Лирика Н.А.Некрасова

Из учебника В.А. Недзвецкого и Е.Ю. Полтавец «Русская литература XIX века. 1840 – 1860-е годы»:

Творчество Николая Алексеевича Некрасова (1821 – 1877/78) стало организующим элементом русского самосозания. Один из крупнейших рус. поэтов, первооткрыватель и защитник молодых литературных талантов, журналист и издатель. Сочетание в Н. железной воли, практицизма (от отца) и эстетического чувства, таланта сострадания (от матери). Важные даты в биографии: в 1840 г. издал 1-ый сборник стихов «Мечты и звуки (получил отриц. отзыв В. Белинского). В 1845 г. организовал издание альманаха «Физиология Петербурга», в 1846 г. – «Петербургского сборника», привлек к участию в них Белинского, Даля, Григоровича, Достоевского, Тургенева. Так приобрел организаторский и издательский опыт, явив собой соединение таланта, интеллекта и деловитости. С 1847 г. по 1866 г. Н. – редактор журнала «Современник», с 1868 г. до конца жизни – «Отечественных записок».

Стих-ния Н. можно разделить на несколько групп: о деревне, о городе, о любви, о детстве, сатира, поэт и поэзия, портреты современников, пародии и перепевы (немного). Но главная тема поэзии Н. – тема страдания. Даже традиционное обращение поэта к образу музы превратилось в апофеоз мученичества. Венок музы в стих-ях не раз назван «венком терновым», сама муза – «сестрой родной» крестьянки, которую бьют кнутом (стих. «Вчерашний день, часу в шестом...»). Параллель с рассказом о бичевании Христа: на лексическом уровне (крестьянка – христианка), «часу в шестом» – в шестом часу с Голгофы распространилась тьма. В стих. «Безвестен я. Я вами не стяжал...» (1855) поэт обращается к своим стихам, которые стяжали его музе не славу, а «венец терновый». В этом стихотворении муза Н. все так же безмолвна (!), и даже не крестьянка, а именно муза «под кнутом без звука умерла». Последнее написанное перед смертью стих-ние Н. начинается обращением: «О Муза! Я у двери гроба!» и заканчивается образом музы, «кнутом иссеченной».

Страдания музы Н. объединял со страданиями народа, но, главное, и со своими страданиями поэта, которому, как он всю жизнь считал, не удалось совместить в себе «поэта и гражданина» (их диалог в одноименном стихотворении 1856 года поэт изображает как мучительное раздвоение собственной души). «Мне борьба мешала быть поэтом, Песни мне мешали быть бойцом» («Зине. Ты еще на жизнь имеешь право...»)‚ – подводит он итог в одном из последних стихотворений. Полемика с Пушкиным и его музой, иногда невольная, но часто прорывающаяся в подтексте стих-ний, – результат героического в те годы разрыва с традиционной (и не только романтической) эстетикой, новаторского поиска. Может даже показаться, что Н. отрицает все то, что вкладывал Пушкин в понятие «свободной» поэзии и «свободного романа». «Нет в тебе поэзии свободной, Мой суровый, неуклюжий стих!» — восклицает он в стихотворении «Праздник жизни — молодости годы...».

