Диктатура коммуникационного посыла

Вместе с тем, говоря о творчестве как о ключевом содержании социальной коммуникации, не следует упускать и оборотную сторону медали. При всем том, что развитие культуры — это непрерывный накопительный процесс, утверждение одной ценности не может не сопровождаться ниспровержением каких-то других. Отсюда и коммуникатор нередко не только культурный герой-созидатель, но и прямой разрушитель. Иными словами, творческая личность не столь благостна и одномерна, как это чаще всего рисуется в апологетических жизнеописаниях. Она непредсказуема и парадоксальна, и в своих крайних проявлениях способна даже оттолкнуть, как отталкивает герой апокрифической легенды, которая долгое время сопровождала Микеланджело

(А Бонаротти? или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы — и не был

Убийцею создатель Ватикана?);

образ пушкинского Сальери, и уж тем более образ Государя, начертанный пером Макиавелли. Вселяющим тревогу служит то, что культурный герой, независимо от сферы, в которой развивается и торжествует его талант, видит свое назначение не просто в создании новой ценности, но в становлении ее общей нормой, в подчинении всех ее непререкаемому диктату. Меж тем добиться этого можно только одним путем — отрицанием не им сотворенного идеала, и низвержениеми старого идола, а значит, нет большего врага для господствующих ценностей, чем новый искатель власти над умами и душами сограждан.

Чаще всего ниспровержение господствующих ценностей, замещение их содержанием своего коммуникационного посыла представляет род «метафизического», умерщвления. Но все же нередко (в особенности там, где речь идет о социальном творчестве) склонность к фигуральному убийству воплощается в реальном физическом действии.

Это может шокировать воспитанное на апологетике таланта сознание, но нет более страшной диктатуры, чем диктатура индивидуальной ценности. Поэтому в истории человечества нельзя видеть только череду жертвенных подвигов, которые совершаются во имя общего блага, и в то же время закрывать глаза на другое, когда безумие одной творческой индивидуальности громоздится и громоздится на сумасшествие других. Примеров сказанному множество: ученому безразличны вполне предвычислимые жертвы грядущих Хиросим, венценосным владыкам — судьбы целых народов, что поклоняются не их идеалам, поэты и пророки готовы жертвовать всеми, кто не восстает против тех и других...

Таким образом, нет ничего удивительного в том, что бродяга Иешуа в глазах «добрых людей», ответственных за судьбы врученного им народа, оказывается преступником, от которого государственная власть обязана ограждать всех, кто находится под ее попечительством: «Один же из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб»^[236]. Кстати, опасения не были напрасны, живой свидетель истории, Иосиф Флавий, рассказывая о трагедии, ожидавшей Иудею, через несколько десятилетий напишет: «Войско [Рима — Е.Е.] не имело уже кого убивать и что грабить. Ожесточение не находило уже предмета мести, так как все было истреблено беспощадно. Тогда Тит приказал весь город и храм сравнять с землей...»^[237]

Вместе с тем и герой Леонида Андреева, жертвуя Иисусом, сводит счеты отнюдь не с Его правдой, а с «кривдой» своих соплеменников, которые недостойны его, Иуды, представлений о действительности.

История России помнит, что уже декабристы дышали кровавой местью «тиранам». Но если они, во имя достижения своего идеала общественного устройства, были готовы довольствоваться собственными кинжалами

(Свободы тайный страж, карающий кинжал,

Последний судия позора и обиды.

Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,

Свершитель ты проклятий и надежд…)[238],

то «разбуженные ими» звали к миллионам топоров. Николай I поколениями «передовой» русской, всей советской, да и многими из постперестроечной интеллигенции будет подвергаться остракизму за объявление сумасшедшим Чаадаева, который объявил Россию страной аномальной, а её историю — противоречащей всем законам развития и существования народов. Русская Православная Церковь — за отлучение Льва Толстого. Но что еще оставалось монарху, ощущавшему свою ответственность перед страной, православным иерархам? Не забудем и другое: непримиримость одних порождает встречный террор других, поэтому не только абстрактная природа левиафана государственной власти, но и диктатура иуд и толстых, чаадаевых и чернышевских способна порождать диктатуру Государей.

Поэтому едва ли будет циничным, даже возмутясь «тростью Фразибула», не упустить из виду и некоторую целительность этого инструмента. Напомним. К Фрасибулу, тирану Милета, был направлен запрос, как лучше всего управлять городом? «Фрасибул же отправился с прибывшим от Периандра глашатаем за город и привел его на ниву. Проходя вместе с ним по полю, Фрасибул снова и снова переспрашивал о причине прибытия его из Коринфа. При этом тиран, видя возвышающиеся над другими колосья, все время обрывал их. Обрывая же колосья, он выбрасывал их, пока не уничтожил таким образом самую красивую и густую часть нивы. Так вот, проведя глашатая через поле и не дав никакого ответа, тиран отпустил его. По возвращении же глашатая в Коринф Периандр полюбопытствовал узнать ответ Фрасибула. А глашатай объявил, что не привез никакого ответа и удивляется, как это Периандр мог послать его за советом к такому безумному человеку, который опустошает собственную землю. Затем он рассказал, что видел у Фрасибула. Периандр же понял поступок Фрасибула, сообразив, что тот ему советует умертвить выдающихся граждан».^[239]

Выводы

1. Сознание — это высшая форма психики, но психика качественно другого субъекта, в свою очередь, должна быть качественно иной. В силу этого общественное сознание не тождественно сознанию человека. Поэтому судить о действительных ценностях и целях существования единого социального организма мы можем только по той «тени», которую первое отбрасывает на плоскость второго. Между тем ее контуры дают основание видеть в социуме монопольного распорядителя всем существующим вокруг него.

2. Общее развитие каждого социума, а следовательно и развитие его психики, подчинено действию единых законов. В силу этого сознание его структурных «единиц» решительно исключает из числа тех, кто обладает неограниченным правом на природное и социальное окружение, всех «чужих». Это заставляет их воспринимать собственные ценности и цели как единственно правильные, как «общечеловеческие».

3. Разделение труда вызывает разделение социо-коммуникативного потока. Движение каждой из его составляющих начинает определяться своей обособившейся ценностью, что порождает необходимость координации совместных усилий, необходимость управления и становления его институтов.

4. В системе распределения информационно-вещественных потоков каждая точка ветвления принимает форму статусной позиции. Их совокупность и конфигурация распределения определяет структуру совокупного коммуникатора. В каждой точке ветвления обособляющаяся общественная ценность, переводится на язык практических действий совокупного коммуниканта. При этом взаимодействие коммуникатора и коммуниканта осуществляется не только по «вертикали», но и по «горизонтали.

5. Функция коммуникаторов всех уровней определяется ценностью, формируемой на высших этажах социальной пирамиды. Ее исполнение обеспечивается правом распоряжения специфическим инструментарием, который включает в себя ту или иную часть производительных сил общества, и, прежде всего, главную из них — человека.

6. Любой коммуникативный акт подчиняется общим закономерностям, отражает действие всех законов целостной системы коммуникации, главным из которых является неделимость общего потока превращений вещества природы и преобразующего ее человека. Поэтому стержневое содержание коммуникации состоит не в изменении вещественных элементов окружающей действительности, но в конечном счете в творческом преображении самого человека.

7. Таким образом, статус коммуникатора — это признанное социумом и закрепленное действием всех его институтов право на творчество. Предоставляемая им возможность влиять на свое окружение — это и есть возможность формировать (в конечном счете весь) социум по мерке собственного идеала. Отсюда и стремление личности к обретению высокого социального статуса — это стремление к юридически оформленной возможности самостоятельного творчества в тех сферах общественной жизни, которые близки ей.

Поиск по сайту: