Роль игрового и пародийного начал в творчестве А.П.Чехова

Всякому человеку свойственно желание соответствовать реалиям окружающей жизни. Путь к этому соответствию сложен, ведь научиться понимать жизнь – задача невероятно тяжелая. Отсюда – интуитивная готовность человека сыграть в жизнь, сымитировать соответствие реалиям окружающей действительности. Таким образом, игра зачастую становится для чеховского героя едва ли не единственным способом взаимодействия с жизнью. «Неужели вы еще продолжаете считать вашу благотворительную деятельность чем-то серьезным и полезным, а не кукольной комедией? Ведь то была комедия от начала до конца, то была игра в любовь к ближнему, самая откровенная игра, которую понимали даже дети и глупые бабы!», - восклицает доктор Михаил Иванович, обращаясь к княгине («Княгиня»). Подобных характеристик происходящего в произведениях А.П. Чехова можно встретить очень много.

Во многих произведениях писателя мы сталкиваемся с персонажами, мыслями и чувствами которых руководит приверженность расхожим поведенческим штампам. Такие герои творят - спонтанно или намеренно - спектакли из повседневного течения собственной жизни, вживаясь в написанные собою же роли и не мысля себя вне этих ролей. Здесь можно вспомнить и навязчивую роль добродушного остряка-хозяина Ивана Петровича Туркина («Ионыч»), и меняющиеся (в зависимости от характера и рода деятельности очередного возлюбленного) роли Оленьки Племянниковой («Душечка»), и холодную аскетичную принципиальность «учительницы жизни» Лиды Волчаниновой («Дом с мезонином»).

Погружение в ролевую стихию зачастую приводит героя к внутреннему разладу, как, например, персонажа рассказа «Дама с собачкой» Гурова: «У него были две жизни: одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая - протекавшая тайно». Во многих произведениях Чехов пытался выявить причины и следствия катастрофического несоответствия внешнего ролевого существования героя жизни подлинной, внутренней.

Игрой-лицемерием можно назвать поведение актрисы Аркадиной («Чайка») во внетеатральном пространстве: человек знает, что он играет, но делает вид, будто все его слова и поступки продиктованы естественными движениями души. Так формируется в произведениях Чехова двоемирие героя, основу которого составляет рефлекторная боязнь увидеть окружающую действительность такой, какая она есть на самом деле.

Игра для многих чеховских персонажей выступает не только как способ оптимального решения определенных житейских задач, но и как бессознательная (или слабо осознаваемая) потребность утвердить свое ego, защитить себя от непредсказуемости окружающей действительности, сохранить свой собственный внутренний мир.

Можно выделить три игровых модели поведения чеховских персонажей:

1. Игра как исполнение нравственных или социальных ролей.

2. Игра с самим собой как попытка самоутверждения, как способ разрешения внутреннего противоречия.

3. Игра-самообман как форма взаимоотношений с действительностью.

Все три типа игры героев в произведениях Чехова достаточно тесно переплетены друг с другом (в «Черном монахе», «Учителе словесности», «Вишневом саде», например). Разные типы игры мы встречаем на разных этапах чеховского творчества («Цветы запоздалые» или «Шуточка» в не меньшей степени представляют самообман как концепцию жизни, чем «Крыжовник» и «Три сестры»).

Поиск по сайту: