Явление ритуала

Обе составляющие: и «биомеханическая», и «технологическая» подчинены конечной цели, которая стоит перед субъектом. Вместе с тем легко понять, что каждое звено первой (траектория движения исполнительных органов тела) подчинено второй (технологическому содержанию), то есть форме применяемого орудия и структуре его физического взаимодействия с предметом. Так привычное для нас движение кисти при использовании обыкновенной европейской ложки всегда будет отличаться от экзотики, подчиненной используемому на Востоке обеденному прибору.

Все это легко понять даже не отягощенному широкими познаниями сознанию. Но там, где оно отсутствует (еще не сформировалось), все обстоит по-другому. Единственной реальностью для психики животного, может быть только живое движение исполнительных органов тела; для него существует лишь пантомима «биомеханической» составляющей, собственно «технологическое» содержание процесса тонет в недоступном.

Так для ребенка, впервые осваивающего науку завязывать шнурки на своих ботиночках, поначалу существует только тонкая моторика его собственных пальцев,— топология же самого узла долгое время остается вне развивающегося сознания. (Впрочем, часто и сознанию взрослого требуется проделать сложную работу, чтобы представить пространственную структуру узла, тогда как мышечная память воспроизводит ее автоматически, «вслепую».) Вот так и в животном мире: все относящееся к собственно предметному содержанию орудийного процесса (технологическое содержание взаимодействия даже одного орудия с предметом и уж тем более взаимодействие нескольких орудий) полностью выпадает из «поля зрения» биологического тела. Впрочем, и обладатели университетских дипломов часто не имеют представления о том, что где-то внутри используемых ими приборов осуществляются сложные взаимодействия; для них все кончается кнопками управления.

Парадокс в том, что именно это обстоятельство является решающим для выхода из эволюционного тупика. Недоступность психике животного собственно предметного содержания сложной формы деятельности приводит к тому, что интеграция взаимозависимых элементов единого технологического процесса упрощается до задачи сочленения фрагментов пластики его тела. Иначе говоря, воспроизведение всей технологической цепи становится сведением в непрерывный поток не алгоритмов движения орудий:

[(a—b—c) + (d—e—f)],

но подчиненных им траекторий движения исполнительных органов:

[(n—o—p) + (q—r—s)],

где (q—r—s) обозначает алгоритм управления технологически смежным орудием.

Другими словами, овладение организацией предмет-предметных взаимодействий становится возможным за счет формирования неразрывной «пантомимы» орудийного процесса. А вот на этом пути (во всяком случае там, где речь может идти лишь о крайне ограниченных цепях технологически связанных орудий) непреодолимых препятствий не существует. И — хотя такое объединение закрепляется в практике живых тел на протяжение многих поколений (научные данные свидетельствуют о том выделение человека из животного царства занимает не один миллион лет), естественный отбор в состоянии справиться с ним, поскольку построение такой «пантомимы» не выходит за рамки чисто биологических форм.

Сходная по своему содержанию задача хорошо известна специалистам по подготовке рабочих кадров, спортивным тренерам и т.п. Когда возникает необходимость освоения рациональной техники выполнения тех или иных действий, двигательная память коммуниканта должна закрепить не траектории движения осваиваемого предмета, но пластику исполнительных органов своего же тела.

В сущности то же мы встречаем и в других формах обучения человека. Так, например, военному строю с давних пор известно движение «пешим по-конному» («Ученье пешее по-конному, воен., когда обучают людей конным построениям пеши, чтобы поберечь лошадей»)^[93]. Не пренебрегает этой формой и современная армия, практикующая изучение сложных маневров техники «пешим по-танковому», «пешим по-самолетному». Далеко не всегда к ней прибегают из соображений экономии — нередко для того, чтобы закрепить в мышечной памяти исполнителей порядок общих перестроений и добиться понимания смысла совместных действий.

Впрочем, не чужда таким формам обучения даже обыденность: ведь не только содержащийся в нашей голове план, но и та же мышечная память позволяет нам ориентироваться в темное время в собственной квартире.

Лишь подчинив пластику тела «технологической» составляющей, человек овладевает и орудием труда, и спортивным снарядом, и движением сложной военной машины. Именно формирование (поначалу жестких) структур двигательной памяти является ключом к освоению оптимальной техники исполнения, и на этом этапе вмешательство сознания зачастую не только не помогает делу, но даже препятствует ему.

Кстати, способность кодирования довольно развитых представлений в структурах движения со­бственного тела субъекта свойственна не только человеку. Больше то­го, не только высокоорганизованным представителям живой природы. Наглядным при­мером является «танец» пчел. Довольно сложные пространственно-вре­­менные от­но­ше­­ния, как оказывается, легко переводятся в пластику собственного те­­­ла не то что мле­ко­пи­­тающего, но даже насекомого: «танцевальные» движения просто кодируют направление полета и по­сле­­­до­ва­те­­ль­ность поворотов, а также время пути по ими же обозначаемому курсу.

Да и способность к объединению отстоящих в пространстве и времени звеньев единого поведенческого акта также не появляется на «пустом месте». Классическая схема: «поисковое поведение — ключевые стимулы — завершающий акт» говорит о том, что и она вписана в генетическую память животного^[94].

Таким образом, механизм информационного общения через совместное ис­пол­не­ние какого-то единого сложно структурированного действия всеми участниками обмена не яв­ля­ет­ся чем-то исключительным в живой природе. Этот механизм не требует раз­ви­той спо­со­б­но­сти организма к абстрактному мышлению, без которой немыслимо речевое обще­­ние. Он действует без всякого участия сознания. Между тем все раз­но­видности собственно зна­ковой коммуникации, которые предполагают способность восприятия действительности в заместительных формах, тре­бу­ю­т становления более сложных структур психики и форм движения, а значит, могут возникнуть то­ль­­ко на их ос­но­ве. Следовательно, именно этот первичный ме­ха­низм и до­л­жен формировать са­мое глубокое ос­но­­вание всех «надст­ро­ечных» разновидностей собственно зна­ковой коммуникации. Так что пер­вой фо­р­­­­мой даже вполне «человеческого» об­щения оказывается вовсе не речь, но имен­но совместно вы­полняемое дейст­вие.

Словом, возможность кодирования информации в структурах имитирующего движения сомнений не вызывает. Высказанные соображения касаются только передачи закодированной информации другому индивиду (группе индивидов) и ее восприятия другим индивидом (группой индивидов). Сомнения возникают в другом. Их порождает закономерный вопрос: где искать следы такой деятельности у человека?

Впрочем, ответ напрашивается сам собой — это ритуал. Правда, в современных ритуалах трудно найти то, что объединяет современного человека с его далеким предком. И все же явственно различимые следы существуют. Так, например, процесс («штучного», ремесленного) изготовления любой вещи, как правило, завершается ее рефлекторным, часто не замечаемым нами, опробованием. Меж тем не трудно понять, что подобная верификация (обозначим ее как «q») сливается с началом использования произведенного предмета в каких-то других, технологически смежных, процессах.

В условной форме это может быть представлено как

(n—o—p)-q…

В свою очередь, работа с инструментом начинается с такого же рефлекторного «технического осмотра» и восстановления его работоспособности. Не трудно понять, что и здесь (обозначим это действие как «p») включаются механизмы мышечной памяти, которая хранит в себе способ его изготовления.

…p-(q—r—s)

Эти полубессознательно выполняемые операции («p» … «q») и есть рудимент ритуала, древнего механизма управления предмет-предметной деятельностью, который когда-то связывал в единый поток ее основные звенья.

Становление современных производственных процессов, в которые включаются многозвенные цепи связанных между собой орудий,— одна из основных линий развития технологии. Разумеется, поначалу речь может идти лишь о предельно элементарных формах, в которых используется минимальное количество орудий. Но в дальнейшем появляются такие, в которых используются развитое множество самых различных артефактов. Кстати, это касается не только производственной деятельности, но и любых ее форм вообще, ибо даже художник не может обойтись без помощи остающихся в безвестности людей, производящих краски, кисти, холсты…

Освоение более сложных технологических цепей совершается в тех же формах заместительного движения, т. е. через интеграцию биомеханических составляющих. Мы не станем останавливаться на этом, ибо механизм может быть восстановлен из содержания первого шага. Остановимся лишь на одной детали. Способность построить целостную модель технологически законченного процесса по-прежнему не означает, что весь он может выполняться в едином потоке действий. Такое невыполнимо уже потому, что в одном и том же месте в одно и то же время не могут сложиться все необходимые условия. Поэтому в собственно предметной форме и после усвоения мышечной «логики» общего движения выполняется лишь одно из звеньев единой цепи.

В этой связи весь процесс (вновь обратимся к условной форме), в зависимости от того, какое именно действие выполняется в предметной форме, может быть представлен как один из следующих рядов:

(n-o-p)-q—(q-r-s)—(t-u-v)—(w-x-z)

(n-o-p)—p-(q-r-s)-t—(t-u-v)—(w-x-z)

(n-o-p)—(q-r-s)—s-(t- u-v)-w—(w-x-z)

(n-o-p)—(q-r-s)—(t-u-v)—v-(w-x-z)

Здесь выделенным шрифтом обозначены действия, выполняемые в собственно предметном виде, стандартным — заместительные формы смежных звеньев единой структуры.

Из приведенной схемы видно, что ритуал становится постоянным элементом любого деятельного акта. Несмотря на то, что предметное содержание может быть различным, состав заместительного движения во всех случаях оказывается практически одним и тем же. Таким образом, именно ритуал (n—o—p—q—r—s—t—u—v—w—x—z) превращается в модель родовой формы, собственно предметная же деятельность — в один из его составных элементов. Любой деятельный акт теперь оказывается возможным только как единый процесс: «ритуал—деятельность—ритуал. Именно он в сегодня различимой форме и предстает как непрерывный поток «освидетельствования инструментария — производства предмета — верификации результата».

Нет ничего удивительного в том, что в древности этот сочлененный с предметной деятельностью поток заместительного движения на долгое время перестает ограничиваться своим утилитарным прикладным значением и обретает оттенок «потусторонности», подвергается сакрализации. Сакральное содержание начинает и завершает любой целевой процесс, и это в известной мере сохраняется по сию пору. По-видимому, и предобеденная молитва, сохранившаяся в культурах многих народов, представляет собой не что иное, как рудимент все того же ритуала, таящего в себе логику предшествующих трудов человека.

Итак. Сводимое в единую «пантомиму» целевого процесса движение исполнительных органов образует собой биомеханический эквивалент многозвенной орудийной деятельности. Именно благодаря его формированию оказывается возможным объединить несколько орудий в составе одного сложно организованного процесса. И нет ничего страшного в том, что поначалу их сопряжение может быть только рефлекторным, не одухотворенным даже зачатками мысли.

Именно механистичность первоначальной интеграции показывает, что совершение этого шага происходит без всякого участия сознания. Но именно он является решающим и на пути становления качественно новых форм психики, которые оказываются в состоянии:

— формировать знак, содержание которого скрепляет цепь разделенных в пространстве и времени предмет-предметных взаимодействий,

— транслировать найденную кем-то одним формулу организации единого потока взаимодействий в конечном счете всему социуму и от него обратно — любому индивиду.

Поиск по сайту: