Вы и человек рядом с вами

Расскажу «страшную» историю из собственной журналистской жизни. Дело в том, что начинала я на телевидении (уже во второй приход во взрослом возрасте, когда была студенткой) с авторских проектов, где много приходилось говорить самой на камеру. Так как первый раз камерой, студией, светом я встрети­лась, когда мне было всего 8 лет, память сохранила хорошие на­выки, и мне почти все удавалось. Во всяком случае, меня хвалили. Я думаю, этот успех был связан еще и с тем, что в нашей семье принято было много читать и много рассказывать друг другу.

И вот я получила очередное задание: сделать программу о вос­питательнице детского сада, которая стала лучшей в профессии. Программа была рассчитана на 30 минут, а кинопленки было все­го на три минуты, поэтому мы с редактором сразу решили, что основная часть программы — это беседа в студии, причем в пря­мом эфире (видеозапись, как и кинопленка, была страшным де­фицитом и делалась только на огромных студийных магнитофо­нах, никаких переносных камер не было).

Как полагается, сначала я отправилась в детский сад, где и познакомилась с самой Катей. Она оказалась чудесной милой де­вушкой, которая умела и любила играть с детьми. Я написала сце­нарий, сделав акцент именно на этом, так как прекрасно знала, что играть с детьми — это редкое умение, редкий дар. Это может быть интересно каждому родителю. Сценарий одобрили в редак­ции, в то время без этого на съемки поехать было нельзя (как часто я сейчас скорблю над той невероятной легкостью, с кото­рой журналисты получают разрешение на съемку и оператора не только без предварительного сценария, но даже без короткого си­нопсиса). Мне повезло, у меня был чудесный кинооператор. Он буквально ползал по ковру среди детей и сумел уловить удачные моменты различных игр.

При проявке, как водится, часть материала была погублена, но осталось полторы минуты, которые я решила показать в самом нача­ле программы. Теперь надо было подготовиться к эфиру. С одеждой у меня была большая проблема, и я попросила у мамы красивый вы­ходной костюм, отделанный мехом под леопарда. В парикмахерской мне навили много кудрей и сделали праздничный начес.

Я специально так подробно рассказываю об этих деталях, что­бы вы ощутили мой тихий ужас, когда я увидела Катю, которая пришла на эфир со скромным хвостиком и в черном платьишке с самодельным жабо из капроновой детской ленты. Контраст меж­ду нами был фантастическим. Прямой эфир напугал Катю не мень­ше, чем мой «леопардовый» костюм. На все мои вопросы она от­вечала только «да» или «нет», и то не каждый раз. Паузы затягива­лись, но это были паузы отчаяния с обеих сторон. И тогда я не выдержала, развернулась к своей любимой камере и стала расска­зывать все, что я знала о Кате. Тут же я почувствовала легкость, вдохновение и восторг. Мне уже никто не мешал. Катя, как рас­сказывали очевидцы, съежилась и замолчала, скромно потупив глазки.

Двадцать минут прямого эфира я потратила на замечательный монолог про то, как Катя играет с детьми, как они любят ее, какое впечатление произвела на меня эта девушка в самый первый приход

в детский сад. И закончила философским пассажем о призвании во­обще и о призвании быть педагогом в частности.

Надо ли говорить, что я забыла попрощаться со своей герои­ней? Когда пошел финальный титр, я гордо оглянулась в ожи­дании грома аплодисментов. Однако ко мне подошел разъярен­ный главный редактор Владимир Близнецов и сказал, что больше ни-ког-да не выпустит меня в эфир рядом с героем, так как я не умею брать интервью, а умею только говорить сама. «Журналист, — сказал мне тогда Близнецов, — должен уметь слушать. Раскрыть человека на экране гораздо труднее и гораздо интереснее, чем предъявить самого себя».

Я запомнила это на всю жизнь и долгое время боялась брать интервью. А потом, когда научилась слушать, всегда контролиро­вала себя: не перехватываю ли я инициативу слишком часто? Не давлю ли?

Поиск по сайту: