь юэможны самые разнообраз-
ные аналогии, Невероятные сопоставления, свободное переме-
щение из глубин истории в сегодняшний день и обратно.

Наконец, размышляя о проблемах повседневности (т. е. о
человеческой жизни!), даже самый категоричный философ
как бы вкладывает в свой текст приглашение к диалогу. Фи-
лософский текст принципиально открыт для полемики, в нем
больше вопросов, чем ответов, больше загадок, чем разгадок.

Сфера интересов философов широка и многообразна. В
ряде своих разделов философия далека от обыденной дей-
ствительности, изучая те пласты реальности, которые, об-
разно говоря,' «приподняты» над повседневной жизнью.
Так, онтология — теория бытия, взятого в широком смысле
слова. Гносеология — теория познания — сосредоточивает
свое внимание на тонких механизмах постижения мира и
конструирования его образов. Методология призвана обслу-
живать теоретическое познание и, соответственно, занята
исключительно познавательными процедурами. Логика как
часть философского знания выясняет специфику законов
мышления. Социальная философия и философия истории
анализируют устройство общественного организма и фунда-
ментальные законы исторического процесса (или же его
принципиальную «беззаконность»).-Что же именно привле-
кает философию в эмпирическом повседневном мире?

Думается, это прежде всего проблемы, которые принято
называть экзистенциальными, ибо они тесно связаны с пе-
реживанием человеком собственного пребывания в мире,
своего бытийствования: как жить? зачем жить? стоит ли во-
обще жить? существует ли Другая жизнь, ждущая нас после
смерти? что значит жить счастливо? Именно экзистенци-
альные проблемы, повседневно, решаемые людьми на уров-
не обыденного сознания и живого переживания, становятся

в философии предметом специальной рефлексии, професси-
онального размышления. Рассмотрим подробнее, каков
круг экзистенциальных вопросов, кто обращался к ним в
истории философии, на каком языке обсуждается экзистен-
циальная проблематика.

3. Повседневность и экзистенциальные
проблемы философии

Экзистенциальные проблемы рождаются в ходе повседнев-
ной жизни каждой личности, в процессе развертывания инди-
видуального бытия. Повседневный мир, предлагающий расту-
щему человеку более или менее сбалансированный набор сте-
реотипов поведения и восприятия, никогда не обеспечивает
полной бесконфликтности развития сознания, не создает пси-
хологической «ваты», в которую можно упаковать душу, со-
хранив ее тем самым от противоречий и ударов.

Во-первых, сам «набор» установок обыденного сознания
включает множество противоречащих друг другу утвержде-
ний, ставя индивида перед необходимостью выбора той или
иной «максимы» в конкретной ситуации. Во-вторых,
жизнь, развиваясь и меняясь, порождает новые ситуащш.не
предусмотренные существующей житейской мудростью.
Это особенно характерно для переломных эпох, когда ста-
рые ценности и культурные установления рушатся, созда-
вая нормативно-ценностный хаос, а новые только вызрева-
ют в подспудных глубинах массового сознания. В-третьих,
каковы бы ни были морально-психологические «выходы»,
предлагаемые обществом индивиду, он не может принять их
без собственного личного прочувствования и осмысления.

Повседневная жизнь — это не только привычное, спо-
койное, «накатанное» существование, при котором изо дня
в день и из года в год воспроизводятся одни и те же эмоци-
онально-нейтральные ритуалы (встал, почистил зубы, по-
шел на работу, посмотрел телевизор и т. д.). Это и откры-
тия, и потрясения, и разочарования, и восторги. «Высшие
точки» нашего бытия, наиболее сильные страсти посещают
нас все в том же.повседневном мире, а не в романтическом
раю, и не в заоблачных теоретических высях. Именно в
рамках самой обыденной повседневности мы оказываемся
перед лицом фундаментального выбора, определяющего
«быть или не быть», обязывающего нас избрать самих себя
(каким быть?). Среди каждодневной суеты приходят вы-
сшие жизненные откровения.

Спектр экзистенциальных проблем чрезвычайно широк.

Важнейшая — это сама жизнь, ее онтологическая укоре-
ненность в других измерениях действительности, выходя-
щих за рамки повседневного мира (Бог, Космос, потусто-
роннее). Жизнь, которая складывается как некая судьба,
путь, предполагающий вопрос о соотношении в этой судьбе
моментов неизбежности, случайности и свободного выбора
самого человека. Жизнь, которая проходит фазы детства,
юности, зрелости и старости, всякий раз принося человеку
новые радости и печали.

Жизни противостоит смерти (или продолжает ее?). Это
другая экзистенциальная проблема, не сходящая со страниц
философских исследований. Смерть это то, что обессмысли-
вает жизнь, или же, напротив, то, что придает ей смысл и
значение. Смерть пугающая и избавляющая, ненавистная и
желанная. Означающая окончательное исчезновение или
новое истинное рождение. Темы жизни и смерти ставят воп-
рос о человеческом «я». Кто я? Смертен я или бессмертен,
множествен или един? Как складывается мое «я»? оно пол-
ностью зависит от мира других или обладает потенциями
уникальности, индивидуальности, свободы? должен ли я
любить самого' себя, и что значит моя любовь к себе в кон-
тексте моих отношений с другими?

Коммуникация, межличностное общение - еще одна эк-
зистенциальная проблема, тесно переплетающаяся с пробле-
мами добра и зла, моральности и аморальности. Могу ли я
правильно понять другого человека, и как я воспользуюсь
••этим пониманием? могу ли я сопереживать другому, а он, в
свою очередь, мне? вечно ли одиночество, столь тяготящее в
наши дни.многих и многих, или же оно преодолимо, что де-
лает возможным некое «светлое братство» человеческих душ,
дружно живущих без зависти, ненависти и жестокости?

Экзистенциальные проблемы философии — выговорен-
ные в словах самые интимные и тонкие человеческие пере-
живания, голос отчаяния и голос надежды. Например,
страх и стыд — эти «темные» состояния души — много-
кратно обсуждались в контексте как религиозных, так и
безрелигаозных представлений. Философы часто берутся
говорить вслух о том, что люди скрывают от самих себя,
стараясь соответствовать некоему социальном] эталону. Од-
нако темой экзистенциальной философии, не чурающейся
страха и стыда, является также любовь — великая светлая
творческая сила, любовь во всех ее проявлениях и ипоста-
сях — от влечения полов до любви к Богу и Отечеству.

Одной из ведущих экзистенциальных тем является сво-
бода, вопрос о мере человеческих возможностей и тех объ-

ектпвных и субъективных ограничителях, которые стоят на
ее пути. Свобода и необходимость, свобода и запрет, свобо-
да и ответственность, свобода и долг, свобода и любовь —
вот лишь несколько ракурсов, в которых может быть рас-
смотрена человеческая свобода, выступающая для цивили-
зованного человечества как признанный идеал социального
и индивидуального бытия.

Экзистенциальная проблематика, постоянно возникающая
в ходе повседневной жизни, всегда интересовала философов.
В древности индуистская ведическая традиция органично
включала в себя вопросы, связанные с судьбами индивиду-
ального «я», его жизни и посмертья, его нравственного пути
и пределов свободы. В Европе тему человека впервые поднял
Сократ, исследовавший пути к добродетели и возлагавший
надежду на спасающую роль знания. В яркой и недвусмыслен-
ной форме важнейшая экзистенциальная проблема — счастье
- была выражена Эпикуром и впоследствии подробно обсужда-
лась поздними стоиками: Сенекой, Марком Аврелием.

Средневековая философия рассматривала экзистенци-
альные проблемы в рамках религиозного христианского ми-
ровоззрения. Для нее характерны религиозно-нравственный
поиск, постановки вопросов богооставленности, н грехе,
Христе и дьяволе, о смысле жизни и смерти, о путях добра
и зла. Эти вопросы не были абстрактными, они непосредст-
венно проецировались на повседневную жизнь. Мир обы-
денности, увиденный через Бога, — вот специфика экзи-
стенциального поиска средневековья.

Эпоха Возрождения возрождает античную тему человека,
предающегося радостям и горестям повседневной жизни без
ежеминутной оглядки на потустороннее. Лучшие умы Воз-
рождения описывают повседневность как клокочущий вулкан
страстей. Предметом экзистенциального анализа выступают
алчность, глупость, властолюбие, похоть, страх, смех. Вместе
с тем фшюсофы-возрожденцы ставят в полный рост тему че-
ловеческого достоинства, которая, к сожалению, во многом
забыта авторами последующих поколений. На страницах воз-
рожденческой литературы мы встречаемся с человеком дерза-
ющим, желающим, действующим, обладающим гордостью и
обуянным гордыней - т. ё. с живым «сыном своего време-
ни», каким он являлся в своем повседневном бытии.

В Новое время философия надолго отворачивается от
индивидуальных экзистенциальных проблем, сосредотачи-
вая свое внимание на поисках идеального научного метода,
позволяющего проникнуть далеко за рамки повседневного
мира, приблизиться к сути вещей, к тем логически строгим

законам, которым буйный обыденный мир почему-то не
всегда подчиняется. Однако в этот период рождаются раз-
мышления Блеза Паскаля о ничтожестве и величии челове-
ка, пристально изучает страсти и аффекты Давид Юм, рас-
сказывает своим читателям об индивидуальных нравствен-
ных переживаниях и тайных уголках души Ж.-Ж. Руссо.

В XIX в. Л. Фейербах, с одной стороны, и С. Къеркегор,
с другой, изучают глубинные внутренние переживания лично-
сти, ее страхи и надежды, возможные и диаметрально проти-
воположные пути выхода из страхов к любви и гармонии.

Однако наибольшего внимания экзистенциальные про-
блемы удостоились в нашем столетии, породившем целое
направление экзистенциализма, хотя исследованием по-
вседневных смысложизненных переживаний человека зани-
маются и другие философские течения.

Работы М. Хайдеггера, X. Ортеги-и-Гассета положили
начало обсуждению темы человеческого бытия, которое
концентрирует в себе суть мирового бытия, но, тем не менее
(а, может быть, именно поэтому) в корне отличается от бы-
тия вещей, от отношений вещных, -предметных по своему
характеру. Поиск своего истинного «я», судьба, развитие
человека во времени — все это экзистенциальные вопросы,
активно обсуждаемые в XX в.

М. М. Бахтин и М. Бубер развивали другую экзистенци-
альную тему, тесно связанную с первой: восприятие себя и
восприятие другого, диалогичность общетш, возможности и
пределы понимания. Обе эти темы объединил в своих фило-
софских изысканиях Ж.-П. Сартр, выдвинувший на первый
план идею абсолютной свободы и абсолютного одиночества
человека среди других людей.

Проблема «человек и Бог» поднималась в современной
протестантской философии (К. Барт), в христианском
персонале (Э. Мунье), в русской философии (Н. Бердя-
ев, С. Л. Франк и др.).

Большую роль в разработке экзистенциальной пробле-
матики сыграло психоаналитическое направление, образо-
вавшее впоследствии ряд синтезов с другими философски-
ми концепциями. Философия здесь тесно переплелась с
психологией. Особо можно выделить вклад таких авторов,
как Э. Фромм и В. Франкл, чьи работы посвящены пробле-
мам человеческой свободы, счастья, поиска высших ориен-
тиров, способам выхода из моральных и психологических
кризисов, столь характерных для людей XX в.

Стоит подчеркнуть, что марксизм, многие годы сущест-
вовавший в нашей стране в качестве официальной, единст-

веггно верной философии,'практически не обращался к эк-
зистенциальным проблемам. Появившись в XIX в. как мак-
росоциологическое учение, он рассматривал общество как
объективный, закономерно функционирующий организм, не
снисходя до «индивидного» и «индивидуального» уровня
его действия. Практически все «экзистенциальные идеи»,
появившиеся в нашей философии в 70-80-х гг., были заим-
ствованы у западноевропейских авторов, ибо сама принятая
в советской философии метода не располагала к анализу
бытийных переживаний.

Сыграли свою роль и идеологические установки, не поощ-
рявшие рассмотрение «упаднической тематики», связанной со
смертью, одиночеством, страданием, религиозной верой. Ра-
зумеется, это не означало, что в повседневной жизни не было
экзистенциальных проблем. Они есть всегда и всегда имеют
спектр конкретных решений в массовом сознании. Еще тол-
ком не изучен вопрос о том, каковы же были идейные, мо-
ральные и психологические механизмы, действовавшие в на-
шей стране на протяжении семи десятилетий и помогавшие
«среднему человеку» осуществлять свой «экзистенциальный
баланс» в условиях фактического запрета религии и практи-
ческого отсутствия психологической службы. Впрочем, отно-
сительно сегодняшнего дня мы можем задать такой вопрос с
неменьшим основанием, ибо переживаемый ныне период ха-
рактеризуется еще и тотальным идейно-нравственным упад-
ком. Однако это тема другого исследования.

Для философского разговора об экзистенциальных про-
блемах нужен определенный язык. Это язык не столько же-
стко связанный с· предшествующей философской тради-
цией, как тот, которым пользуются для рассмотрения гносе-
ологических или логических вопросов. Это язык, легко
принимающий в себя наряду с философскими и религиоз-
ными терминами понятия психологии, обыденные выраже-
ния, образные сравнения, метафоры. Он предполагает сво-
бодную, раскованную речь, способную гибко и разносторон-
не обрисовать свой текучий и многосложный предмет —
экзистенциальные переживания. Чувства и состояния, труд-
ноуловимые в слове, должны здесь, тем не менее, обрести
свое вербальное воплощение, и поэтому философ вправе
прибегать к любым доступным ему выразительным средст-
вам, чтобы суметь проанализировать то, что в принципе до
конца не выразимо и не разложимо. Такого рода анализ ни-
когда не может достичь полноты, и экзистенциальные раз-
мышления напоминают движение к горизонту, который по-
стоянно отодвигается от нас и все время остается впереди.

Специфика языка предполагает и своеобразную форму
исследования. В письменной речи — это жанр эссеистшш,
позволяющий автору говорить от себя, не будучи скован-
ным внешними канонами. В устной, речи — это лекция-бесе-
да, живой обмен мнениями и впечатлениями, активная об-
ратная связь.

Поиск по сайту: