В контексте методологии истории идей

Левшин С. В.

ДВФУ, Школа гуманитарных наук

Научный руководитель: Ячин С. Е., д. филос. наук, профессор.

Возможны ли сегодня научные революции, порождающие новые парадигмы и сопоставимые по масштабам с теми, которые в свое время были сделаны Коперником, Ньютоном, Эйнштейном и которые изменили привычную картину мира? Многие современные ученые сомневаются в этом. В академической формулировке этот же вопрос означает смену научной парадигмы. Сомнения связаны с тем, что если такого рода изменения возможны, то их следует ожидать в рамках физики, поскольку она традиционно считалась фундаментом всего естествознания. Но при этом от внимания ученых ускользает одно фундаментальное обстоятельство, что наука, и именно как естествознание, давно перестала иметь дело с естеством (природой) как таковой. По словам Г. Башляра, «поверх науки фактов появляется наука эффектов», которую «интересует прежде всего конструирование феноменов» [1, с. 339].

Если, начиная с Галилея, главный способ верификации теории – эксперимент – осуществлялся как наблюдение естественных явлений в предзаданных искусственных условиях для естественных процессов, то нынешняя наука имеет дело с экспериментами над искусственными процессами и явлениями в рамках искусственной же среды. «Это уже не просто познание неизменной, статичной реальности, а мыслительное конструирование, которое познает и создает свой объект в одном проективном акте мышления» [12, с. 26].

Современная эпоха не случайно понимается как информационная. Понятно, что человек всегда имел дело с информационными процессами. Однако кардинальный переворот происходит, когда информация становится измеримой и появляются все новые и новые средства для ее хранения, обработки и передачи. Рост объемов информации и способов ее передачи означает возникновение новых способов легитимации знания, которые основываются либо на предписании, либо на своей экономической эффективности. И то и другое связано, прежде всего, с политической и экономической деятельностью государства, научного сообщества, университета [8]. Эффективность как степень экономической отдачи связана с ориентацией на прикладные исследования и коммерческое техническое производство, из-за чего «теория из «объективной» становится «проективной», т.е. предполагает свое достраивание будущей практикой» [12, с. 24].

Таким образом, изменение научной парадигмы связано с новыми методологическими подходами и дисциплинами, имеющими конструктивистскую природу: когнитивные науки, нейронаука, теория связи, информатика и т.д. Такого рода конструктивистский подход пронизывает сегодня весь спектр естественнонаучных дисциплин: в химии в соответствии с периодическим законом синтезируются несуществующие в природе элементы, в биологии свойства генов изучаются в составе создаваемых генной инженерией несуществующих последовательностей, информатика как таковая вообще не имеет дело с естественной, природной реальностью.

Наша гипотеза состоит в том, что изменение научной парадигмы связано со сменой некоей базисной идеи, имплицитно или эксплицитно господствующей в сознании представителей той или иной эпохи. Взаимосвязь науки и других сфер духовной деятельности человека очевидна, однако трудность состоит в установлении как связующего звена, так и степени корреляции изменений в науке и изменений в общественной и культурной жизни. Иными словами: предполагает ли научная революция изменения в культуре и в мышлении как свою причину или как свое следствие?

В философии науки XX в. существует фундаментальное противоречие между двумя основными методологическими подходами к вопросу о развития научного знания. Первый –

наиболее ярко выражен критическим рационализмом К. Поппера – предполагает развитие науки как непрерывный, подчиняющийся рациональной логике процесс. Прогресс знания осуществляется за счет постоянной критики и фальсификации научных теорий. Второй подход – концепция научных революций Т. Куна – предлагает рассматривать развитие науки дискретно, скачкообразно. В рамках этого подхода установившаяся на определенном этапе научно-исследовательская парадигма может быть заменена другой только посредством «научной революции».

Нельзя сказать, что указанное противоречие «линейного» и «дискретного» развития науки сегодня окончательно преодолено. Теория научно-исследовательских программ И. Лакатоса стала наиболее удачной попыткой синтеза взглядов К. Поппера и Т. Куна [7]. П. Фейерабенд вообще отказывается от возможности синтеза, настаивая на «эпистемологическом анархизме» [9]. Несмотря на ценность своих решений, И. Лакатос и П. Фейерабенд не снимают обозначенное противоречие, однако вносят значительные дополнения и коррективы к противостоянию Поппер-Кун.

Существенные недостатки работы Т. Куна «Структура научных революций» – это «размытость», неточность формулировок и отсутствие каких-либо четких схем. Кун уверен лишь в том, что «переход между конкурирующими парадигмами не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом посредством логики и нейтрального опыта. <...> Он должен произойти сразу (хотя и необязательно в один прием) или не произойти вообще» [5, с. 198]. Вопрос относительно того, какова глубинная природа парадигмального сдвига, остается, по словам самого автора, «не рассмотренным, и, может быть, навсегда» [там же, с. 126].

Действительно, «Кун в своей книге поставил больше вопросов, чем смог решить» [там же, с. 292]. Его основная заслуга – не столько в проработке строгой теории развития науки, сколько в концептуализации таких понятий как «научная парадигма» и «научная революция», которые ныне активно используются в рамках философского, гуманитарного и общенаучного дискурса, а также в указании на то, что открытия инспирируются не только в самой науке, но и обуславливаются внутренними и внешними факторами сознания ученого. Это указывает на существенный изъян многих концепций философии науки XX в. – рассмотрение науки в отрыве от других сфер человеческой и общественной деятельности. Ясно, что науку (и вместе с ней философию) следует рассматривать не изолировано, а рамках экзистенциального, культурно-символического и нормативного планов бытия человека и общества. «Парадигма» в смысле Куна – достаточно узкий и размытый термин для такого понимания науки и научной революции. Принимая это понятие с точки зрения первоначального, греческого смысла (как «модель», образец), его содержание необходимо расширить.

Взгляды «любого философа или школы почти всегда являются чем-то комплексным, неким гетерогенным агрегатом» [6]. Ученый же, хоть и обращен только лишь на объект, все равно обладает сознанием и подвергается влиянию различных экзо- и эндогенных факторов. Каждый ученый действует в рамках определенного поля (пространства), включающего в себя как исторически накопленные комплексы научных знаний и философских учений, так и определенные аксиологические, культурные, психологические установки, а также социальные и политические условия.

Для наименования такого поля предлагается термин «культурная парадигма». Это исторически устойчивые (за счет своего «внутреннего ядра») образец и схема, рефлексивно используемые людьми для решения жизненных задач в рамках той или иной культуры [4, с. 8-10]. Одним из фундаментальных элементов культурной парадигмы выступает идея как регулятивный принцип. Смена базисной идеи меняет облик культурной парадигмы, которая, в свою очередь, расшатывает парадигму научную. Таким образом предполагается возможность представления истории развития науки и историю философии (взятую с точки зрения истории феноменологических открытий [13]) как историю идей.

А. Лавджой в книге «Великая цепь бытия» предлагает развернутую методологию такой истории. Типология идей у Лавджоя обширна: это и ментальные привычки, и логика мышления, и философская семантика. Методологическая позиция Лавджоя также подразумевает системный, междисциплинарный подход, охватывающий все аспекты рефлексивной жизни человека, поскольку разного типа идеи проникают не только в философские и религиозные системы, но и в литературные произведения, и (что особенно важно в рамках данной статьи) в работы ученых – физиков, биологов, астрономов, натурфилософов и многих других. Интеллектуальную история представлена Лавджоем в контексте развития трех принципов – принципа изобилия, принципа непрерывности и принципа линейной градации. Лавджой полагает, что в результате взаимодействия и взаимовлияния данных принципов в истории западной мысли появилось представление о замысле и структуре мира, которое в Средние века и Новое время вплоть до конца XVIII века безоговорочно принималось за правдоподобное многими философами, учеными и образованными людьми. Согласно этому представлению Вселенная понималась как «Великая цепь», звенья которой соединяют все ступени бытия в иерархическом порядке от самых низших существ, находящихся на грани несуществования, до высших из возможных типов сотворенного. «В той мере, в какой мир понимался подобным образом, он представлялся постижимым и ясным, миром интеллектуально надежным и прочным, миром, в котором разум человека может надеятся на понимание вещей» [6, с. 335].

Особенно четко этот оптимизм прослеживается на заре Нового времени, когда возникает математическое естествознание, в рамках которого принцип изобилия предстает прежде всего как стремление к точности. Последняя подразумевает под собой создание измерительных приборов и техники как инструментов познания и подчинения природы. Подобный взгляд не был свойственен античности и Средневековью, где «изобретения <...> интересовали в большей степени (или в равной мере) искусство (technai), чем науку» [8, с. 109]. «Греческая наука, не создала истинной технологии, так как не создала физики» [3, с. 109], что позволяло бы осуществлять точные измерения. По мнению Койре, «не технической невыполнимостью, а исключительно лишь отсутствием идеи (курсив мой) можно объяснить этот факт» [3, с. 117].

С начала XIX века идея «Великой цепи бытия» утрачивает свою силу, поскольку возникает идея иррациональной воли и понимание бытия как становления, что подрывает веру в познаваемость мира посредством разума. Это впоследствии привело к «кризису европейских наук» и изменению мировоззрения эпохи, начиная с Первой мировой войны, а именно к смене этической установки на эстетическую (Ницше, Хайдеггер, философия постмодернизма).

Еще один из методологических подходов в истории идей, получивший название археологического, предложил М. Фуко [10]. Он предполагает изучение эпистем - структурных полей мышления, выражающих образ мыслей, присущий определённой исторической эпохе, делающих возможным в эту эпоху теории и науки. «Археология знания» стремится «выяснить, исходя из чего стали возможными познания и теории, в соответствии с каким пространством порядка конструировалось знание, на основе какого исторического a priori и в стихии какой позитивности идеи могли появиться, науки – сложиться, опыт – получить отражение в философских системах, рациональности – сформироваться, а затем, возможно, вскоре распасться и исчезнуть». Исследования Фуко представляют собой структуралистскую реконструкцию истории идей. Для Фуко не принципиально, что является движущей силой этой истории (отдельные личности или объективные закономерности), а то, из каких особенностей мышления на определенном историческом этапе эти идеи возникают.

Значительно расширяет понятие «научной парадигмы» тематический анализ науки, предложенный Дж. Холтоном [11]. Тема (проблема) Холтона имеет куда более конкретный смысл, нежели «решения головоломок» Куна, и представляет собой то, чему посвящена вся работа ученого с учетом единства его индивидуальности, состояния науки и социокультурного контекста. Предложенный Холтоном анализ предполагает многофакторность и динамичность деятельности ученого, предполаная тему как нечто постоянно развивающееся. Тем не менее, несмотря на широкий охват, Холтон не дает развертывания схеме, механизму научного открытия и его влияния на общественную и культурную жизнь общества, рассматривая науку все так же достаточно изолировано от них.

Все приведенные выше подходы к анализу развития научного знания не взаимоисключают друг друга. Однако среди них наиболее всеохватным нам видится понимание науки и эпистемического пространства как частей культурной парадигмы. В этом смысле научная революция как парадигмальный сдвиг в науке стоит понимать лишь как часть парадигмального сдвига в сфере культуры и мировоззрения всей эпохи. Фундаментом культурной парадигмы стоит мыслить базисную идею. Таким образом, изменения в науке и философии можно представить не только как смену парадигм, эпистем, фальсификаций теорий, но прежде всего как смену базисной идеи как регулятивного принципа. Последнее также подразумевает под собой определенный взгляд на человека и его самореференцию. Осмысляемая как философское направление, история идей неотделима от антропологической проблематики.

Взяв на вооружение понятие культурной парадигмы и фундирующей ее идеи, вернемся к сказанному в начале статьи. Какой регулятивный принцип делает возможным научный конструктивизм и эстетизацию в философии? Окончился ли «кризис европейских наук»? Возможна ли сегодня научная революция в том смысле, в каком понимал ее Кун?

Если понимать научную революцию как часть более масштабного события, а именно парадигмального сдвига (не только и не столько в науке, сколько в культуре вообще), то она либо уже произошла, либо подготавливается. Здесь не столь важен сам результат, сколько само ощущение этого сдвига. Идея субъекта Нового времени, сменившая платоновскую идею блага, весь XX век подвергается деструкции. Субъект нивелируется в рамках структур, «в пустом пространстве, где уже нет человека» [10, с. 362]. Однако вытеснила ли структура субъект полностью? Скорее нет, но речь сегодня идет о другом субъекте, субъекте кон -струирующем. Гуссерлевский радикальный субъект, в результате редукции представший перед тотальностью своих интенций, открывает для себя безграничное поле конструирования реальности.

Кризис науки, по Гуссерлю, связан с утратой ей жизненной значимости и с утратой человеком веры в разум. Жизненная значимость означает удовлетворение потребностей человека, в первую очередь потребностей метафизических, духовных. В последних наиболее значима потребность в созидательном творчестве. Радикальный субъект получает право творить, конструировать. Становясь конструктом, бесчеловечная структура очеловечивается. Неклассический субъект – субъект творческий. Конструктивистская революция предполагает опосредование отношений человека с окружающим миром. В рамках общественной жизни субъект выступает актором, воспроизводящим структуру [2]. В науке и технике – создателем новых, не предусмотренных природой вещей.

Список литературы:

1. Башляр Г. Новый рационализм: Пер. с фр./Предисл. и общ. ред. А. Ф. Зотова. — М.: Прогресс, 1987. — 376 с.

2. Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации – М.: Академический Проект, 2005. – 528 с.

3. Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий. - М.: Прогресс, 1985. - 140с.

4. Конончук Д. В., Ячин С. Е. Культурная парадигма: опыт концептуального осмысления // Ойкумена. Регионоведческие исследования. Владивосток, 2012. - № 2(21). – С. 7-13

5. Кун Т. Структура научных революций. – М.: Прогресс, 1977. – 300 с.

6. Лавджой А. Великая цепь бытия: История идеи / Пер. с англ. В. Софронова-Антомони. – М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. – 376 с.

7. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.: «Медиум», 1995. – 236 с.

8. Лиотар Ж-Ф. Состояние постмодерна. – М.–СПб.: Алетейя, 1998. – 159 с.

9. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А. Л. Никифорова. – М.: АСТ; Хранитель, 2007. – 413 с.

10. Фуко М. Слова и вещи: археология гуманитарных наук. – СПб.: A-cad, 1994. – 407 с.

11. Холтон Дж. Тематический анализ науки. Пер. с англ. - М.: Прогресс, 1981. - 383 с.

12. Эпштейн М. Техника-религия-гуманистика. Два размышления о духовном смысле научно-технического прогресса. // Вопр. философии. - 2009. - № 12. - С. 19-29.

13. Ячин С.Е. Возможно ли создание философии как истории феноменологических открытий? / Философские проблемы коммуникаций: диалог цивилизаций: Сб.научных статей. – Владивосток: Дальрыбвтуз, 2009. – 189 с. – С.119-126.

Поиск по сайту: