Песнь восемнадцатая. Круг восьмой (Злые Щели) – Обманувшие недоверившихся – Первый ров – Сводники и обольстители – Второй ров – Льстецы

Круг восьмой (Злые Щели) – Обманувшие недоверившихся – Первый ров – Сводники и обольстители – Второй ров – Льстецы

Есть место в преисподней. Злые Щели,

Сплошь каменное, цвета чугуна,

Как кручи, что вокруг отяготели.

Посереди зияет глубина

Широкого и темного колодца,

О коем дальше расскажу сполна.

А тот уступ, который остается,

Кольцом меж бездной и скалой лежит,

И десять впадин в нем распознается.

Каков у местности бывает вид,

Где замок, для осады укрепленный,

Снаружи стен рядами рвов обвит,

Таков и здесь был дол изборожденный;

И как от самых крепостных ворот

Ведут мосты на берег отдаленный,

Так от подножья каменных высот

Шли гребни скал чрез рвы и перекаты,

Чтоб у колодца оборвать свой ход.

Здесь опустился Герион хвостатый

И сбросил нас обоих со спины;^[220]

И влево путь направил мой вожатый

Я шел, и справа были мне видны

Уже другая скорбь и казнь другая,

Какие в первом рву заключены.

Там в два ряда текла толпа нагая;

Ближайший ряд к нам направлял стопы,

А дальний – с нами, но крупней шагая.^[221]

Так римляне, чтобы наплыв толпы,

В год юбилея, не привел к затору,

Разгородили мост на две тропы,

И по одной народ идет к собору,

Взгляд обращая к замковой стене,

А по другой идут навстречу, в гору.^[222]

То здесь, то там в кремнистой глубине

Виднелся бес рогатый, взмахом плети

Жестоко бивший грешных по спине.

О, как проворно им удары эти

Вздымали пятки! Ни один не ждал,

Пока второй обрушится иль третий.

Пока я шел вперед, мой взор упал

На одного; и я воскликнул: «Где-то

Его лицом я взгляд уже питал».

Я стал, стараясь распознать, кто это,

И добрый вождь, остановясь со мной,

Нагнать его мне не чинил запрета.

Бичуемый, скрывая облик свой,

Склонил чело; но труд пропал впустую;

Я молвил: «Ты, с поникшей головой,

Когда наружность носишь не чужую, –

Венедико Каччанемико^[223]. Чем

Ты заслужил приправу столь крутую?»

И он: «Я не ответил бы совсем,

Но мне твоя прямая речь велела

Припомнить мир старинный. Я был тем,

Кто постарался, чтоб Гизолабелла

Послушалась маркиза,^[224] хоть и врут

Различное насчет срамного дела.

Не первый я болонец плачу тут;

Их понабилась здесь такая кипа,

Что столько языков не наберут

Меж Савеной и Рено молвить sipa;^[225]

Немудрено: мы с алчностью своей

До смертного не расстаемся хрипа».

Тут некий бес, среди его речей,

Стегнул его хлыстом и огрызнулся:

«Ну, сводник! Здесь не бабы, поживей!»

Я к моему вожатому вернулся;

Пройдя немного, мы пришли туда,

Где длинный гребень от скалы тянулся.

Мы на него взобрались без труда

И с этим истязуемым народом,

Направо взяв, расстались навсегда.

И там, где гребень нависает сводом,

Чтоб дать толпе бичуемой пройти, –

Мой вождь сказал: «Постой – и мимоходом

Свои глаза на этих обрати,

Которых ты еще не видел лица,

Пока им было с нами по пути».

Под древний мост спешила вереница

Второго ряда, двигаясь на нас,

Стегаемая, как и та станица.

И вождь, не ждав вопроса этот раз,

Сказал: «Взгляни вот на того, большого:

Ему и боль не увлажняет глаз.

Как полон он величества былого!

То мудрый и отважный властелин,

Ясон, руна стяжатель золотого.

Приплыв на Лемнос средь морских пучин,

Где женщины, отринув все, что свято,

Предали смерти всех своих мужчин,

Он обманул, украсив речь богато,

Младую Гипсипилу, в свой черед

Товарок обманувшую когда-то.

Ее он бросил там понесшей плод;

За это он так и бичуем злобно,

И также за Медею казнь несет.^[226]

С ним те, кто обманул ему подобно;

Про первый ров и тех, кто стиснут в нем,

Нет нужды ведать более подробно».

Достигнув места, где тропа крестом

Пересекает грань второго вала,

Чтоб дальше снова выгнуться мостом,

Мы слышали, как в ближнем рву визжала

И рылом хрюкала толпа людей

И там себя ладонями хлестала.

Откосы покрывал тягучий клей

От снизу подымавшегося чада,

Несносного для глаз и для ноздрей.

Дно скрыто глубоко внизу, и надо,

Дабы увидеть, что такое там,

Взойти на мост, где есть простор для взгляда.

Туда взошли мы, и моим глазам

Предстали толпы влипших в кал зловонный,^[227]

Как будто взятый из отхожих ям.

Там был один, так густо отягченный

Дерьмом, что вряд ли кто бы отгадал,

Мирянин это или постриженный.

Он крикнул мне: «Ты что облюбовал

Меня из всех, кто вязнет в этой прели?»

И я в ответ: «Ведь я тебя встречал,

И кудри у тебя тогда блестели;

Я и смотрю, что тут невдалеке

Погряз Алессио Интерминелли^[228]».

И он, себя темяша по башке:

«Сюда попал я из-за льстивой речи,

Которую носил на языке».

Потом мой вождь: «Нагни немного плечи, –

Промолвил мне, – и наклонись вперед,

И ты увидишь: тут вот, недалече

Себя ногтями грязными скребет

Косматая и гнусная паскуда

И то присядет, то опять вскокнет.

Фаида^[229] эта, жившая средь блуда,

Сказала как-то на вопрос дружка:

«Ты мной довольна?» – «Нет, ты просто чудо!»

Но мы наш взгляд насытили пока».

Поиск по сайту: