|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Песнь тридцатая
Круг восьмой – Десятый ров (окончание) – Поддельщики людей, денег и слов
В те дни, когда Юнона воспылала Из-за Семелы гневом на фивян, Как многократно это показала, –
На разум Афаманта пал туман, И, на руках увидев у царицы Своих сынов, безумством обуян,
Царь закричал: «Поставим сеть для львицы Со львятами и путь им преградим!» – И, простирая когти хищной птицы,
Схватил Леарха, размахнулся им И раздробил младенца о каменья; Мать утопилась вместе со вторым.[424]
И в дни, когда с вершины дерзновенья Фортуна Трою свергла в глубину И сгинули владетель и владенья,
Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену, Увидев Поликсену умерщвленной, А там, где море в берег бьет волну,
Труп Полидора, страшно искаженный, Залаяла, как пес, от боли взвыв: Не устоял рассудок потрясенный.[425]
Но ни троянский гнев, ни ярость Фив Свирепей не являли исступлений, Зверям иль людям тело изъязвив,[426]
Чем предо мной две бледных голых тени,[427] Которые, кусая всех кругом, Неслись, как боров, поломавший сени.
Одна Капоккьо[428] в шею вгрызлась ртом И с ним помчалась; испуская крики, Он скреб о жесткий камень животом.
Дрожа всем телом: «Это Джанни Скикки[429], – Промолвил аретинец[430]. – Всем постыл, Он донимает всех, такой вот дикий».
«О, чтоб другой тебя не укусил! Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный, Скажи, кто он», – его я попросил.
Он молвил: «Это Мирры безрассудной Старинный дух, той, что плотских утех С родным отцом искала в страсти блудной,
Она такой же с ним свершила грех, Себя подделав и обману рада,[431] Как тот, кто там бежит, терзая всех,
Который, пожелав хозяйку стада, Подделал старого Буозо, лег И завещанье совершил, как надо».[432]
Когда и тот, и этот стал далек Свирепый дух, мой взор, опять спокоен, К другим несчастным[433] обратиться мог.
Один совсем как лютня был устроен; Ему бы лишь в паху отсечь долой Весь низ, который у людей раздвоен.
Водянка порождала в нем застой Телесных соков, всю его середку Раздув несоразмерно с головой.
И он, от жажды разевая глотку, Распялил губы, как больной в огне, Одну наверх, другую к подбородку.
«Вы, почему-то здравыми вполне Сошедшие в печальные овраги, – Сказал он нам, – склоните взор ко мне!
Вот казнь Адамо, мастера-бедняги! Я утолял все прихоти свои, А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.
Все время казентинские ручьи, С зеленых гор свергающие в Арно По мягким руслам свежие струи,
Передо мною блещут лучезарно. И я в лице от этого иссох; Моя болезнь, и та не так коварна.
Там я грешил, там схвачен был врасплох, И вот теперь – к местам, где я лукавил, Я осужден стремить за вздохом вздох.
Я там, в Ромене, примесью бесславил Крестителем запечатленный сплав,[434] За что и тело на костре оставил.
Чтоб здесь увидеть, за их гнусный нрав, Тень Гвидо, Алессандро иль их братца,[435] Всю Бранду[436] я отдам, возликовав.
Один уж прибыл,[437] если полагаться На этих буйных, бегающих тут. Да что мне в этом, раз нет сил подняться?
Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут, Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий, Я бы давно предпринял этот труд,
Ища его среди всей этой гнили, Хотя дорожных миль по кругу здесь Одиннадцать да поперек полмили.
Я из-за них обезображен весь; Для них я подбавлял неутомимо К флоринам трехкаратную подмесь[438]».[439]
И я: «Кто эти двое,[440] в клубе дыма, Как на морозе мокрая рука, Что справа распростерты недвижимо?»
Он отвечал: «Я их, к щеке щека, Так и застал, когда был втянут Адом; Лежать им, видно, вечные века.
Вот лгавшая на Иосифа;[441] а рядом Троянский грек и лжец Синон[442]; их жжет Горячка, потому и преют чадом».
Сосед, решив, что не такой почет Заслуживает знатная особа,[443] Ткнул кулаком в его тугой живот.
Как барабан, откликнулась утроба; Но мастер по лицу его огрел Рукой, насколько позволяла злоба,
Сказав ему: «Хоть я отяжелел И мне в движенье тело непокорно, Рука еще годна для этих дел».
«Шагая в пламя, – молвил тот задорно, – Ты был не так-то на руку ретив,[444] А деньги бить она была проворна».
И толстопузый: «В этом ты правдив, Куда правдивей, чем когда троянам Давал ответ, душою покривив».
И грек: «Я словом лгал, а ты – чеканом! Всего один проступок у меня, А ты всех бесов превзошел обманом!»
«Клятвопреступник, вспомни про коня, – Ответил вздутый, – и казнись позором, Всем памятным до нынешнего дня!»
«А ты казнись, – сказал Синон, – напором Гнилой водицы, жаждой иссушен И животом заставясь, как забором!»
Тогда монетчик: «Искони времен Твою гортань от скверны раздирало; Я жажду, да, и соком наводнен,
А ты горишь, мозг болью изглодало, И ты бы кинулся на первый зов Лизнуть разок Нарциссово зерцало».[445]
Я вслушивался в звуки этих слов, Но вождь сказал: «Что ты нашел за диво? Я рассердиться на тебя готов».
Когда он так проговорил гневливо, Я на него взглянул с таким стыдом, Что до сих пор воспоминанье живо.
Как тот, кто, удрученный скорбным сном, Во сне хотел бы, чтобы это снилось, О сущем грезя, как о небылом,
Таков был я: мольба к устам теснилась; Я ждал, что, вняв ей, он меня простит, И я не знал, что мне уже простилось.
«Крупней вину смывает меньший стыд, – Сказал мой вождь, – и то, о чем мы судим, Тебя уныньем пусть не тяготит.
Но знай, что я с тобой, когда мы будем Идти, быть может, так же взор склонив К таким вот препирающимся людям:
Позыв их слушать – низменный позыв».
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.015 сек.) |