Некрасовская неточная, часто замещенная («вовек-легок») или ассонансная рифма, широкое использование белого стиха, принципиальный отказ от гладкости, музыкальности стиха не свидетельствуют о недостатке версификационной техники. Поэзия Н. – «не песнь утешения» («Рыцарь на час»). Это и есть «стиль, отвечающий теме», который сам Некрасов считал обязательным условием художественности. Например, ассонанс на звук «у» в стихотворениях «Еду ли ночью по улице темной...» или «Железная Дорога» – это «темная», тоскливая звуковая окраска стиха. В «Рыцаре на час» обилие субстантивированных причастий («ликующих», «болтающих», «обагряющих», «погибающих») создает монотонность перечислительной интонации и вроде бы «чихающее» звукоподражание. Однако это однообразие синтаксиса подчеркивает резкую антитезу: «ликующих» – «погибающих», аллитерация же на «щ» манифестирует страдальчески-торжественную тему. В «Размышлениях у парадного подъезда» подобное настроение создается анафорой «стонет» и анаграммированием слова «стон». В стихотворении «Праздник жизни – молодости годы...» подчеркнутое обилие непроизносимых согласных затрудняет артикуляцию в соответствии с «тяжестью» поэтического труда, противопоставленной «поэзии свободной». Общая «приглушенная» тональность некрасовской лирики, а также большая частота употребления глухих согласных тоже соответствуют ведущей теме страдания, сострадания и самоуглубленного размышления, прорывающегося стоном. Но есть в этой приглушенности и еще более важная тема – тема «оторванности творчества эстетического от исторического» (В.А. Недзвецкий). Одна из поэм Некрасова носит название «Тишина». «В столицах шум, гремят витии‚ Кипит словесная война, А там, во глубине России, – Там вековая тишина», – писал Н. в 1857 г. В одном из последних стих-ний («Приговор») – горестное подведение итогов: «Родина молчит...». В диалоге некрасовских персонажей – поэта и гражданина – последнее слово о «терновом венце» музы осталось за поэтом, тем более что его «беззаветное самозаклание» не получило равноценного творческого отклика в народе. И сам Н. страдал не от «безвестности» (уже второй сборник стих-ний, вышедший в 1856 году, имел успех), а от того, что «чуждым народу» России оставался сам его идеал свободного гражданина и гражданского общества.

В поэзии Н. – принципиальная установка на фиксацию «голоса улицы», «голоса толпы». В его урбанистической поэзии весь звуковой и синтаксический строй представляет уродливую цивилизацию («Надрывается сердце от муки, Плохо верится в силу добра, Внемля в мире царящие звуки Барабанов, цепей, топора» из стих. «Надрывается сердце от муки...»). То же в циклах «На улице», «О погоде». С деревней, наоборот, связан мотив тишины, безмолвия, безответности («Несжатая полоса», «Забытая деревня», «Похороны», «Что ни год – уменьшаются силы...»)‚ мороза и «заколдованного сна» («Мороз‚ Красный нос»).

В лирике Н. исследователи отмечают большую долю драматического элемента, эпические тенденции, синтез различных лирич. жанров и даже их «прозаизацию», а также «ролевое начало». Субъектом лирических произведений поэта часто становится совершенно отличный от автора, а то и чуждый ему, высмеиваемый персонаж. Таковы, например, персонажи стихотворных фельетонов («Ростовщик»‚ «Нравственный человек» и др.).

Новаторским для русской поэзии оказался «панаевскнй цикл» (любовные стихи Н., посвященные Авдотье Яковлевне Панаевой). «Смуглая» героиня любовной лирики Н. внутренне противоречива, душевный мир ее очень сложен, и Н. впервые в рус. лирике удалось передать переживания героини. Для поэзии Н. вообще очень характерен фемининный аспект. Во-первых, это культ матери как отголосок «древнейшего архаического мифа о Праматери всего живого» (Филипповский), у Н. соединившийся с мотивом сада-потерянного рая (сад как особый локус воспоминания о матери присутствует уже в «Родине», встречается в «Затворнице» и др. отрывках из незаконченной поэмы «Мать»). Причем эта героиня Некрасова «русокудрая, голубоокая». Во-вторых, это тип смуглой «чернобровой дикарки» («Тройка»), «чернобровой» дворянской дочери («Огородник»), сажающей яблоньку, «мятежной» героини «панаевского цикла» и даже «черноокой» героини несколько лубочных «Коробейников». Такая героиня часто наделяется контрастной по отношению к черным волосам «алой лентой». Этот образ связан с мотивом искушения, грехопадения, вкушения от древа познания добра и зла (истинная причина гибели Груши, героини стихотворения «В дороге»). В этом стих-нии с символическим названием, эквивалентным понятию «Жизненный путь», речь ямщика, представителя народного сознания, живописует трагедию грехопадения не по своей воле, недаром и антропоним «Груша» каламбурно (но невесело) соотносится с плодом-яблоком.

Мотив пути, соединенный с мотивом пробуждения и воскрешения (искупления), является организующим в стих-ниях «Размышления у парадного подъезда», «Крестьянские дети» (особ-сти: мастерство портретных и речевых характеристик, развитость драматургии, сплетение бытовой и символической детали – «венок»‚ «гроза», «дорога большая», «змея»; игра анафор, переходящих реплик и стиховых переносов) и «Железная дорога». Пробуждением, но лишенным возвышающей силы, заканчивается и «Рыцарь на час», что подчеркивается его названием. Иначе в «Размышлениях...». «Духовно почить» ассоциируется с «умереть душою» без надежды на воскресение. Если в «Крестьянских детях» именно дети пробуждают героя стихотворения, то в «Размышлениях...» высказывается надежда на то, что должен же к этому пробуждению привести какой-то до времени скрытый в народной душе импульс. Реминисцентный фон стих-ния огромен. Это и Евангелие («пилигримы»‚ «лепта», «солнцем палимы»‚ «сеятель» и «хранитель» – ассоциация со «спаситель»), и образ Христа («крест на шее и кровь на ногах»), и ода Г.Р. Державина «Вельможа», и русские переложения псалмов, и поэзия Горация, и античная идиллия, и античная сатира. Концовка – синтез реквиема, народной песни и нароцного заклятия-причитания.

«Железная дорога» с ее фантастическим элементом, ожившими мертвецами, представл. модификацию легенды о строительстве «храма» – идеального общественного устройства. Эта легенда восходит к античной философии и египетской мифологии. Н. видоизменена цель строительства: не воздвигается «храм», но прокладывается «дорога». Дорога, однако, «железная», символ жестокого, «железного» века, да и «строительная жертва» непомерно велика. Вопрос о цели (всеобщей гармонии) и цене ее достижения Н. ставил уже в «Поэте и гражданине». Однако гражданин, зовущий поэта к пробуждению, да еще утверждающий: «Умрешь не даром: дело прочно, Когда под ним струится кровь...»‚ – выразитель лишь одной стороны в споре. Один из важнейших лейтмотивов творчества Н. (как это особенно наглядно выражено в «Железной дороге») – это утверждение именно внутреннего импульса к пробуждению. Здесь нерв его расхождения с Чернышевским, для которого актуализировались именно «призыв», «разъяснение». Зато в этом Некрасов оказывается единомышленником Пушкина, который чувства добрые именно «пробуждал». Глубокий смысл имеет и выбранная Некрасовым стратегия строительства: в отличие от всех нравственно-революционных доктрин, некрасовская мысль сосредоточена не на конечном храме, «хрустальном дворце» и тому подобном готовом продукте («храмы» называет именно «генерал», оппонент лирич. героя), а на истинном духовном росте, т.е. движении, дороге к храму. Пробуждение маленького Вани происходит как бы одновременно с пробуждением лирического героя, и, в отличие от ситуации в стих-нии «Крестьянские дети», в момент пробуждения герои стихотворения не расстаются.

В поэзии Н. происходит необычное стилевое и образное смешение натуралистических подробностей деревенского и городского быта (деталей, рисующих жизнь крестьянской и городской бедноты, строителей железн. дороги или демократической интеллигенции, литераторов, политзаключенных) с мифологическими и фольклорными деталями и персонажами. Реальные черты современников соседствуют с чертами христианских подвижников, мучеников, иномирных существ. Вряд ли все это объясняется только склонностью Н. к идеализации. М.б., в этом выражалась его тайная «романтическая преданность иному, высшему миру на фоне сюжета грехопадения» (Филипповский), а способностью видеть этот «сюжет» в окружающ. действительности Н. был наделен сполна.

Если сравнить метасюжет поэзии Н. о Руси с метасюжетом, например, Р. Бёрнса о Шотландии или с метасюжетом Дж. Крабба, то видно что руский мир Н. гогаздо более трагичен. Хотя поэма «Кому на Руси жить хорошо» вселяет надежду, что Русь когда-нибудь окажется способной на диалог и на пир со всем миром (гл. «Пир на весь мир»).

Бальмонт: «Н. – первый посмевший создать музыку диссонансов и живопись уродства, он – многослитный возглас боли и негодования, мы с детства узнаем через него, что есть тюрьмы и больницы, чердаки и подвалы, он до сих пор говорит нам, что в вот в эту самую минуту, когда мы здесь дышим, есть люди, которые – задыхаются» (статья «Сквозь строй»).

Ниже представлены стихотворения (либо фрагменты из них), которые упоминались в ответе на этот вопрос. Если в ответе уже дана цитата из стихотворения,значит, его здесь не будет, т.к. цитата уже объяснила всё, что нужно для понимания. Поэмы даются либо в кратком изложении, либо во фрагментах.

Поиск по сайту: