Место в мире

Итак, система коммуникации — это прежде всего развивающийся в ноосфере информационно-вещественный поток качественных преобразований, который принимает форму культуры. Этот процесс не может быть искусственно разложен, как собранная из независимых элементов детская пирамидка, ни на отдельные существующие «сами по себе» кубики («вещь, «дело», «слово»), ни даже на противостоящие друг другу формы бытия («материальное», «идеальное»). Их аналитическое вычленение не более чем условность. Социальная коммуникация осуществляется только как многогранное сложноорганизованное целое, и все в нем подчиняется единому началу. А значит, — его единому устройству и единому назначению.

Впрочем, отношение целого к своей части проявляется не только в структуре, т.е. в застывшем контуре внутренних связей, которые объединяют отдельные фазы и сегменты единого потока информационно-вещественных взаимопревращений,— ему подчинена и собственно деятельность субъекта коммуникативного процесса. Этим субъектом, как уже говорилось, выступает только социум. Социальные институты, группы и отдельно взятые индивиды функционируют лишь как элементы его строения и не вправе рассматриваться как суверенные начала, способные к автономному существованию.

Как уже говорилось, моделью соотношения между социальной активностью этих элементов и формой существования единого социума может служить жизнедеятельность биологического тела. Она не складывается из суммы жизнедеятельностей клеток и не может быть разложена ни на множество биофизических и органохимических реакций, протекающих в замкнутых пределах их мембран, ни на противоположности психического и физиологического ее измерений. Напротив, в каждый данный момент существования организма все формы активности его «составляющих» определяются одним — конечной целью, которая преследуется им на внешнем слое своего движения (преследованием жертвы, убеганием от хищника и т.п.). Социум — это такой же целостный организм, структурными элементами которого предстают индивиды, группы, институты. А значит, осуществляемый им процесс преобразований массива естественно-природной данности в явление саморазвивающейся культуры представляет собой такое же единое начало, как и собственно жизнедеятельность любого биологического тела.

Выше было показано, что справедливо рассматривать коммуникацию информационного (ценностного, идеального) и вещественного (материального) начал не как одно из проявлений жизнедеятельности, но как собственно жизнедеятельность социума, как единственно возможную форму его существования. Это обстоятельство накладывает свою печать и на него самого и на особенности его коммуникационной системы. Прежде всего, оно проявляется в том, что само материальное окружение социального организма включается в систему его жизнедеятельности/коммуникации как одна из составляющих, как ее модус, как то, что в христианской литературе получило название ипостаси.

Заметим, что последнее понятие, в отличие от сущности, которая характеризует «бытие вообще», совокупность всех его форм, означает «определенное бытие», бытие в некой обособленной форме. Так в христианском учении понятие общего (Троицы) относится к сущности, в то время как ипостась — это отличительный признак каждого ее Лица. «Ипостась есть то, что есть усия [сущность.— Е.Е.], к ней приложимы все свойства — или же все отрицания, — какие только могут быть сформулированы по отношению к «сверхсущности», и, однако, она остается к усии несводимой. Эту несводимость нельзя ни уловить, ни выразить вне отношения трех Ипостасей, которые, собственно говоря, не три, но «Три-Единство». <…> Однако усия и ипостась — всё же синонимы»^[177].

Именно такой, относительно обособленной, формой бытия социума и предстает вся материальная среда, которая включается в поток его творческой деятельности.

О том, что орудие становится продолжением тела индивида здесь уже говорилось. Но это отношение не исчерпывает связи человека и вещи. В действительности его «продолжением» выступает весь вещный мир, который складывается вокруг него и обставляет его быт — дом, одежда, утварь. У Т.Драйзера есть очень точное замечание: «…дом, несомненно, налагает отпечаток на своих обитателей. Мы почитаем себя индивидуумами, стоящими вне и даже выше влияния наших жилищ и вещей; но между ними и нами существует едва уловимая связь, в силу которой вещи в такой же степени отражают нас, в какой мы отражаем их. Люди и вещи взаимно сообщают друг другу свое достоинство, свою утонченность и силу: красота или ее противоположность, словно челнок на ткацком станке, снуют от одних к другим. Попробуйте перерезать нить, отделить человека от того, что по праву принадлежит ему, что уже стало для него характерным, и перед вами возникнет нелепая фигура то ли счастливца, то ли неудачника — паук без паутины, который уже не станет самим собою до тех пор, покуда ему не будут возвращены его права и привилегии»[178].

В сущности, так же обстоит дело и на уровне социума. Вот только «продолжением» его «тела» становится вся вовлекаемая в коммуникационный поток природа. На поверку анализом не он оказывается ее частью, а — она, и это приводит к специфическому осознанию своего места в мире (а с ним и своей миссии, и своих прав). В этом обстоятельстве и берет начало основной инстинкт, который впоследствии осознается как не ограниченное ничем право распоряжаться всем существующим вокруг человека.

В своем истоке, самовольно присвоенное право не закрепляется никакой идеологемой, но предстает как объективная (как объективен любой предмет осознания) предпосылка собственной самоидентификации социума. Ранее мы уже могли видеть, что идеологема ритуала не предшествует его становлению, но возникает значительно позднее, с развитием коллективного сознания. Точно так же обстоит дело и с этим инстинктом, его осмысление в формах специфических идеологем возникает только там, где само мышление поднимается на сравнительно высокий уровень. Именно этот инстинкт монопольного права рождает парадигму древнего сознания, которая может быть выражена широко известным высказыванием Ивана Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача». Его слова стали девизом не только советской биологической науки, но и любой практики вообще. Практика же показывает, что уже в самых истоках им (пусть бессознательно) руководствовались без исключения все цивилизации.

В какой-то степени такой взгляд социума на себя и свое материальное окружение имеет основание. Будучи последним звеном эволюции, человек, разумеется, обладает определенными правами по отношению ко всему существующему. Поэтому не случайно он издревле позиционирует себя как «царя природы». Библейское сказание говорит именно об этом. «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.»[179]

Относиться к библейским сказаниям как к чему-то чуждому всякой закономерности недопустимо; это своеобразный итог развития коллективного сознания. К тому же они хорошо согласуются с точно таким же осмыслением места человека в мире, которое рождалось на всех континентах. Но если и Библия, и другие формы осмысления места человека в мире человека, подразумевают под первым весь человеческий род, то социум (в лице своих не всегда осознающих его действительные нужды представителей) нередко видит только в самом себе его наиболее полное воплощение. Отсюда неудивительно, что кто-то осознает себя и «наиболее равным» из всех.

Поиск по сайту: