Бессознательное

В порядке отступления следует заметить следующее. Следы всех этих процессов, которые развертывались еще в глубинах древнекаменного века (как простых рекомбинаций уже сформировавшихся структур деятельности, так и более сложных, ведущих к появлению качественно новых форм орудийной практики), могут быть найдены в реалиях психики современного человека.

Уже простые рекомбинации интериоризированных ритуальных цепочек, которые были вкратце очерчены выше, способны порождать новые модели деятельности; именно их устойчивые формы, закрепляясь в коллективной практике социума, становятся этапами его «технологической истории». Между тем всякая новая поведенческая модель — это еще и опережающий образ не существующей «здесь и сейчас» действительности. Действительности, которой еще только предстоит воплотиться в каких-то осязаемых результатах орудийной практики. А следовательно, они образуют вектор развития не только технологических алгоритмов, но и психических реалий человека. Более того, — силовой каркас его психики, ибо все, что скрепляет последний, — это прежде всего связь с объективной данностью созидаемой им культуры.

Вместе с тем не исключено и появление тупиковых структур, таких рекомбинаций, которые, не могут найти воплощения ни в одной физически доступной индивиду поведенческой модели. Препятствием могут служить как особенности внутреннего строения его организма, так и внешние реалии, которым вынуждена подчиняться любая форма его активности. Но если осуществимая на практике модель предметной деятельности сопровождается опережающим образом вполне возможного развития явлений, то аномалии рекомбинаций, ведущих в технологический тупик, — в лучшем случае фантазмами, в принципе неосуществимыми в действительности. Есть основание полагать, что о проявлениях именно этого феномена говорит Юнг, рассуждая о сфере бессознательного[145].

Он разделяет бессознательное на личное и коллективное. В качестве одной из иллюстраций первого становится факт из жизни швейцарского мистика Николая из Флюэ. Вероятно, важнейшим переживанием впоследствии канонизированного затворника было явление ему разделенной на шесть частей мандалы (геометрического символа сложной структуры, который интерпретируется как модель вселенной, включающей сферу обитания божеств), в центре которой находился коронованный нерукотворый образ. Это видение настолько поразило его, что было изображено им или, по его просьбе, кем-то другим на стене кельи. Николай пришел к выводу, что увидел саму святую Троицу, саму вечную любовь. Первопереживание, однако, было совсем иным. Увиденное им в действительности было столь устрашающим, что он испугался, как бы его сердце не разорвалось на мельчайшие части. Поэтому у него, оглушенного ужасом и поверженного на землю, изменился даже собственный вид. Потрясенный тем, что предстало перед ним, он сам стал страшен окружающим, от него стали отшатываться, его стали бояться.

Нет нужды говорить, что напряженная работа «души» неотделима от скрытого движения органической ткани. Критические же перенапряжения обеих, по-видимому, и явились причиной произошедшего.

Между тем материалом всех возможных рекомбинаций интериоризированных структур может быть не только личный опыт индивида, но и складывающийся этотип относительно замкнутого сообщества. Формирование единого поведенческого ядра означает становление стереотипных форм деятельности, благоприятствующих развитию социума. А вместе с ними — и порождение (стереотипных же) форм опережающего отражения будущих реалий общими механизмами социальной психики. Как уже говорилось, это также способствует формированию единой реакции социума на факторы своей среды и тем увеличивает возможности его развития. Но рядом с ними оказывается возможным и формирование общих для всех фантазмов, в принципе не поддающихся никакому воплощению на практике (а следовательно, и осознанию), другими словами, «коллективного бессознательного».

Говоря о коллективном бессознательном, Юнг имеет в виду врожденный более глубокий слой психики, который имеет всеобщую природу, его истоки уходят в самые глубины истории. Возможно,— генезиса человека. Другими словами, оно идентично у всех людей и, будучи сверхличным, образует единое основание душевной жизни каждого. Содержаниями коллективного бессознательного, по Юнгу, являются так называемые архетипы, т.е. некие содержательные формы, которые еще не прошли сознательной обработки и представляют непосредственную психическую данность. Жизнь коллективного бессознательного, по его словам, «преднаходится» в догматических архетипических представлениях.

Если личное бессознательное складывается из эмоционально окрашенных комплексов, которые образуют интимную душевную жизнь отдельно взятого индивида, то содержаниями коллективного являются архетипы, властвующие над психикой рода. Только на высших уровнях тайных учений они предстают в такой оправе, которая указывает на влияние сознательной их переработки в суждениях и оценках. Сами же по себе, восходящие к «седой древности неолита», архетипы отличаются от исторически ставших или переработанных форм.

Меж тем уместно задаться вопросом: в какой форме могут быть представлены эти архетипические представления?

Ясно, что они не могут быть аналогом платоновских идей, даже если «занебесье» этих самостоятельно существующих формирований растворяется не где-то в потустороннем, а в структурах коллективной психики. В этой связи подход, согласно которому последняя существует только как «емкость», подлежащая заполнению чем-то отличным от нее и даже чужеродным ей, должен быть решительно отклонен. Психика не делится на пустые объемы и заполняющее их содержание, — это одно и то же. А значит, все качественно отличное от форм ее собственной активности — лишь фикция человеческого сознания. Между тем и платоновский взгляд на вещи, и взгляд Юнга содержат в своей основе противопоставление пустого объема наполняющему содержанию. Каждое существует само по себе, независимо от другого, и последнее вливается откуда-то извне. Из тех высоких эмпирей, где обитают «идеи».

Но если в действительности никакого противопоставления нет, если «собственно психика» и ее «содержание» — это одно и то же, единственным источником таких архетипов может быть само бодрствование первой. Единственными формами их пробуждения оказываются (столь же стереотипные) сбои алгоритмических рекомбинаций, химерические порождения принципиально нереализуемых на практике моделей преобразования вполне стандартных реалий. Становление новых форм деятельности революционизирует человеческую психику. Общие же законы функционирования ее перерождающихся механизмов в схожих условиях развития не могут не порождать и общий бестиарий ее химер, причудливых созданий, которые объединяют в одном теле несоединимые, но вместе с тем вполне реальные в отдельности свойства и части разных объектов.

Впрочем, собственно химерические образы — это продукт сравнительно высоких ступеней развития уже вполне сформированного сознания. В первооснованиях же новой психики неизбежные сбои ее механизмов способны порождать лишь неподдающееся никакому распознанию (и, может быть, оттого еще более пугающее) содержание. Между тем каналы ритуальной коммуникации (а она, повторим, совершается не только там, где происходит общение многих, но и «внутри» каждого индивида), воспроизводят и передают не только то общее, что способствует совместному процветанию, но и общие же «отходы» развития.

Поиск по сайту: