|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Песнь семнадцатая. Круг третий (окончание) – Круг четвертый – Унылые
Круг третий (окончание) – Круг четвертый – Унылые
Читатель, если ты в горах, бывало, Бродил в тумане, глядя, словно крот, Которому плева глаза застлала,
Припомни миг, когда опять начнет Редеть густой и влажный пар, – как хило Шар солнца сквозь него сиянье льет;
И ты поймешь, каким вначале было, Когда я вновь его увидел там, К закату нисходившее светило.
Так, примеряясь к дружеским шагам Учителя, я шел редевшей тучей К уже умершим под горой лучам.
Воображенье, чей порыв могучий Подчас таков, что, кто им увлечен, Не слышит рядом сотни труб гремучей,
В чем твой источник, раз не в чувстве он? Тебя рождает некий свет небесный, Сам или высшей волей источен.
Жестокость той, которая телесный Сменила облик, певчей птицей став, В моем уме вдавила след чудесный;[766]
И тут мой дух всего себя собрав В самом себе, все прочее отринул, С тем, что вовне, общение прервав.
Затем в мое воображенье хлынул Распятый, гордый обликом, злодей, Чью душу гнев и в смерти не покинул.
Там был с Эсфирью, верною своей Великий Артаксеркс и благородный Речами и делами Мардохей.[767]
Когда же этот образ, с явью сходный, Распался наподобье пузыря, Лишившегося оболочки водной, –
В слезах предстала дева, говоря: «Зачем, царица, горестной кончины Ты захотела, гневом возгоря?
Ты умерла, чтоб не терять Лавины, – И потеряла! Я подъемлю гнет Твоей, о мать, не чьей иной судьбины».[768]
Как греза сна, когда ее прервет Волна в глаза ударившего света, Трепещет миг, потом совсем умрет, –
Так было сметено виденье это В лицо мое ударившим лучом, Намного ярче, чем сиянье лета.
Пока, очнувшись, я глядел кругом, Я услыхал слова: «Здесь восхожденье», И я уже не думал о другом,
И волю охватило то стремленье Скорей взглянуть, кто это говорил, Которому предел – лишь утоленье.
Но как на солнце посмотреть нет сил, И лик его в чрезмерном блеске тает, Так точно здесь мой взгляд бессилен был.
«То божий дух, и нас он наставляет Без нашей просьбы и от наших глаз Своим же светом сам себя скрывает.
Как мы себя, так он лелеет нас; Мы, чуя просьбу и нужду другого, Уже готовим, злобствуя, отказ.
Направим шаг на звук такого зова; Идем наверх, пока не умер день; Нельзя всходить средь сумрака ночного».
Так молвил вождь, и мы вступили в тень Высокой лестницы, свернув налево; И я, взойдя на первую ступень,
Лицом почуял как бы взмах обвева; «Beati, – чей-то голос возгласил, – Pacific![769], в ком нет дурного гнева!»
Уже к таким высотам уходил Пред наступавшей ночью луч заката, Что кое-где зажглись огни светил.
«О мощь моя, ты вся ушла куда-то!» – Сказал я про себя, заметя вдруг, Что сила ног томлением объята.
Мы были там, где, выйдя в новый круг, Кончалась лестница, и здесь, у края, Остановились, как доплывший струг.
Я начал вслушиваться, ожидая, Не огласится ль звуком тишина; Потом, лицо к поэту обращая:
«Скажи, какая, – я сказал, – вина Здесь очищается, отец мой милый? Твой скован шаг, но речь твоя вольна».
«Любви к добру, неполной и унылой, Здесь придается мощность, – молвил тот. – Здесь вялое весло бьет с новой силой.
Пусть разум твой к словам моим прильнет, И будет мой урок немногословный Тебе на отдыхе как добрый плод.
Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, – Так начал он, – ты это должен знать, Полна любви, природной иль духовной.
Природная не может погрешать;[770] Вторая может целью ошибиться, Не в меру скудной иль чрезмерной стать.
Пока она к высокому стремится, А в низком за предел не перешла, Дурным усладам нет причин родиться;
Но где она идет стезею зла Иль блага жаждет слишком или мало, Там тварь завет творца не соблюла.
Отсюда ясно, что любовь – начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало.
А так как взор любви склонен всегда К тому всех прежде, кем она носима, То неприязнь к себе вещам чужда.
И так как сущее неотделимо От Первой сущности,[771] она никак Не может оказаться нелюбима.
Раз это верно, остается так: Зло, как предмет любви, есть зло чужое, И в вашем иле[772] вид ее трояк.
Иной надеется подняться вдвое, Поправ соседа, – этот должен пасть, И лишь тогда он будет жить в покое;
Иной боится славу, милость, власть Утратить, если ближний вознесется; И неприязнь томит его, как страсть;
Иной же от обиды так зажжется, Что голоден, пока не отомстит, И мыслями к чужой невзгоде рвется.
И этой вот любви троякий вид Оплакан там внизу; но есть другая, Чей путь к добру – иной, чем надлежит.
Все смутно жаждут блага, сознавая, Что мир души лишь в нем осуществим, И все к нему стремятся, уповая.
Но если вас влечет к общенью с ним Лишь вялая любовь, то покаянных Казнит вот этот круг, где мы стоим.
Еще есть благо, полное обманных, Пустых отрад, в котором нет того, В чем плод и корень благ, для счастья данных.
Любовь, чресчур алкавшая его, В трех верхних кругах предается плачу; Но в чем ее тройное естество,
Я умолчу, чтоб ты решил задачу».[773]
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.013 сек.) |