 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
Религиозная проблематика
Упрекая «социалистов-западников» в том, что они, заботясь только о материальном благополучии человека, «дальше брюха не идут», Достоевский писал в набросках к статье «Социализм и христианство»: «Есть нечто гораздо высшее бога-чрева. Это — быть властелином и хозяином даже себя самого, своего я́, пожертвовать этим я́, отдать его — всем. В этой идее есть нечто неотразимо-прекрасное, сладостное. Социалист не может себе представить, как можно добровольно отдавать себя за всех, по его — это безнравственно. А вот за известное вознаграждение — вот это можно. А вся-то штука, вся-то бесконечность христианства над социализмом в том и заключается, что христианин (идеал), всё отдавая, ничего себе сам не требует». Полемизируя с социалистами-утопистами через «подпольного человека», который критикует их рационалистические концепции, Достоевский отрицает взгляды тех, кто отвергает близкие ему почвеннические идеи. По его замыслу, через «двойное отрицание», как бы «от обратного», утверждается в «Записках» «потребность веры и Христа». По утверждению автора, места, где он «вывел потребность веры и Христа», были запрещены. Достоевский считал, что к вере во Христа не ведут строгие логические заключения, а что к ней обращаются в процессе свободного волеизъявления (поэтому он использует парадоксальный стиль). Основная идея романного «пятикнижия» Д.: Миссия России именно в том, чтобы сохранить и вновь открыть миру Христа. Поэтому Россия так безнадежно отстала на пути социального развития, экономического процветания – её вклад в мировую культуру будет другим, несравнимо более важным. Особенно «Братья Карамазовы» (старец Зосима и Алаша).
***
Каждый роман «пятикнижия» проявляет в действии некую религиозную истину, которая и разворачивается в сюжет.
Один из уровеней осмысления сюжета Достоевского – это евангельский текст (или тексты), являющий высшую истину и проецируемый на романную действительность. Как правило евангельский сюжет вводится прямо в текст романа или задается как евангельский контекст (в случае романа «Идиот»). В «Преступлении и наказании» это воскрешение Лазаря, в «Идиоте» – история прощения и спасения Христом блудницы (прочитываемая за отношениями Мышкина и Настасьи Филипповны), в «Бесах» – исцеление гадаринского бесноватого (в эпилоге толкуемое Степаном Трофимовичем Верховенским как духовная судьба России), в «Братьях Карамазовых» – притча об умирающем и воскресающем зерне, проецирующаяся на судьбы многих героев романа, прежде всего – Маркела, Зосимы, Дмитрия и Илюши Снегирева. В «Подростке» прочитывается сюжет возвращения блудного сына (в роли которого по отношению к России выступают и Аркадий, и Версилов).
Другой уровень развертывания сюжета – мифологический. Под мифом у Достоевского следует понимать особую форму сознания, которая присуща человечеству в целом и каждому человеку в той или иной степени на любой стадии развития. Миф складывается в результате ощущения главными романными героями своей решающей причастности к судьбам России или даже всего мира, вследствие веры в надличностную ценность, всемирную важность своей идеи (так, от Ставрогина остальные герои ждут спасения или гибели всей России; открывателем новой эры в истории Земли мыслит себя Раскольников; Мышкин «к людям идет» со своей проповедью Золотого века; Кириллов, принося себя, как человекобог, в жертву себе самому, думает тем самым даровать бессмертие всем людям; Версилов видит себя одним из сотни хранителей духовной идеи Европы). В результате происходит частичная мифологизация образа героев в сознании читателей, что сразу же сказывается на поэтике романа в целом. Вне логики мифа нельзя понять, например, как может Дмитрий Карамазов пойти на каторгу «за всех», или почему Раскольников должен «стать солнцем».
Поскольку идея неотделима от личности героя, то она живет, и ее судьба разворачивается в сюжет, который и становится мифом. Миф по своей природе алогичен, он как раз призван объяснить неподдающееся логике свою истину. Отсюда непостижимость поступков и судеб героев Достоевского, «анормальных» в реалистической худ. системе. Самоубийство Свидригайлова еще можно мотивировать духовным разложением после насилия над ребенком, однако самоубийство Ставрогина в аналогичной ситуации уже нельзя истолковать так однозначно: оно остается загадочным..
Мифологический сюжет развертывания идеи (или идей) концепирует внешнюю событийную канву романа, а также формирует характер главного героя. Ключевым моментом является то, что мифологический прасюжет романа событийно воспроизводит евангельский сюжет высшего структурного уровня, но полемически переосмысляет его. Тем самым евангельский сюжет десакрализуется. Так, при проецировании сюжета воскрешения Лазаря на судьбу Раскольникова акцентируется божественное попущение «к смерти», когда Христос намеренно медлит прийти к больному Лазарю, допуская его умереть, чтобы затем явить на нем чудо. То есть демонстрируется необходимость для героя сначала умереть, (впасть в смертный грех), чтобы потом воскреснуть – иначе, подобно морально выдержанному Порфирию, он бы остался человеком все сознающим, но «совершенно поконченным». Такое прочтение совершенно не сходится с общепринятой христианской моралью, поэтому Достоевский выпускает слова о Божественном попущении в чтении Сони, но именно по ним выстраивает сюжет. В «Бесах» по внешнему романному сюжету в роли гадаринского бесноватого (гадаринский бесноватый – это человек из Гадаринской страны, в которого вселились бесы и которого исцелил от них Иисус Христос; соответствующая цитата из Евангелия представлена в качестве эпиграфа к роману «Бесы») оказывается отнюдь не Россия, но Ставрогин (как бесноватый он показан, в частности, при первом своем появлении в романе – в главе «Принц Гарри») – из него, а не из России выходит легион бесов (большинство героев-идеологов в романе показаны как его двойники), а он сам в финале вешается, а не сидит исцеленный у ног Иисусовых. Ставрогин замышлялся Достоевским как символическое воплощение духовного состояния дворянства, как «русский человек в высшей степени», доходящий «разом до последних столбов» и в добре, и во зле, характернейшей чертой которого является именно широта возможностей. Не случайно имя Ставрогина произведено от греческого “σταυρός” – крест. Но вместе с «бесами» из него выходит и жизнь, все его безмерные силы истощаются. При таком прочтении евангельский эпиграф оказывается не сопоставлен, а противопоставлен сюжетному целому романа.
В «Идиоте» к теме «князя Христа» добавляется два новых мифологических сюжета – Рыцарь Бедный и Христос в гробу. При их наложении на образ Мышкина цепь ассоциаций приводит нас к обезумевшему Христу, несчастному визионеру, или Христу, умершему без воскресения, Христу, погубившему грешницу.
В «Братьях Карамазовых», с одной стороны, выстраивается цепь героев, идущих спасительным «путем зерна». Однако есть и антисюжет: умирает не только отец Зосима, «принося много плода», но умирает и другой отец – Федор Павлович, убитый своими сыновьями. Получается, что благодаря его смерти Митя проникается высшей идеей «за всех пойти» пострадать и, таким образом, приносит «много плода». Т.о., убитый Федор Павлович тоже оказывается в роли евангельского зерна, хотя это звучит кощунственно, но видимо противоречит смыслу эпиграфа, где речь идет о добровольном самопожертвовании.
Мифологических сюжетов, помимо главного прасюжета, в романе может быть несколько (как например, дополнительные линии Кириллова и Хромоножки в «Бесах», которые также мифологизируются).
Из семинара по тв-ву Достоевского в ШЮФе:
Тема религии и вопрос веры. Все герои Достоевского стараются поверить, но верят не до конца. Даже Мышкин. Рогожин в своем доме задает Мышкину вопрос: «А ты сам веруешь?» На что Мышкин рассказывает ему о четырех случаях, связанных с верой, к которым он был причастен сам (разговор в поезде с ученым человеком, который был атеистом, но «вовсе как будто не про то говорил»; убийство одного крестьянина другим по той причине, что пожелал владеть красивыми серебряными часами жертвы, причем убивал он со словами: «Господи, прости ради Христа» – и убил ножом, забрал деньги и часы; продажа солдатом серебряного креста Мышкину – «и тотчас же отправился свой крест пропивать, уж это без сомнения»; баба, кормившая младенца грудью и набожно помолившаяся, когда тот впервые улыбнулся). Итоговое размышление Мышкина в беседе с Рогожиным: «Слушай, Парфен, ты давеча спросил меня, вот мой ответ: сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не про то говорить. Но главное то, что всего яснее и скорее на русском сердце это заметишь, и вот мое заключение! <…> Есть что делать на нашем русском свете, верь мне!» Далее: выведение «хищного» и «смирного» типа по статье Григорьева. Военные рассказы графа Толстого и применение этой концепции на своих героях. Тема денег, ключевая для всех пяти романов, наибольшую заостренность приобретает в «Братьсях Карамазовых».
Из лекции Криницына:
То, что Достоевский хотел написать — исключили цензоры, поэтому в самом тексте ничего про религию нет. Полемика с социалистами (первая часть — полемизирует с идеей человека как социального животного по Дарвину — этот эксперимент не пройдет, не будет жить в хрустальных дворцах, ибо там отнимают свободу воли) Отрицает социализм с позиции идеи свободы личности — т.е. свободы выбора между добром и злом (опровергает модель человека по материалистам, по социалистам). Ради того, чтобы иметь выбор между добром и злом, человек пойдет на что угодно, даже саморазрушение.
Подпольный человек постоянно себя осуждает, постоянно мучается безумной гордыней, и даже если в моменте критики социализма он прав, то он не прав в собственной жизни: никого не может полюбить. Что будет, если изъять человеческое начало, способность любить? Необходимость религии доказывается от противного (что будет, если убрать религию).
Краткое содержание
Поиск по сайту: