Мода в формировании коммуниканта

Остановимся еще на одном аспекте социализации — моде.

Мода (от лат. modus — мера, способ, правило) — это, по определению словарей, непродолжительное господство определенного вкуса в какой-либо сфере жизни или культуры, в ней проявляется что-то непрочное, быстропроходящее.

Однако представлениями о непродолжительном господстве чего бы то ни было или быстропроходящей популярности существо моды не исчерпывается. В действительности она имеет фундаментальное значение в развитии общества.

Мода на артефакт и определяемую им поведенческую модель присутствует в самых различных сферах человеческой деятельности и культуры, в оформлении внешности человека (одежда причёска, косметика и т. п.) и непосредственной среды его обитания (интерьер, различные бытовые вещи), в искусстве, архитектуре, литературе, науке, наконец, в формах речевой деятельности, поведения и так далее. Еще Адам Смит в «Теории нравственных чувств» (1759) отмечал влияние моды не только на одежду и мебель, но и на нравственность, музыку, архитектуру и т. д.^[292]

Не следует пренебрегать этим феноменом и уж тем более ограничиваться критическим насмешливым взглядом. Мода менее всего сводится к чему-то мимолетному и эфемерному, ибо в конечном счете способствует формированию интегрального этотипа. Так, глубокие декольте и кринолины, делая неприемлемыми одни из поведенческих моделей, в известной мере ограничивают свободу женщины, в свою очередь, современные джинсы, допуская возможность других, расширяют ее. Можно утверждать, что любая новая мода в одежде формирует новую пластику движений, новый стиль поведения. Не следует забывать и о влиянии на общественные нравы. Словом, насмешка по отношению к ней совершенно неуместна.

Следствия (куда более фундаментального порядка) проявляются и в историческом масштабе на уровне единого социального организма. Так, Петр I, обрив русских мужиков и обрядив их в «немецкое» платье, изменил образ жизни и весь менталитет России. Поэтому «окном» в Европу стала не только новая столица государства, но и вывезенная с Запада мода.

Разумеется, нельзя абсолютизировать значение этих петровских инициатив, но и пренебрегать их действием совершено недопустимо. Мода заслуживает самого серьезного исследования, но не только для принятия решений в области культурной политики, маркетинга, индустриального дизайна, рекламы и других областях. Главное в содержании этого феномена — ее роль в социализации индивида и формировании социума.

Несколько причин определяют социо-коммуникативную, социализирующую функцию моды. Это и стремление человека перенять хороший вкус, и желание освоить то лучшее, что создано социумом, и страх оказаться вне общества, быть осмеянным им. Но за всеми ими стоит способность моды служить своеобразным камертоном, настраивающим социальное поведение на какой-то единый лад. Она способствует сплочению общества, ибо отбор единых ценностей, формируемых во всех сферах его жизни (а именно в этом отборе и состоит ее существо), служит прежде всего цементации.

Пусть на уровне группового отбора подражание чему бы то ни было может играть и откровенно вредоносную роль. Так, групповой моделью поведения может стать «подвиг» ниспровергательниц режима, Pussy Riot, акции активисток Femen, даже откровенных террористов. Поэтому, на время возобладав над общественным сознанием, внедряемая ею модель может вести к своеобразному социальному отравлению («Блевотина войны — октябрьское веселье!»[293]) и более того — к социальному суициду. Поучительными примерами могут служить известные события европейской и отечественной истории

(«Какому дьяволу, какому псу в угоду,

каким кошмарным обуянный сном,

народ, безумствуя, убил свою свободу,

и даже не убил — засек кнутом»?[294]).

Но все же, как правило, на уровне социума в целом доминирующая роль достается только тем ценностям, которые способствуют его укреплению и развитию. Впрочем, далеко не во всем разделяя гневный пафос Зинаиды Гиппиус, следует заметить, что и в этом «веселье», и в этом «кошмарном сне» проявляются объективные законы все той же социальной коммуникации.

Действие коммуникативного камертона проявляется в усвоении ценностей, признаваемых большинством. Так, кризисные процессы Великой Французской, Октябрьской революции и Гражданской войны в России в конце концов были преодолены возвращением от чисто групповых (сословных, партийных) ценностей к ценностям общегосударственного масштаба, если угодно,— к моде на них. Это способствовало не только выздоровлению социального организма, но и возвращению наших стран в ряды великих мировых держав.

Наконец, подчинение моде имеет своим следствием, может быть, главное — формирование способности к единому ответу на коммуникационный посыл. В этом аспекте предмет подражания может быть представлен чем угодно (кроме, разумеется, разрушительных моделей), поскольку важен не он, а единство реакции, унифицированная форма поведения. Это следствие имеет большое значение как на уровне группы, так и для социума: унифицированные формы поведения цементируют общество (группу), дают ему (ей) значительные преимущества перед другими. Ведь такая реакция формирует кумулятивный (сводящий в фокус не одну физическую энергию, но и нравственный потенциал) ответ общества (группы) на внешние вызовы. Наиболее ярким и наглядным примером предельной унификации поведения и кумулятивной реакции на коммуникационный посыл может служить армия, одним из «культурных заветов» которой является глубокомысленная максима ее цехового фольклора: «пусть безобразно, но однообразно».

Впрочем, мода имеет и куда более фундаментальные далеко не кратковременные следствия.

Даже говоря о самом распространенном — подражанию манере одеваться, нельзя сводить все только к изменению внешнего облика и стиля поведения человека. Так, вслед за ввезенной Петром модой на «немецкое» платье, очень скоро возникает мода на европейскую культуру, в частности, на книги. Правда, поначалу реальной потребности в собственно чтении нет, поэтому часто вполне достаточно простых муляжей, имитирующих дорогие издания. Но массовое подражание имеет место; не случайно возникает специализированное их производство. Эти муляжи (у нас их можно встретить в музеях петровского времени, например, в доме Петра I в Летнем саду) расставляются на самых видных местах. На первых порах совсем не для того, чтобы намекнуть на интеллектуальные запросы владельца,— их задача подчеркнуть принадлежность к известному социальному кругу. Но все же со временем приходит осознание и тех ценностей, которые способны скрываться в оригиналах. Поэтому вслед за муляжами появляются и сами книги, и тяга к чтению.

Кстати, нечто подобное происходит не только в России, она просто заимствует образцы поведения у Европы. Ведь муляжи книжных изданий появляются прежде всего там: именно оттуда ввозятся в русские дома первые их экземпляры. К слову, чрезмерная ирония неуместна и по отношению к ней; достойно то, что новый класс зарождающейся буржуазии понимает значимость духовной культуры, и это понимание со временем приводит к покровительству ей и даже к ее освоению.

В тех же «европах» рождается новое искусство. Так, богатеющая Голландия создает его не потому, что «новые голландцы» вдруг проникаются пониманием прекрасного и неодолимой тягой к нему. Влияние моды (и обретаемый материальным успехом статус) требует открытой демонстрации своей приверженности новым ценностям (и права на мобилизацию нравственного потенциала своих коммуникантов). Именно моде и демонстрации принятия новых идеалов обязано появление в доме настоящих полотен, покрытых разноцветьем настоящих масляных красок. При этом поначалу качество живописи (уже за полным отсутствием вкуса) совсем не важно, значение имеет лишь физический размер полотен: чем больше площадь, покрытая добротным красочным слоем, тем ярче демонстрация социальной позиции владельца в социальной иерархии и его притязаний на место в системе социальной коммуникации. Все то же касается и прочих ремесел; площадью, которая покрывается дорогостоящими изразцами, отрезами дорогостоящих тканей, количеством фарфора, бронзы, серебра начинает измеряться статусная представительность буржуазного дома. Но, точно так же, как и с книгами, простое стремление продемонстрировать принятие новых ценностей со временем переходит в стремление к прекрасному, развитию вкуса, покровительству искусствам.

Таким образом, мода не может быть сведена к временному, непродолжительному господству каких-то идеалов. Она оказывает существенное (часто решающее) влияние на весь облик современной ей цивилизации. Это проявляется в следующем:

— именно мода, акцентируя одни ценности и оставляя в тени другие, производит их отбор;

— фильтруемые ею (общественным признанием) закрепляются в социальных нормах;

— нормы диктуют и определяют стиль поведения;

— в свою очередь, реальное поведение и создает новую социальную действительность.

В результате постоянного отбора предмет подражания может меняться, но сохраняется органическая потребность общества в унификации своей реакции на внешние вызовы. В свою очередь, переменчивость моды диверсифицирует эту реакцию, умножая опыт цивилизации и возможности ее ответа на непредвиденные влияния со стороны.

Таким образом, мы обнаруживаем, что действие моды тесно смыкается с рассмотренной выше ролью артефакта. Оказывается, последний воздействует на социализирующегося человека не только скрытым образом, завершая формирование механизмов его психики, но и другой формой принуждения — подчинением моде на него и определяемой им поведенческой модели.

Пример одного из самых фундаментальных измерений моды может быть показан в анализе такой тонкой материи, как отношения мужчины и женщины.

В своей монографии «Осень Средневековья» нидерландский историк культуры Й. Хейзинга выразил одну парадоксальную мысль о том, что отношения мужчины и женщины формируются прежде всего культурой своего времени и только затем — инстинктом. Правда, воздействие формируемого искусством идеала на женщину не столь очевидно, как его воздействие на мужчину. «Взгляд женщины на любовь остается все еще неясным и скрытым <…> Женская любовь не нуждается в романтическом сублимировании <…> В литературе взгляд женщины на любовь большей частью отсутствует не только потому, что создателями этой литературы были мужчины, но также и потому, что для женщины восприятие любви через литературу гораздо менее необходимо, чем для мужчины.»[295] Но все же оно существует. Поэтому не будет преувеличением сказать, что социально значимые формы взаимоотношения полов определяются и им.

Более того, воздействие культуры преобразует и мужчину, и женщину. Повторяясь и повторяясь в литературе, живописи, скульптуре, взгляд мужчины на женщину и женщины на мужчину начинает формировать и их собственный взгляд на самих себя.

Хорошо, когда он создается под воздействием рыцарских романов. Хуже, когда перестают читать и начинают смотреть только рекламные ролики. И вот, подчиняясь их стилю, женщина стремится увидеть в себе ту, которая смотрит со всех рекламных изданий, и — большей частью не отдавая себе отчета — начинает формировать и собственную внешность, и поведение, чтобы походить на нее. В результате качественно меняется она сама. В античном образце красоты женщина не обнаруживает анатомию ни в одном ракурсе. Выпирание мышц, ключиц, ребер, тазовых костей исключается. Между тем знаменитые «90—60—90» формируют совершенно другой идеал. Подражание ему вынуждает женщину изнурять себя диетами и уродовать пластическими операциями. В свою очередь, мужчина, гипертрофируя значимость гендерных достоинств обоих полов, формирует свою моду и на них, и на определенный тип поведения, что тоже не проходит бесследно и для его менталитета, и для его реального поведения в обществе.

Таким образом, в конечном счете, меняется вся структура ценностей общества, вся психология полов. Меняется и реальное поведение каждого.

Между тем формируемый модой идеал является одной из ключевых ценностей, передаваемых в процессе формирования коммуниканта. Поэтому значение моды и в этом процессе, и в системе социальной коммуникации трудно переоценить.

Поиск по сайту: