Способы восприятия

Несмотря на поступательно возрастающую разницу масштабов индивидуализированной культуры и культуры в целом, каждый человек имеет возможность судить о любом ее предмете и (что, может быть, еще более загадочно) понимать своего собеседника. Даже в том случае, если этот другой является человеком совершенно иного социального мира. Часто отделенного еще большей дистанцией, чем та, которая пролегала между юной толстовской «графинечкой» и ее крепостными. Это значит, что где-то в нас самих кроется нечто такое, что образует своеобразный конспект целостного содержания любого предмета, который становится темой информационного обмена. В противном случае, мы никогда бы не смогли понять друг друга и взаимодействовать.

Что может лежать в основе нашего понимания?

Задумаемся над очевидным. За несколько тысячелетий наблюдения за небесным сводом мы обогатились огромным массивом данных, позволяющих судить о структуре Вселенной. Но ведь все, что мы видим в ней — это только светящиеся точки. Каким образом, свет этих точек мог превратиться во все многообразие данных современной астрономии, астрофизики, космологии? Один из величайших астрофизиков, Артур Эддингтон говорил, что для человека, решившего сторониться теории и признавать только точные факты, которые являются результатом наблюдений, все книги по астрономии неприемлемы. Не существует никаких экспериментальных фактов о небесных телах. Все астрономические измерения представляют собой измерения явлений, происходящих в наземной обсерватории; только посредством теории их превращают в знания о внешней Вселенной.

Разумеется, мы вправе сказать, что между светом звезды и сознанием наблюдателя выстраивается целый арсенал приборов. Так, астроном направляет свой телескоп на объект, удаленный от Земли на огромное расстояние. Свет, поступающий от небесных тел, запечатлевается на фотографической пластинке. Затем исследователь пытается придать смысл точкам и пятнам света на фотографии, теоретизируя по поводу того, каким может/должен быть источник света. Добавим, что в свою очередь, за всем этим инструментарием скрывается нескончаемая цепь порождающих его предмет-предметных взаимодействий:

S—(О1—О2—О3—О4—О5—О6—О7…Оn— Оn+1…)—О,

начало которой («O1») лежит еще в древнекаменном веке, и лишь конечный пункт (О) воплощается в приборе исследователя.

Таким образом, любой наблюденный факт опирается в конечном счете на всю историю цивилизации, и уже одно это заставляет относиться к его объяснению с уважением. Но мы говорим о коммуникации. Существо же последней, как было показано выше, включает в себя не только технологические преобразования предмета (и основанные на них объяснения), но и более фундаментальные превращения материи.

Одним из них оказывается способность органической ткани кодировать строение окружающего мира в формах собственной активности. Ведь в конечном счете вся цепь предмет-предметных взаимодействий замыкается именно на органику, на ее способность дифференцировать и организовать тонкую моторику собственного движения так, чтобы всем (различаемым) особенностям внешних физических реалий отвечали какие-то особенности ее собственных реакций на них. Другими словами, любая разновидность предмет-предметных взаимодействий способна конвертироваться в определенные формы движения биологической ткани.

Однако этот вывод не столь прост, как кажется, ибо его существо не сводится к тому, что одни и те же реалии обязаны выражаться в одних и тех же формах активности одних и тех же биологических структур. Напротив, жесткой линейной зависимости между явлениями внешнего мира и формами движения биологической ткани не существует. Одни и те же реалии могут кодироваться (отображаться) движением разных подсистем организма; одни формы отражения действительности могут заменяться другими.

Вот несколько вопросов, которые, на первый взгляд, ставят в тупик, но, по размышлении, находят вполне положительный ответ.

Способен ли глухой от рождения человек наслаждаться музыкой? Да. Рассказывают, что Бетховен спилил ножки пианино и играл на полу. Таким образом он мог ногами чувствовать вибрации. Кроме того, он приставлял к инструменту полую тросточку, служившую проводником звука. Великий композитор начал терять слух в возрасте 30 лет, и хотя не мог более выступать как пианист, продолжал писать музыку. Знаменитую симфонию №9 он сочинил на закате жизни, будучи совершенно глухим.

И сегодня глухие люди в концертных залах не редкость. Внимательный взгляд завсегдатая филармоний может обнаружить, как, сняв обувь, они «слушают» вибрации пола. Теоретически, их восприятие музыкальной гармонии ничем не отличается от нашего, и даже там, где взрывается весь симфонический оркестр, они в состоянии «расслышать» голос отдельных инструментов.

«Осязательный слух» объясняется физическими законами. Звук — это организованное движение молекул в проводящей среде — воде, металле, воздухе, древесине. Через внутреннее ухо вибрации достигают коры головного мозга. Словом, даже лишенный слуха человек способен соперничать с профессиональным музыкантом. Конечно, такая острота восприятия физических вибраций, доступна не каждому. Но ведь и речь идет не об индивидуальных особенностях, но о способности биологической ткани «вообще».

Может ли слепой ориентироваться в пространстве? Разумеется: звуковая картина мира позволяет это, и мы знаем, что многие виды животных (в том числе и морских) используют эффект эхолокации. Правда, и здесь огромное значение имеют индивидуальные особенности организма, но (теоретически же) биологическая ткань в состоянии отличить отражения, идущие от любого предмета и даже от его материала.

Испанские ученые из Высшего политехнического колледжа при Университете города Алькала-де-Энарес обнаружили, что способностью к эхолокации обладает и человек. Ведущий исследователь Хуан Антонио Мартинес считает, что «в определенных обстоятельствах, мы, люди, можем конкурировать с летучими мышами в области эхолокации»^[149]. Кстати, «слуховое» (бисонарное) «зрение» имеет и свои преимущества. К ним относится его абсолютная трехмерность. Кроме того, оно позволяет видеть сквозь объекты, которые визуально непрозрачны. Так исследователи из группы Мартинеса со временем научились различать геометрию предметов, помещенных в непрозрачный для света, но звукопроницаемый мешок. Эти навыки, по мнению авторов работы, могут не только помочь слепым людям по новому ощутить окружающий мир, но и будут полезны пожарным или спасателям, которым часто приходится работать в условиях практически нулевой видимости. (Не забудем и о различных формах шпионажа, включая промышленный.) При этом проникающая способность таких звуков оказывается настолько большой, что позволяет ориентироваться даже в очень шумных местах, например, таких как метро.

Наиболее известный сегодня человек, который использует эхолокацию для ориентирования в пространстве, — это Дэниел Киш. Он слепой от рождения и развил в себе навыки бисонарного зрения до таких масштабов, что спокойно может передвигаться на горном велосипеде. И это не единственное достижение Киша, он так же с легкостью определяет любые предметы мимо которых проходит либо рядом с которыми стоит.

Если бы человек был способен видеть только черно-белую гамму, мог бы он судить обо всем многообразии цветов? Да, мог бы. Ведь любому оттенку любого цвета может быть сопоставлен оттенок черно-белого. Так что общая картина мира, разумеется, претерпела бы известные изменения, но исчезнуть в ней не смогла бы ни одна деталь. Вопрос же о том, в какой «цвет» она окрашена «на самом деле», решения не имеет. Впервые об этом задумались еще в XVII веке (Локк): все вторичные качества (а именно к ним относятся цвет, звук, вкус, запах и т. д.) — это субъективные ощущения, не совпадающие со свойствами внешних объектов самих по себе. Так что мы «видим» в своем окружении очень много условного, зависящего от устройства нашего собственного организма (например, оттенки инфракрасного цвета распознаются нами как степени интенсивности теплового потока). К тому же, не следует забывать о технических устройствах, которые дают возможность существенно расширить спектр воспринимаемых нами физических явлений и (при необходимости) преобразовать одни из них в другие.

В принципе, рецептеры биологического тела способны реагировать на отдельные атомы вещества и частицы электромагнитного излучения. А это значит, что способность биологической ткани отличить любые, сколь угодно незначительные перепады информационного потока не вызывает сомнений. Но если любая часть этого потока в состоянии вместить в себя (пусть и с меньшей степенью детализации) все содержание, реакция биологической ткани обладает способностью отразить и его.

Способность биологической ткани заменять одни формы отражения действительности другими позволяет понять еще одно загадочное обстоятельство коммуникационных процессов.

Представления прошлого века о том, что психика человека — это в первую очередь деятельность головного мозга («мысли находятся в тех же отношениях к мозгу, как желчь к печени или моча к почкам») строились отнюдь не на пустом месте. Ведь если органом психики является без изъятия все тело, то утрата любой его части обязана влечь за собой необратимую ее деформацию. Однако и повседневная действительность, и опыты физиологов убеждали в том, что никакие физические утраты неспособны разрушить устойчивую психику. Даже у искалеченного войной (адмирал Нельсон), даже у полностью парализованного человека (всемирно известный ученый Стивен Хокинг) она оставалась сохранной, более того, нередко служила эталоном устойчивости. Отсюда вывод: в психических процессах, за исключением головного мозга, практически все органы тела играют вспомогательную роль. «Голова профессора Доуэля», фантастический роман русского советского писателя Александра Беляева,– одно из наиболее известных литературных выражений этого взгляда на вещи.

Но если вспомнить, что в основе человеческого сознания лежит не голое «отражение» внешней действительности, но способность самостоятельно управлять движением принципиально несоединимых в «естественной» природе вещей, все встает на место.

Разумеется, наиболее примитивные орудия во многом определяют состав и структуру движения исполнительных органов человеческого тела (биомеханическую составляющую). Однако в действительности даже на начальных стадиях социогенезиса ни одна из фаз («вещь—дело» или «дело—вещь») первичного, т.е. не опосредуемого «словом», коммуникационного процесса не предполагает абсолютно жесткой заданности состава и формы движения биологической ткани, вызывающей их к жизни. В системе коммуникации принципиально только одно — строгая определенность связи между движением вещей и структурой активности биологической ткани, рисунок же ее биомеханики играет второстепенную, служебную роль.

Мы видим, что жизнь обладает достаточной гибкостью, в результате чего одни органы тела могут выполнять функции других. Между тем замена исполнительного органа — это всегда другая траектории, ритмика, пластика биомеханического движения. Словом, если и не любая, то многие формы биологической активности могут быть конвертированы в какие-то другие.

Там же, где функция исполнительного органа тела доводится до предела своей оптимизации и передается искусственному устройству, положение качественно меняется. С некоторой долей условности можно сказать, что с развитием механизации (и тем более автоматизациии) технологических процессов «биомеханика» человеческого тела сводится к элементарным функциям поворота рукояток и нажимания кнопок. Строгость управления и точность дифференциации управляющих движений выражается исключительно сочетанием массово-энергетических и пространственно временных характеристик микромоторной реакции. Наглядной иллюстрацией может служить управление джойстиком, моделирующим на мониторе компьютера развитие самых разнообразных — от управления сложными техническими устройствами до спортивных состязаний — игровых сюжетов любой степени сложности.

Таким образом, введение индивида в глобальный коммуникационный процесс, центральным звеном которого становится (преобразующая вещество природы) деятельность, предполагает:

— освоение базового «алфавита» биомеханических движений и

— привязку его элементов к ключевым технологическим взаимодействиям.

Именно это дает возможность прочтения всех стоящих за ними предмет-предметных связей, войти в мир основополагающих пространственно-временных и причинно-следственных отношений, которые характеризуют всеобщую связь вещей. (Напомним, в конечном счете, определенность всего доступного наблюдению внешнего мира может быть выражена очень ограниченным набором физических единиц измерения.)

Разумеется, определенные деформации представлений о действительности при замене одних форм психофизиологической моторики другими возможны, но все же общее представление о мире должно оставаться неизменным, ибо неизменным остается самое главное — организуемая и регулируемая человеком связь ни когда не сталкивающихся в «естественной» природе вещей. Отчуждаемое сознание фиксирует именно ее, а не структуру собственной биомеханики.

Поиск по сайту: