Тема братьев, отцов и детей и «деятельной любви» в романе

В последнем романе писатель продолжает размышлять о бытии России в ситуации распада, кризиса. Достоевский обозначает время действия как середину 1860-х гг. (т.е. примерно время действия «Преступления и наказания»), в то время как сам роман был окончен в ноябре 1880 года. Достоевский задумывал «Братьев Карамазовых» как первую часть монументального романа «История Великого грешника». Вторую часть писатель планировал посвятить непосредственно «сегодняшнего дню», но скончался через четыре месяца после публикации первой.

По некоторым приметам видно, что и в первой части Достоевский ближе к текущему облику пореформенной русской жизни, нежели к самому моменту реформ. Во-первых, кризис больше не кажется чем-то временным. Продолжается поиск возможностей для «воскресения» России, для выхода из этого состояния символической смерти, преисподней, но вполне возможно, что это состояние так и останется навсегда (так и случилось в истории). Во-вторых, гниение и разложение первооснов существования человека – в первую очередь семьи – здесь показаны как застарелые, хронические. «Случайное семейство» снова становится моделью и сердцевиной всеобщего кризиса. Если в «Преступлении и наказании» семья распалась только что, но еще есть память о её нормальном существовании, то в «Братьях Карамазовых» ни один из героев нового поколения не застаёт нормальной семьи. Здесь духовная эстафета поколений прервана внешними причинами, самим кризисом. Распад семьи мыслятся как крушение основы существования человека. Диалогическая духовная опора (подтверждение ценности твоего существования) не находится даже в близких людях, ценности взять неоткуда, уже не идет речь об отрыве от корней – нет самих корней. Тема отцов и детей вновь прочитывается в характерной для Достоевского версии: вина возлагается именно на отцов, которые не оставили после себя духовного наследия, не дали детям ориентиры, не имея их сами.

Сюжет отцеубийства как некоего предельного заострения темы отцов и детей – фабульный стержень романа. Эта же проблема становится символической основой для развития других определяющих вопросов, таких как богоборчество (отец как Бог – бунт Ивана) и революция (отец как царь – один из возможных вариантов развития образа Алёши во второй, ненаписанной, части романа: цареубийца).

Тематика прерывания духовной эстафеты поколений воплощается в специфической структуре двойного «отцовства» – в случае с Алёшей Карамазовым. Это реализовано не так буквалистично, как в «Подростке», например, но речь тоже идет о возможном восполнении недостающей ценностной традиции по второй линии: рядом с Алёшей – его отец Фёдор Павлович и духовный отец, старец Зосима. И здесь это наследие обретается существенным образом – в случае с Аркадием Долгоруким важный урок был получен, но что именно с ним будет дальше, не очень ясно. Рядом с Алёшей Карамазовым в финале романа появляются мальчики, следующее поколение, т.е. духовная эстафета будет передаваться дальше.

Характерен источник предполагаемого спасения – монастырь. Для Достоевского обязательными являются именно «внеположные» формы духовной жизни: в диалогическом мире писателя самое важное происходит не во внутренней вселенной, а между людьми, в точке встречи с Другим, с внешним миром. Замыкаться во внутреннем – гордыня, склониться перед чем-то важным, лежащим вне тебя, – смирение. Церковь в этом случае – обязательный овнешненный уровень духовной жизни.

Со старцем Зосимой связано такое измерение духовного, которое укоренено в почвенной, традиционнной русской религиозности. В романе обретается линия духовной преемственности «Зосима – Алёша – мальчики». Однако эта модель размещена в многоголосой вселенной Достоевского. Авторитет Зосимы находит негативное отражение в «чуде» Великого инквизитора. С этим связано карнавализованное посмертное поругание Зосимы: правда в мире Достоевского должна оставлять возможность свободы, личностного выбора. Монастырь действительно живёт прошлым, уже не совпадающим с кругом проблем сегодняшнего дня, он изолирован от реальности, но именно в этом было его предназначение – сохранить в этой самой изоляции прошлое, исходное, подлинную народную, патриархальную религиозность. Есть, впрочем, проблема перевода истин монастыря на язык сегодняшнего дня, преодоление временной дистанции. Эту функцию будет выполнять Алёша Карамазов, своеобразный посредник; его отправляет в мир из монастыря старец Зосима, его наставник. И в этом случае в будущем Россия обретёт Бога и принесёт истину всему миру, несмотря на сегодняшнюю духовную деградацию. Такого рода мессианские идеи давно проявляются в публицистике и творчестве Достоевского (вспомним романы «Идиот», «Бесы»).

В рамках этой проблемы Достоевского больше интересует не то, что произойдет с «отцами», не судьба старшего, т.е. своего, поколения, а то, что будет с «детьми», с молодым поколением, за которым будущее. Именно здесь появляется знаменитая формула Достоевского «русские мальчики», формула, отражающая духовную чистоту. Герои «Братьев Карамазовых» – «русские мальчики» во всех возможных вариациях. Это молодёжь, которой «не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить».

Категория «братство» действует здесь во всех своих коннотациях. Это, например, библейские смыслы (от каинова «Сторож я, что ли, брату моему?» в устах Ивана до новозаветных контекстов). Значима эта категория и в другом измерении: именно слово «братство» использовано революционерами, социалистами, с этим словом они связывают свой общественный идеал. Достоевский, продолжая полемику с социалистической идеологией, утверждает, что этот проект неизбежно обернётся крахом. Люди не будут друг к другу относиться как к братьям, революция обернется тотальной братоубийственной войной.

Достоевский утверждает, что мы не умеем ещё любить братьев в точном смысле слова. Именно с этого писатель предлагает начинать: нужно учиться любить своих близких, несмотря на все их недостатки. Это называется в романе «деятельной любовью» и противопоставляется «мечтательной любви», строящейся на отвлеченных чувствах и терпящей крах от соприкосновения с реальным человеком.

Поиск по сайту: