Песнь четырнадцатая. Четвертое небо – Солнце (окончание) – Пятое небо – Марс – Воители за веру

Четвертое небо – Солнце (окончание) – Пятое небо – Марс – Воители за веру

В округлой чаше от каймы к средине

Спешит вода иль изнутри к кайме,

Смущенная извне иль в сердцевине.

Мне этот образ вдруг мелькнул в уме,

Когда умолкло славное светило

И Беатриче тотчас вслед Фоме

В таких словах начать благоволила, –

Настолько совершенно к их речам

Уподобленье это подходило:^[1400]

«Он хочет, хоть и не открылся вам

Ни голосом, ни даже помышленьем,

В одной из истин снизойти к корням.

Скажите: свет, который стал цветеньем

Природы вашей, будет ли всегда

Вас окружать таким же излученьем?

И если вечно будет, то, когда

Вы станете опять очами зримы,^[1401]

Как зренью он не причинит вреда?»

Как, налетевшей радостью стремимы,

Те, кто крутится в пляске круговой,

Поют звончей и вновь неутомимы,

Так, при словах усердной просьбы той,

Живей сказалась душ святых отрада

Кружением и звуков красотой.

Кто сетует, что смерть изведать надо,

Чтоб в горних жить, – не знает, не вкусив,

Как вечного дождя^[1402] сладка прохлада.

Единый, двое, трое, тот, кто жив

И правит вечно, в трех и в двух единый,

Все, беспредельный, в свой предел вместив,

Трикраты был воспет святой дружиной

Тех духов, и напев так нежен был,

Что всем наградам мог бы стать вершиной.

И вскоре, в самом дивном из светил

Меньшого круга,^[1403] голос благочестный,

Как, верно, ангел деве говорил,

Ответил так: «Доколе Рай небесный

Длит праздник свой, любовь, что в нас живет,

Лучится этой ризою чудесной.

Ее свеченье пылу вслед идет,

Пыл – зренью вслед, а зренье – до предела,

Который милость сверх заслуг дает.

Когда святое в новой славе тело

Нас облечет, то наше существо

Прекрасней станет, завершась всецело:

Окрепнет свет, которым божество

По благости своей нас одарило,

Свет, нам дающий созерцать его;

И зрения тогда окрепнет сила,

Окрепнет пыл, берущий мощность в нем,

Окрепнет луч, рождаемый от пыла.

Но словно уголь, пышущий огнем,

Господствует над ним своим накалом,

Неодолим в сиянии своем,

Так пламень, нас обвивший покрывалом,

Слабее будет в зримости, чем плоть,

Укрытая сейчас могильным валом.

И этот свет не будет глаз колоть:

Орудья тела будут в меру сильны

Для всех услад, что нам пошлет господь».

Казались оба хора так умильны,

Стремясь «Аминь!»^[1404] проговорить скорей,

Что им был явно дорог прах могильный, –

Быть может, и не свой, а матерей,

Отцов и всех, любимых в мире этом

И ставших вечной чередой огней.

И вот кругом, сияя ровным светом,

Забрезжил блеск над окаймлявшим нас,

Подобный горизонту пред рассветом.

И как на небе в предвечерний час

Рождаются мерцанья, чуть блистая,

Которым верит и не верит глаз,

Я видел – новых бестелесных стая

Окрест меня сквозит со всех сторон,

Два прежних круга третьим окружая.

О Духа пламень истинный! Как он

Разросся вдруг, столь огнезарно ясно,

Что взгляд мой не стерпел и был сражен!

Но Беатриче так была прекрасна

И радостна, что это воссоздать

Мое воспоминание не властно.

В ней силу я нашел глаза поднять

И увидал, что вместе с ней мгновенно

Я в высшую вознесся благодать.

Что я поднялся, было несомненно,

Затем что глубь звезды,^[1405] раскалена,

Смеялась рдяней, чем обыкновенно.

Всем сердцем, речью, что во всех одна,

Создателю свершил я всесожженье^[1406]

За то, что эта милость мне дана;

Еще в груди не кончилось горенье

Творимой жертвы, как уже я знал,

Что господу угодно приношенье;

Затем что сонм огней так ярко ал

Предстал мне в двух лучах, что, созерцая:

«О Гелиос,^[1407] как дивно!» – я сказал.

Как, меньшими и большими мерцая

Огнями, Млечный Путь светло горит

Меж остий мира, мудрецов смущая,

Так в недрах Марса, звездами увит,

Из двух лучей, слагался знак священный,

Который в рубежах квадрантов скрыт.^[1408]

Здесь память победила разум бренный;

Затем что этот крест сверкал Христом

В красе, ни с чем на свете несравненной.

Но взявший крест свой, чтоб идти с Христом,

Легко простит мне упущенья речи,

Узрев тот блеск, пылающий Христом.

Сияньем озарив и ствол, и плечи,

Стремились пламена,^[1409] искрясь сильней

При прохожденье мимо и при встрече.

Так, впрямь и вкривь, то тише, то быстрей,

Подобные изменчивому рою,

Крупинки тел, короче и длинней,

Плывут в луче, секущем полосою

Иной раз мрак, который, хоронясь,

Мы создаем искусною рукою.

Как струны арф и скрипок, единясь,

Звенят отрадным гудом неразымно

Для тех, кому невнятна в звуках связь,

Так в этих светах, блещущих взаимно,

Песнь вдоль креста столь дивная текла,

Что я пленился, хоть не понял гимна.

Что в нем звучит высокая хвала,

Я понял, слыша: «Для побед воскресни»,

Но речь невнятной разуму была.

Я так влюбился в голос этой песни,

И так он мной всецело овладел,

Что я вовек не ведал уз чудесней.

Мне скажут, что язык мой слишком смел

И я принизил очи заревые,^[1410]

В которых всем мечтам моим предел;

Но взвесивший, что в высоте живые

Печати всех красот^[1411] мощней царят,

А там я к ним поздней воззрел впервые,^[1412]

Простит мне то, в чем я виниться рад,

Чтоб быть прощенным, и воздаст мне верой;

Святой восторг отсюда не изъят,^[1413]

Затем что он все чище с каждой сферой.

Поиск по сайту: