Песнь двадцать девятая. Девятое, кристальное небо, или Перводвигатель (окончание)

Девятое, кристальное небо, или Перводвигатель (окончание)

Когда чету, рожденную Латоной,

Здесь – знак Овна, там – знак Весов хранит,

А горизонт связует общей зоной,

То миг, когда их выровнял зенит,

И миг, в который связь меж ними пала

И каждый в новый небосвод спешит,

Разлучены не дольше, чем молчала

С улыбкой Беатриче,^[1710] все туда

Смотря, где Точка взор мой побеждала.^[1711]

Она промолвила: «Мне нет труда

Тебе ответить, твой вопрос читая^[1712]

Там,^[1713] где слились все «где» и все «когда».

Не чтобы стать блаженней, – цель такая

Немыслима, – но чтобы блеск лучей,

Струимых ею, молвил «Есмь», блистая, –

Вне времени, в предвечности своей,

Предвечная любовь сама раскрылась,

Безгранная, несчетностью любвей.

Она и перед этим находилась

Не в косном сне, затем что божество

Ни «до», ни «после» над водой носилось.

Врозь и совместно, суть и вещество

В мир совершенства^[1714] свой полет помчали, –

С тройного лука три стрелы его.^[1715]

Как в янтаре, стекле или кристалле

Сияет луч, причем его приход

И заполненье целого совпали,

Так и Творца троеобразный плод

Излился, как внезапное сиянье,

Где никакой неразличим черед.

Одновременны были и созданье,

И строй существ; над миром быть дано

Вершиной тем, в ком – чистое деянье,

А чистую возможность держит дно;

В средине – связью навсегда нетленной

С возможностью деянье сплетено.^[1716]

Хоть вам писал Иероним^[1717] блаженный,

Что ангелы за долгий ряд веков

Сотворены до остальной вселенной,

Но истину на множестве листов

Писцы святого духа^[1718] возвестили,

Как ты поймешь, вникая в смысл их слов,

И разум видит сам, поскольку в силе,

Что движители вряд ли долго так

Без подлинного совершенства были.^[1719]

Теперь ты знаешь, где, когда и как

Сотворены любови их собора,^[1720]

И трех желаний жар в тебе иссяк.

До двадцати не сосчитать так скоро,

Как часть бесплотных духов привела

В смятенье то, в чем для стихий опора.^[1721]

Другая часть, оставшись, начала

Так страстно здесь кружиться, что начатый

Круговорот прервать бы не могла.

Причиною паденья был в проклятой

Гордыне тот, кто пред тобой предстал,

Всем гнетом мира отовсюду сжатый.^[1722]

Сонм, зримый здесь, смиренно признавал

Себя возникшим в Благости бездонной,

Чей свет ему познанье даровал.

За это, по заслугам вознесенный

Чрез озаряющую благодать,

Он преисполнен воли непреклонной.

И ты, не сомневаясь, должен знать,

Что благодать нисходит по заслуге

К любви, раскрытой, чтоб ее принять.

Теперь ты сам об этом мудром круге,

Раз мой урок тобою восприят,

Немалое домыслишь на досуге.

Но так как вам ученые твердят,

Природу ангелов изображая,

Что те, мол, мыслят, помнят и хотят,

Скажу еще, чтобы тебе прямая

Открылась правда, на земле у вас

Двусмысленным ученьем повитая.

Бесплотные, возрадовавшись раз

Лицу Творца, пред кем без утаенья

Раскрыто все, с него не сводят глаз;

И так как им не пресекает зренья

Ничто извне, они и не должны

Припоминать отъятые виденья.^[1723]

У вас же и не спят, а видят сны,

Кто веря, а кто нет – своим рассказам;

В одном – и срама больше, и вины.^[1724]

Там, на земле, не направляют разум

Одной тропой: настолько вас влекут

Страсть к внешности и жажда жить показом.

Все ж, это с меньшим гневом терпят тут,

Чем если слово божье суесловью

Приносят в жертву или вкривь берут.

Не думают, какою куплен кровью

Его посев и как тому, кто чтит

Его смиренно, воздают любовью.^[1725]

Для славы, каждый что-то норовит

Измыслить, чтобы выдумка блеснула

С амвона, а Евангелье молчит.

Иной гласит, что вспять луна шагнула

В час мук Христовых и сплошную сень

Меж солнцем и землею протянула, –

И лжет, затем что сам затмился день:

Как лег на иудеев сумрак чудный,

Так индов и испанцев скрыла тень.

Нет стольких Лапо во Фьоренце людной

И стольких Биндо,^[1726] сколько басен в год

Иной наскажет пастырь безрассудный;

И стадо глупых с пастбища бредет,

Насытясь ветром; ни один не ведал,

Какой тут вред, но это не спасет.

Христос наказа первым верным не дал:

«Идите, суесловьте!», но свое

Ученье правды им он заповедал,

И те, провозглашая лишь ее,

Во имя веры подымали в схватке

Евангелье, как щит и как копье.

Теперь в церквах лишь на остроты падки

Да на ужимки; если громок смех,

То куколь пыжится,^[1727] и все в порядке.

А в нем сидит птенец, тайком от всех,

Такой, что чернь, увидев, поняла бы,

Какая власть ей отпускает грех;^[1728]

Все до того рассудком стали слабы,

Что люди верят всякому вранью,

И на любой посул толпа пришла бы.

Так кормит плут Антоньеву свинью

И разных прочих, кто грязней намного,

Платя деньгу поддельную свою.^[1729]

Но это все – окольная дорога,

И нам пора на прежний путь опять,

Со временем сообразуясь строго.

Так далеко восходит эта рать

Своим числом, что смертной речи сила

И смертный ум не могут не отстать.

И в самом откровенье Даниила

Число не обозначено точней:

В его тьмах тем оно себя укрыло.^[1730]

Первоначальный Свет, разлитый в ней,

Воспринят ею столь же разнородно,

Сколь много сочетанных с ним огней.

А так как от познанья производно

Влечение, то искони времен

Любовь горит и тлеет в ней несходно.

Суди же, сколь пространно вознесен

Предвечный, если столькие зерцала

Себе он создал, где дробится он,

Единый сам в себе, как изначала».

Поиск по сайту: