Отчуждение и распределение продукта

Итак, там, где обязательным условием удовлетворения потребности становится выполнение целой цепи предшествующих операций, субъект деятельности должен иметь возможность использовать задолго до того произведенное средство. При этом неважно, им самим или кем-то другим, поскольку произведенное орудие обязано отчуждаться от того, кто его изготовил, становиться «ничьим». Без этого ни прогресс технологии, ни формирование социума невозможны.

Заметим и другое: занятое изготовлением орудия (которое лишь в неопределенной перспективе может послужить удовлетворению потребностей) животное вынуждено пренебрегать голосом собственной физиологии. Однако подобная жертвенность не свойственна биологической особи. Поэтому производство орудий впрок невозможно представить без образования известных запасов еды, которые тоже же должны отчуждаться от тех, кто их производит, и становиться общим достоянием группы. В свою очередь, это означает и становление первичных механизмов распределения, что свидетельствует о формировании новых, не биологических, принципов общежития.

Обратимся к красноречивому свидетельству археологических раскопок.

В 1953—1960 годах экспедиция под руководством Р. Солецки в пещере Шанидар (Северный Ирак) обнаружила многослойную стоянку древнекаменного века, возраст которой определяется в 50—70 тысяч лет. Другими словами, ко времени, предшествующему появлению современного человека. Самое интересное в находке — это девять скелетов мужчин, среди них примерно сорокалетний инвалид. У него была повреждена левая глазница (скорее всего, он не видел левым глазом), сросшийся перелом левой стопы, изуродованная страшнейшим артритом нога и сильно стершиеся зубы. К тому же у него практически отсутствовала правая рука^[80]. Ясно, что с такими повреждениями он не мог обеспечивать себя сам, а значит, его кормили и похоронили сородичи.

На первый взгляд, здесь проявляется забота о ближнем, однако, думается, было бы неправильно видеть в этом зачатки гуманистических представлений. Утверждать о формировании начал альтруизма можно, как минимум, при двух условиях:

— подобные захоронения обнаруживаются в статистически значимых количествах,

— они становятся тем более многочисленными, чем ближе ископаемые свидетельства к вполне сложившейся цивилизации.

Между тем в действительности нет ни достаточно представительных масштабов, ни тем более поступательного увеличения частоты таких фактов; делать же ко многому обязывающий вывод на основе случайных наблюдений некорректно.

Напротив, все свидетельствует об обратном: уклад даже более развитого общества не возбраняет принимать в пищу человеческое мясо, уничтожать неблагополучных детей, убивать одряхлевших стариков и, разумеется, таких инвалидов. Более того, это диктуется законами его выживания. Многое от этого уклада остается еще и в античную, т.е. во вполне цивилизованную, эпоху. Так, уже в письменной истории, то есть во времени, отстоящем от упомянутой находки на несколько десятков тысяч лет, сохранились сведения о том, что эти законы продолжали действовать. На острове Хиос существовало правило, повелевавшее отравлять ядом цикуты всех стариков свыше 60 лет, чтобы остальные не испытывали недостатка в пище; в традициях Спарты было умерщвлять детей, физические свойства которых не соответствовали «предначертаниям законодателя» (выражение Аристотеля)^[81]; о лишении жизни младенцев, не отвечающих сложившимся стандартам, говорится в римских Законах XII таблиц^[82]; есть основания полагать, что этот суровый обычай существовал и в законодательных установлениях многих других, если не большинства античных городов. О нормах того времени свидетельствует тот факт, что даже в философские и правовые основания идеально устроенного государства закладывается требование: «пусть будет закон: ни одного калеку выращивать не следует»^[83]. Долгое время там, где предвидится рождение ребенка сверх установленного государственным норматива, обязательным требованием является аборт, о чем говорит все тот же афинский философ^[84]. Весьма распространенным явлением остается подкидывание детей (особенно девочек)^[85], причиной чему в первую очередь оставались материальные соображения. О сюжетных мотивах, повествующих, как новорожденного младенца кладут в глиняный сосуд (царевич Кир), корзину из тростника (Моисей), куда-то еще и бросают на произвол судьбы, говорят книги Ветхого Завета^[86], сочинения Геродота^[87].

Ясно, что все фиксированное историческими преданиями вызвано дефицитом необходимого продукта. При этом никакого конфликта с нравственным чувством человека здесь нет, а значит, нет и обязывающих к социальному призрению норм. Таким образом, забота о нетрудоспособных по каким-то альтруистическим соображениям на предшествующих этапах истории тем более исключена.

Но там, где по каким-то причинам появляется избыток необходимого продукта (который к тому же претерпевает полное отчуждение от своего производителя), оказывается возможным успешное выживание даже неспособных к самостоятельному жизнеобеспечению инвалидов. Право на «ничей» продукт в этих условиях получает каждый. Отсюда допустимо утверждать, что в подобных захоронениях мы застаем лишь переходный этап от все еще полуживотных форм сосуществования к зарождающейся социальности. Когда в полной мере заработают механизмы, регулирующие собственно общественную жизнь, этот «альтруизм» исчезнет, чтобы возродиться вновь лишь через несколько десятков тысяч лет.

Итак: отчуждаться должен любой продукт любой деятельности, будь то орудие или предмет удовлетворения базовых потребностей человека. Первое обстоятельство (при стечении известных условий) делает возможным использование готового средства каждым, кто умеет пользоваться им, и это существенно повышает шансы всей общины на выживание. Второе — возможность специализации индивидов на производстве орудий, что, в свою очередь, улучшает их технические характеристики, а следовательно, и эффективность интегральной деятельности в целом.

Вкратце подытожим: внешними отличительными признаками того, что приходит на смену инстинктивному поведению, являются, по меньшей мере, следующие:

— появление биологически немотивированных форм деятельности (т.е. форм, которые не служат удовлетворению сиюминутно испытываемых потребностей);

— производство биологически «ненужного» предмета (предмета, практическое использование которого в пределах обозримого горизонта событий вообще не просматривается психикой живого тела);

— производство предмета в «биологическое никуда» (отчуждение продукта в некие «закрома» формирующегося сообщества);

— рождение новых форм распределения деятельности, не подчиненных половозрастной структуре сообщества;

— возможность свободного пользования возникающим из «биологического ниоткуда» (отчужденным) продуктом;

— появление внебиологических (технологических) связей между звеньями деятельного акта, которые могут быть разделены сколь угодно большим пространственно-временным интервалом;

— обособление разделенных в пространстве и времени технологически зависимых звеньев единого процесса как самостоятельных поведенческих структур, доступных выполнению разных субъектов.

Все это — необратимые процессы, ибо благодаря им животное оказывается нежизнеспособным вне своего сообщества. А значит, с их развитием индивид теряет способность существовать вне социума; необходимым условием его выживания становится социальная коммуникация, которая рождается вместе с технологическими формами движения.

(Забегая вперед, дополним сказанное тем, что отчуждение не ограничивается отчуждением продукта и средств его производства/добывания. Оно имеет гораздо более фундаментальные следствия и для социума в целом, и для индивида. Тот факт, что ни индивидуальное, ни групповое сознание не в состоянии вместить в себя аутентичные ценности социума, и вынуждено довольствоваться собственным, нередко вульгаризированным, их пониманием, является одним из них.)

Поиск по сайту: