|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Песнь двадцать третья. Круг шестой (продолжение)
Круг шестой (продолжение)
Я устремлял глаза в густые чащи Зеленых листьев, как иной ловец, Из-за пичужек жизнь свою губящий,
Но тот, кто был мне больше, чем отец, Промолвил: «Сын, пора идти; нам надо Полезней тратить время под конец».
Мой взгляд – и шаг ничуть не позже взгляда – Вслед мудрецам я обратил тотчас, И мне в пути их речь была отрада.
Вдруг плач и пенье донеслись до нас, – «Labia mea, Domine»,[879] – рождая И наслажденье, и печаль зараз.
«Отец, что это?» – молвил я, внимая. И он: «Быть может, тени там идут, Земного долга узел разрешая».
Как странники задумчиво бредут И, на пути настигнув проходящих, Оглянут незнакомцев и не ждут,
Так, обгоняя нас, не столь спешащих, Оглядывала нас со стороны Толпа теней, смиренных и молчащих.
Глаза их были впалы и темны, Бескровны лица, и так скудно тело, Что кости были с кожей сращены.
Не думаю, чтоб ссохся так всецело Сам Эрисихтон, даже досягнув, Голодный, до страшнейшего предела.[880]
«Вот те, – подумал я, на них взглянув, – Которые в Ерусалиме жили В дни Мариам, вонзившей в сына клюв».[881]
Как перстни без камней, глазницы были; Кто ищет «omo» на лице людском, Здесь букву М прочел бы без усилий.[882]
Кто, если он с причиной незнаком, Поверил бы, что тени чахнут тоже, Прельщаемые влагой и плодом?
Я удивлялся, как, ни с чем не схоже, Их страждущая плоть изморена, Их худобе и шелудивой коже;
И вот из глуби черепа одна В меня впилась глазами и вскричала: «Откуда эта милость мне дана?»
Ее лица я не узнал сначала, Но в голосе я сразу угадал То, что в обличье навсегда пропало.
От этой искры ярко засиял Знакомый образ, встав из тьмы бесследной, И я черты Форезе[883] увидал.
«О, не гнушайся этой кожей бледной, – Так он просил, – и струпною корой, И этой плотью, мясом слишком бедной!
Скажи мне правду о себе, открой, Кто эти души, два твоих собрата; Не откажись поговорить со мной!»
«Твой мертвый лик оплакал я когда-то, – Сказал я, – но сейчас он так изрыт, Что сердце вновь не меньшей болью сжато.
Молю, скажи мне, что вас так мертвит; Я так дивлюсь, что мне не до ответа; Кто полн другим, тот плохо говорит».
И он: «По воле вечного совета То древо, позади нас, в брызгах вод, Томительною силою одето.
Поющий здесь и плачущий народ, За то, что угождал чрезмерно чреву, В алчбе и в жажде к святости идет.
Охоту есть и пить внушают зеву Пахучие плоды и водопад, Который растекается по древу.
И так не раз, пока они кружат, Свое терзанье обновляют тени, Или верней – отраду из отрад:
Ведь та же воля[884] шлет их к древней сени, Что слала и Христа воззвать «Или!»[885], Когда спасла нас кровь его мучений».
И я ему: «С тех пор, как плен земли Твоя душа на лучший мир сменила, Еще пять лет, Форезе, не прошли.
И если раньше исчерпалась сила В тебе грешить, чем тяжкий твой порок Благая боль пред богом облегчила,
То как же ты сюда подняться мог? Я ждал тебя застать на нижней грани, Там, где выплачивают срок за срок».[886]
И он мне: «Сладкую полынь страданий Испить так рано был я приведен Моею Неллой.[887] Скорбь ее рыданий,
Ее мольбы и сокрушенный стон Меня оттуда извлекли до срока, Минуя все круги, на этот склон.
Тем драгоценней для господня ока Моя вдовица, милая жена, Что в доблести все больше одинока;
Сардинская Барбаджа[888] – та скромна И женской честью может похваляться Пред той Барбаджей,[889] где живет она.
О милый брат, к чему распространяться? Уже я вижу тот грядущий час, Которого недолго дожидаться,
Когда с амвона огласят указ, Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам Разгуливать с сосцами напоказ.
Каким дикаркам или сарацинкам Духовный или светский нужен бич, Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
Когда б могли беспутницы постичь, Что быстрый бег небес припас их краю, Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;
Беда, – когда я верно предрекаю, – Их ждет скорей, чем станет бородат Иной, кто спит сейчас под «баю-баю».
Но не таись передо мною, брат! Не – только я, но все, кто с нами рядом, Глядят туда, где свет тобой разъят».
Я молвил: «Если ты окинешь взглядом, Как ты со мной и я с тобой живал, Воспоминанье будет горьким ядом.
От жизни той меня мой вождь воззвал, На днях, когда над нами округленной Была (и я на солнце указал)
Сестра того.[890] Меня он в тьме бездонной Провел средь истых мертвых, и за ним Я движусь, истой плотью облеченный.
Так я поднялся, им руководим, Всю эту гору огибая кружно, Где правят тех, кто в мире был кривым.
Он говорит, что мы дойдем содружно До высоты, где Беатриче ждет; А там ему меня покинуть нужно.
Так говорит Вергилий, этот вот (Я указал); другой – та тень святая, Которой ради дрогнул ваш оплот,
Из этих царств ее освобождая».
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.016 сек.) |