Идейная структура творчества М.Е.Салтыкова-Щедрина

1. Устройство мира:

Принципы семьи, блага уже не работают. Писатель должен писать о свободе, равноправии и справедливости. Салтыков близок к Кафке, так как видит мир под знаком абсурда. Многочисленные гиперболы, гротескная образность, стилизация под летопись (местами) создают абсурдный, перевернутый мир, живущий по каким-то нечеловеческим законам, мир, в котором все вопросы решаются либо чудом, либо глупостью, либо жестокостью. Щедрин, будучи злободневным, все равно всегда базируется на общечеловеческих глобальных ценностях и вечных вопросах. Совесть и правда – сквозные темы творчества Щедрина.

2. Вырождение дворянских гнезд:

Тема умирания «ветхого человека» к 1880-м годам стала традиционной в русской литературе. Но подход к ней у Салтыкова особенный: нимало не сочувствует гибели дворянских гнезд. Разложение головлевского гнезда (роман «Господа Головлевы») является следствием не материального оскудения его владельцев, а деградации личности. Очевидно, писателя занимает проблема дурной наследственности, проблема биологического вырождения рода. Однако у автора «Господ Головлевых» генетические закономерности не являются главным, определяющим фактором разрушения семьи. Ее здесь губят не порочные физиологические склонности, а дурные духовные страсти людей — и такая постановка вопроса в полном соответствии с традициями русского реализма. Семью разлагает страсть к наживе, к накопительству.

3. Про религию и нац. характер:

Сатирический текст, как правило, тяготеет к аллегорической образности, к иносказательным рядам. Степан Головлев по дороге к родному гнезду вспоминает евангельскую притчу о блудном сыне, возвращающемся домой. А безалаберный, но неглупый отец семейства встречает других сыновей, Павла и Порфирия, приехавших на семейный суд, словами: «Мытаря судить приехали?.. Вон, фарисеи... Вон!» (В Древней Иудее фарисеи — представители религиозно-политической секты, отличавшиеся показным, лицемерным использованием правил благочестия.) Эти религиозные реминисценции четко фиксируют отход Головлевых от норм гуманных отношений, от христианской морали: раскаявшемуся мытарю здесь нет прощения, ему не приходится надеяться на сочувствие и милость. Большой художественной удачей писателя является образ Порфирия Головлева — Иудушки, — построенный на контрастах: на противоречии между активностью, въедливостью, напористостью — и пустой мелочностью, хозяйственной бесплодностью его занятий; на антитезе между ролью благочестивого семьянина, почтительного сына и преданного брата (на словах!) и поступками предателя, действующего как обирала, деспот и хищник; на несоответствии между внешней набожностью — и себялюбием человека, постоянно нарушающего новозаветную мораль. Иудушка – классический тип двурушника (двурушник – это тот, кто под личиной преданности кому-, чему-л. тайно действует в пользу враждебной стороны), у которого лицемерие – не частное, подсобное средство обмана и вымогательства, а органическое свойство характера, воспитанное в нем всей жизнью. По Щедрину, нравственная деградация человека неизбежно связана с извращением религиозных чувств и понятий. Щедрин акцентирует и национальный характер этого лицемерия: русский лицемер, в отличие от французского, не стремится к внутренней идентичности, к гармонии с самим собой, к тому, чтобы самому себе казаться образцом благочестия, общественного приличия,— маска лицемера не срослась с его кожей, она грубо приставлена к лицу. Он не столько лицемер, сколько пакостник, лгун и пустослов, давно освободивший себя от каких-либо нравственных ограничений. Лицемерит он по привычке, со временем почти бессознательно, но страстно, с нравственным садизмом. Автор нашел выразительные речевые средства для характеристики Иудушки: он с редким пристрастием, с надоедливой тавтологией обращается к трем формулам: «по-родственному», «по-Божески», «по закону». Он любит привести затертую пословицу, избитый афоризм: «Бог дал, Бог и взял», «Любишь кататься — люби и саночки возить» (в связи с отказом помочь другому сыну в катастрофической ситуации). Иудушка любит вести разговоры о спасении души и о благодарности Богу, но нет в них ни истинного чувства, ни убежденности. Он, как и мать его, соблюдает лишь внешний ритуал, особенно усердно после родственных злодейств: «Панихиды, сорокоусты, поминальные обеды и прочее — все это он, по обычаю, отбыл, как следует, и всем этим, так сказать, оправдал себя перед людьми и провидением». Неожидан финал романа: Щедрин показывает не просто эмоциональное потрясение агонизирующего героя, но отчетливое осознание им своих злодеяний как измену Христовым заветам, порыв к внутренней самоказни, хотя, может быть, и не вполне осознанный. Здесь, как и в ряде других произведений, Щедриным будет указываться на один возможный исход для людей, оцепеневших в пороках: надежду на пробуждение в них Совести, на способность их преклонить ухо к слову Христову.

4. Социально-политический вопрос:

«Губернские очерки». Это одно из первых произведений писателя, изображающее жизнь и нравы русского провинциального дворянства и чиновничества 50-х гг. XIX века, где он обличает жестокость, взяточничество, лицемерие, угодничество, царящие в чиновничьем мире. Уже вэтом пр-нии проявилась позиция Щ.: выявить пороки не отдельного ч-ка и не группы людей, а всего гос-ва, более того – всего мира. Во «Введении» к циклу сатирик прямо заявляет, что в его лице Россия обрела писателя-обличителя. Достижению этой художественной цели, преображению человеческого мира и подчинены «Губернские очерки». В них Щ. создает обобщенно-символический образ «крутогорского» мира, а затем раздел за разделом раскрывает его тайны. Структура цикла полностью подчинена сатирической логике Щ.: если «крутогорский» мир враждебен ч-ку, значит, его надо разрушить. Именно такую эсхатологическую направленность имеет сцена «похорон» (по воли автора «крутогорский» мир отправляется на кладбище истории). В цикле 9 разделов, включающих 31 пр-ние разных жанров (очерк, воспоминание, рассказ, новелла, драматические сцены). Финальная часть «Дорога» (32-ое пр-ние) – это путевой очерк.

«История одного города». В летописи градоначальников смешаны русские имена с именами всех стран мира: намек на то, что Россией управляет абы кто. Власть не имеет национального колорита. Губернаторы стандартные, вполне реалистично изображенные. Есть фантастические персонажи. Получается страшная солянка из-за различных смысловых рядов. Невероятная случайность назначения градоначальников. Сам Бог враждебен городу Глупову, и непонятной силой ставится очередной правитель. Все имеют ненормальный характер. Есть обыкновенные люди, одолеваемые сверхъестественной греховной силой и какое-то бесы, но они безобидны. А есть и такие, которые выглядят как абсолютное воплощение зла. Так, всякий человек, который становится градоначальником, одержим нечистой силой. В нем уже нет живой человеческой личности. "Разорю" и "Не потерплю" у одного из них в лексиконе. Главное состояние глуповцев - бунт на коленях. Постоянно идет сравнение градоначальника с антихристом. Русский человек беден и беден сознанием своей бедности. У человека нет самосознания. Слепая вера в начальство вырабатывает в жителях крайнюю живучесть. Самые либеральные градоначальники - те, которые вообще ничего не делают. В конце истории воцаряется безумство в лице Угрюм-Бурчеева. Он хочет изменить течение реки, т.е. борется напрямую против природы. Он сочиняет в своей голове новый план переустройства города: одинаковые дома, где жители живут по росту, с песней они идут на работу, у каждого дома стоит часовой и стреляет в солнце. Здесь угадывается Аракчеев. С прямыми линиями был построен и Петербург, потому проекция и на Петра. Казенная система. Образы без лиц. Угрюм-Б. даже маршировал один, сам себя подвергая дисциплинарным взысканиям. Также сходство с Нечаевым, который хотел создать идеальный образ коммунизма. Щедрин тут уже заглядывает в будущее. Если раньше Глупов понимался как центр мира, то теперь перед нами город-бред.

«За рубежом» (цикл очерков, опубликованный в 1880 году в «Отечественных записках»).Написание произведения связано с поездкой Щ. за границу – в Германию, Францию, Швейцарию, Бельгию (проездом). Он внимательно наблюдает за жизнью Западной Европы, и эти наблюдения вылились в публицистические и философские размышления о России и Европе, о судьбах народа, человечества, цивилизации. В центре пр-ния – образ буржуазной Европы, которая поначалу выступает в положит. свете (живописные поля, красивые жилища немцев, сравниваемые с русскими домами с клокоченной соломенной крышей, описание полей, где у немцев богатейший урожай). Но вскоре Щ. замечает и недостатки. В Европе главенствует безыдейная сытость, стремление к обогащению. Так, например, французская буржуазия погрязает в алчности и страсти к наживе. Для Щ. оба плана, Европа и Россия – две стороны одной медали, ведь нигде нет прогресса, потому что в России колупаевы и разуваевы (герои пр-ния), у немцев - господин Гехт («щука»). Но русские, по мысли Щ., еще успеют свести счеты с Колупаемым и ему подобными. Все сопоставления русских и западноевропейских общественных отношений даны в очерках под углом зрения перспектив революционного развития России.

В «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» Щедрин разоблачает паразитизм двух бывших крупных чиновников, попавших на остров. Он показывает, что причина бедствий народных — в самом характере самодержавной системы. А это значит, что спасение народа — в свержении царизма. Такова основная идея сказки. Народ подвергался гнету, его жизнь — бесконечный тяжелый труд, и писателю горько, что он своими руками вьет веревку, которую накинули ему на шею. Народ талантлив, но и безволен, и поэтому на него тоже направлен сарказм писателя. Щедрин призывает народ задуматься над своей судьбой, объединиться в борьбе за переустройство несправедливого мира.

Господа Головлевы, краткое содержание:

Россия, середина XIX в. Крепостное право уже на исходе. Однако семья помещиков Головлевых ещё вполне процветает и все более расширяет границы и без того обширных своих имений. Заслуга в том всецело принадлежит хозяйке — Арине Петровне Головлевой. Женщина она непреклонная, строптивая, самостоятельная, привыкшая к полному отсутствию какого-либо противодействия. Муж Арины Петровны, Владимир Михайлович Головлев, как смолоду был безалаберным и бездельным, так и остался. Жизнь свою он тратит на сочинение стишков в духе Баркова, подражание пению птиц, тайное пьянство да подкарауливание дворовых девок. Потому-то Арина Петровна внимание своё устремила исключительно на дела хозяйственные. Дети, ради которых вроде бы и творились все предприятия, были ей, в сущности, обузой. Детей было четверо: три сына и дочь.

Старший сын Степан Владимирович слыл в семействе под именем Стёпки-балбеса и Стёпки-озорника. От отца перенял он неистощимую проказливость, от матери — способность быстро угадывать слабые стороны людей; эти дарования использовал для передразнивания и иного шутовства, за что был нещадно бит матерью. Поступив в университет, он не ощутил ни малейшего позыва к труду, а вместо того стал шутом у богатеньких студентов, благодаря чему, впрочем, не пропал с голоду при скуднейшем пособии. Получив диплом, Степан скитался по департаментам, пока вконец не изверился в своих чиновничьих дарованиях. Мать «выбросила сыну кусок», состоявший из дома в Москве, но, увы, и с этим запасом Стёпка-балбес прогорел, частью проев «кусок», частью проиграв. Продавши дом, попробовал было он выпрашивать то табачку, то денежку у зажиточных крестьян матери, живших в Москве, однако вынужден был сознаться, что бродить уже не в силах и остался ему только один путь — обратно в Головлево на даровое довольство. И Степан Владимирович отправляется домой — на семейный суд.

Дочь, Анна Владимировна, также не оправдала маменькиных ожиданий: Арина Петровна отправила её в институт в чаянье сделать из неё дарового домашнего секретаря и бухгалтера, а Аннушка однажды в ночь сбежала с корнетом и повенчалась. Мать ей «выбросила кусок» в виде чахлой деревнюшки и капитальца, но года через два молодые капитал прожили и корнет сбежал, оставив жену с дочерьми-близнецами, Аннинькой и Любинькой. Затем Анна Владимировна умерла, а посему Арина Петровна вынуждена была приютить сироток. Впрочем, и эти печальные события косвенно способствовали округлению головлевского имения, сокращая число пайщиков.

Средний сын, Порфирий Владимирович, ещё в детстве получил от Стёпки-балбеса прозвища Иудушки и Кровопивушки. С младенчества был он необычайно ласков, а также любил слегка понаушничать. К его заискиваниям Арина Петровна относилась с опаской, вспоминая, как перед рождением Порфиши старец-провидец бормотал: «Петух кричит, наседке грозит; наседка — кудах-тах-тах, да поздно будет!» — но лучший кусок всегда отдавала ласковому сыну ввиду его преданности.

Младший брат, Павел Владимирович, был полнейшим олицетворением человека, лишённого каких бы то ни было поступков. Может, он был добр, но добра не делал; может, был не глуп, но ничего умного не совершил. С детства остался он внешне угрюм и апатичен, в мыслях переживая события фантастические, никому вокруг не ведомые.

В семейном суде над Степаном Владимировичем папенька участвовать отказался, предсказав сыну лишь, что ведьма его «съест!»; младший братец Павел заявил, что его мнения все равно не послушаются, а так вперёд известно, что виноватого Стёпку «на куски рвать...». При таковом отсутствии сопротивления Порфирий Владимирович убедил маменьку оставить Стёпку-балбеса под присмотром в Головлеве, заранее вытребовав от него бумагу с отказом от наследственных претензий. Так балбес и остался в родительском доме, в грязной тёмной комнатке, на скудном (только-только не помереть) корме, кашляя над трубкой дешёвого табаку и отхлёбывая из штофа. Пытался он просить, чтобы прислали ему сапоги и полушубок, но тщетно. Внешний мир перестал существовать для него; никаких разговоров, дел, впечатлений, желаний, кроме как напиться и позабыть... Тоска, отвращение, ненависть снедали его, покуда не перешли в глубокую мглу отчаяния, будто крышка гроба захлопнулась. Серым декабрьским утром Степан Владимирович был найден в постели мёртвым.

Прошло десять лет. Отмена крепостного права вкупе с предшествовавшими ей приготовлениями нанесла страшный удар властности Арины Петровны. Слухи изнуряли воображение и вселяли ужас: как это Агашку Агафьей Федоровной звать? Чем кормить ораву бывших крепостных — или уж выпустить их на все четыре стороны? А как выпустить, если воспитание не позволяет ни подать, ни принять, ни сготовить для себя? В самый разгар суеты тихо и смиренно умер Владимир Михайлович Головлев, благодаря Бога, что не допустил предстать перед лицо своё наряду с холопами. Уныние и растерянность овладели Ариной Петровной, чем и воспользовался Порфирий с лукавой, воистину Иудушкиной ловкостью. Арина Петровна разделила имение, оставив себе только капитал, причём лучшую часть выделила Порфирию, а похуже — Павлу. Арина Петровна продолжала было привычно округлять имение (теперь уже сыновье), пока вконец не умалила собственный капитал и не перебралась, оскорблённая неблагодарным Порфишкой, к младшему сыну, Павлу.

Павел Владимирович обязался поить-кормить мать и племянниц, но запретил вмешиваться в его распоряжения и посещать его. Имение расхищалось на глазах, а Павел в одиночестве пил, находя успокоение в чаду пьяных фантазий, дававших победный выход его тяжкой ненависти к братцу-кровопивцу. Так и застал его смертный недуг, не давши времени и соображения на завещание в пользу сироток или маменьки. Посему имение Павла досталось ненавистному Порфишке-Иудушке, а маменька и племянницы уехали в деревеньку, когда-то «кинутую» Ариной Петровной дочери; Иудушка с ласкою проводил их, приглашая наведываться по-родственному!

Однако Любинька и Аннинька быстро затосковали в безнадёжной тишине нищего именьица. После немногих отстрочек в угоду бабушке барышни уехали. Не вытерпев пустоты беспомощного одиночества и унылой праздности, Арина Петровна воротилась-таки в Головлево.

Теперь семейные итоги таковы: лишь вдовствующий хозяин Порфирий Владимирович, маменька да дьячкова дочь Евпраксеюшка (недозволенное утешение вдовца) населяют когда-то цветущее имение. Сын Иудушки Владимир покончил с собой, отчаявшись получить от отца помощь на прокормление семьи; другой сын Петр служит в офицерах. Иудушка и не вспоминает о них, ни о живом, ни об усопшем, жизнь его заполнена бесконечной массой пустых дел и слов. Некоторое беспокойство он испытывает, предчувствуя просьбы племянниц или сына, но притом уверен, что никто и ничто не выведет его из бессмысленного и бесполезного времяпрепровождения. Так и случилось: ни появление вконец отчаявшегося Петра, проигравшего казённые деньги и молившего отца о спасении от бесчестья и гибели, ни грозное материнское «Проклинаю!», ни даже скорая смерть матери — ничто не изменило существования Иудушки. Пока он хлопотал да подсчитывал маменькино наследство, сумерки окутывали его сознание все гуще. Чуть было рассвело в душе с приездом племяннушки Анниньки, живое чувство вроде проглянуло в привычном его пустословии — но Аннинька уехала, убоявшись жизни с дядей пуще участи провинциальной актрисы, и на долю Иудушки остались только недозволенные семейные радости с Евпраксеюшкой.

Однако и Евпраксеюшка уже не так безответна, как была. Раньше ей немного надо было для покою и радости: кваску, яблочек мочёных да вечерком перекинуться в дурачка. Беременность озарила Евпраксеюшку предчувствием нападения, при виде Иудушки её настигал безотчётный страх — и разрешение ожидания рождением сына вполне доказало правоту инстинктивного ужаса; Иудушка отправил новорождённого в воспитательный дом, навеки разлучив с матерью. Злое и непобедимое отвращение, овладевшее Евпраксеюшкой, вскоре переродилось в ненависть к выморочному барину. Началась война мелких придирок, уязвлений, нарочитых гадостей — и только такая война могла увенчаться победой над Иудушкой. Для Порфирия Владимировича была невозможна мысль, что ему самому придётся изнывать в трудах вместо привычного пустословия. Он стушевался окончательно и совсем одичал, пока Евпраксеюшка млела в чаду плотского вожделения, выбирая между кучером и конторщиком. Зато в кабинете он мечтал вымучить, разорить, обездолить, пососать кровь, мысленно мстил живым и мёртвым. Весь мир, доступный его скудному созерцанию, был у его ног...

Окончательный расчёт для Иудушки наступил с возвращением в Головлево племянницы Анниньки: не жить она приехала, а умирать, глухо кашляя и заливая водкою страшную память о прошлых унижениях, о пьяном угаре с купцами и офицерами, о пропавшей молодости, красоте, чистоте, начатках дарования, о самоубийстве сестры Любиньки, трезво рассудившей, что жить даже и расчёта нет, коли впереди только позор, нищета да улица. Тоскливыми вечерами дядя с племянницей выпивали и вспоминали о головлевских умертвиях и увечиях, в коих Аннинька яростно винила Иудушку. Каждое слово Анниньки дышало такой цинической ненавистью, что вдруг неведомая ранее совесть начала просыпаться в Иудушке. Да и дом, наполненный хмельными, блудными, измученными призраками, способствовал бесконечным и бесплодным душевным терзаниям. Ужасная правда осветилась перед Иудушкой: он уже состарился, а кругом видит лишь равнодушие и ненависть; зачем же он лгал, пустословил, притеснял, скопидомствовал? Единственною светлою точкой во мгле будущего оставалась мысль о саморазрушении — но смерть обольщала и дразнила, а не шла...

К концу страстной недели, в мартовскую мокрую метелицу, ночью Порфирий Владимирович решился вдруг сходить проститься на могилку к маменьке, да не так, как обычно прощаются, а прощенья просить, пасть на землю и застыть в воплях смертельной агонии. Он выскользнул из дома и побрёл по дороге, не чувствуя ни снега, ни ветра. Лишь на другой день пришло известие, что найден закоченевший труп последнего головлевского барина, Аннинька лежала в горячке и не пришла в сознание, посему верховой понёс известие к троюродной сестрице, уже с прошлой осени зорко следившей за всем происходящим в Головлеве.

Краткое содержание повести «История одного города».

Данная повесть — «подлинная» летопись города Глупова, «Глуповский Летописец», обнимающая период времени с 1731 по 1825 г., которую «преемственно слагали» четыре глуповских архивариуса. В главе «От издателя» автор особенно настаивает на подлинности «Летописца» и предлагает читателю «уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах».

«Летописец» открывается «Обращением к читателю от последнего архивариуса-летописца». Архивариус видит задачу летописца в том, чтобы «быть изобразителем» «трогательного соответствия» — власти, «в меру дерзающей», и народа, «в меру благодарящего». История, таким образом, представляет собой историю правления различных градоначальников.

Сначала приводится глава доисторическая «О корени происхождения глуповцев», где повествуется о том, как древний народ головотяпов победил соседние племена моржеедов, лукоедов, кособрюхих и т.д. Но, не зная, что делать, чтобы был порядок, головотяпы пошли искать себе князя. Не к одному князю обращались они, но даже самые глупые князья не хотели «володеть глупыми» и, поучив жезлом, отпускали их с честию. Тогда призвали головотяпы вора-новотора, который помог им найти князя. Князь «володеть» ими согласился, но жить к ним не пошел, послав вместо себя вора-новотора. Самих же головотяпов назвал князь «глуповцами», отсюда и пошло название города.

Глуповцы были народом покорным, но новотору нужны были бунты, чтобы их усмирять. Но вскоре он до того проворовался, что князь «послал неверному рабу петлю». Но новотор «и тут увернулся: […] не выждав петли, зарезался огурцом».

Присылал князь и ещё правителей — одоевца, орловца, калязинца, — но все они оказались сущие воры. Тогда князь «…прибых собственною персоною в Глупов и возопи: „Запорю!“. С этими словами начались исторические времена».

Далее следует «Опись градоначальникам в разное время в город Глупов от вышнего начальства поставленным», после чего подробно приводятся биографии «замечательнейших градоначальников».

В 1762 г. в Глупов прибыл Дементий Варламович Брудастый. Он сразу поразил глуповцев угрюмостью и немногословием. Его единственными словами были «Не потерплю!» и «Разорю!». Город терялся в догадках, пока однажды письмоводитель, войдя с докладом, не увидел странное зрелище: тело градоначальника, как обычно, сидело за столом, голова же лежала на столе совершенно пустая. Глупов был потрясен. Но тут вспомнили про часовых и органных дел мастера Байбакова, секретно посещавшего градоначальника, и, призвав его, все выяснили. В голове градоначальника, в одном углу, помещался органчик, могущий исполнять две музыкальные пьесы: «Разорю!» и «Не потерплю!». Но в дороге голова отсырела и нуждалась в починке. Сам Байбаков справиться не смог и обратился за помощью в Санкт-Петербург, откуда обещали выслать новую голову, но голова почему-то задерживалась.

Настало безначалие, окончившееся появлением сразу двух одинаковых градоначальников. «Самозванцы встретили и смерили друг друга глазами. Толпа медленно и в молчании разошлась». Из губернии тут же прибыл рассыльный и забрал обоих самозванцев. А глуповцы, оставшись без градоначальника, немедленно впали в анархию.

Анархия продолжалась всю следующую неделю, в течение которой в городе сменилось шесть градоначальниц. Обыватели метались от Ираиды Лукиничны Палеологовой к Клемантинке де Бурбон, а от нее к Амалии Карловне Штокфиш. Притязания первой основывались на кратковременной градоначальнической деятельности её мужа, второй — отца, а третья — и сама была градоначальнической помпадуршей. Притязания Нельки Лядоховской, а затем Дуньки-толстопятой и Матренки-ноздри были ещё менее обоснованны. В перерывах между военными действиями глуповцы сбрасывали с колокольни одних граждан и топили других. Но и они устали от анархии. Наконец в город прибыл новый градоначальник — Семен Константинович Двоекуров. Его деятельность в Глупове была благотворна. «Он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа», а также хотел учредить в Глупове академию.

При следующем правителе, Петре Петровиче Фердыщенке, город процветал шесть лет. Но на седьмой год «Фердыщенку смутил бес». Градоправитель воспылал любовью к ямщиковой жене Аленке. Но Аленка ответила ему отказом. Тогда при помощи ряда последовательных мер мужа Аленки, Митьку, заклеймили и отправили в Сибирь, а Аленка образумилась. На Глупов же через градоначальниковы грехи обрушилась засуха, а за ней пришел и голод. Люди начали умирать. Пришел тогда конец и глуповскому терпению. Сначала послали к Фердыщенке ходока, но ходок не вернулся. Потом отправили прошение, но и это не помогло. Тогда добрались-таки до Аленки, сбросили и её с колокольни. Но и Фердыщенко не дремал, а писал рапорты начальству. Хлеба ему не прислали, но команда солдат прибыла.

Через следующее увлечение Фердыщенки, стрельчиху Домашку, в город пришли пожары. Горела Пушкарская слобода, за ней слободы Болотная и Негодница. Фердыщенко опять стушевался, вернул Домашку «опчеству» и вызвал команду.

Закончилось правление Фердыщенки путешествием. Градоправитель отправился на городской выгон. В разных местах его приветствовали горожане и ждал обед. На третий день путешествия Фердыщенко умер от объедания.

Преемник Фердыщенки, Василиск Семенович Бородавкин, к должности приступил решительно. Изучив историю Глупова, он нашел только один образец для подражания — Двоекурова. Но его достижения были уже забыты, и глуповцы даже перестали сеять горчицу. Бородавкин повелел исправить эту ошибку, а в наказание прибавил прованское масло. Но глуповцы не поддавались. Тогда Бородавкин отправился в военный поход на Стрелецкую слободу. Не все в девятидневном походе было удачно. В темноте свои бились со своими. Многих настоящих солдат уволили и заменили оловянными солдатиками. Но Бородавкин выстоял. Дойдя до слободы и никого не застав, он стал растаскивать дома на бревна. И тогда слобода, а за ней и весь город сдались. Впоследствии было ещё несколько войн за просвещение. В целом же правление привело к оскудению города, окончательно завершившемуся при следующем правителе, Негодяеве. В таком состоянии Глупов и застал черкешенин Микеладзе.

В это правление не проводилось никаких мероприятий. Микеладзе отстранился от административных мер и занимался только женским полом, до которого был большой охотник. Город отдыхал. «Видимых фактов было мало, но следствия бесчисленны».

Сменил черкешенина Феофилакт Иринархович Беневоленский, друг и товарищ Сперанского по семинарии. Его отличала страсть к законодательству. Но поскольку градоначальник не имел права издавать свои законы, Беневоленский издавал законы тайно, в доме купчихи Распоповой, и ночью разбрасывал их по городу. Однако вскоре был уволен за сношения с Наполеоном.

Следующим был подполковник Прыщ. Делами он совсем не занимался, но город расцвел. Урожаи были огромны. Глуповцы насторожились. И тайна Прыща была раскрыта предводителем дворянства. Большой любитель фарша, предводитель почуял, что от головы градоначальника пахнет трюфелями и, не выдержав, напал и съел фаршированную голову.

После того в город прибыл статский советник Иванов, но «оказался столь малого роста, что не мог вмещать ничего пространного», и умер. Его преемник, эмигрант виконт де Шарио, постоянно веселился и был по распоряжению начальства выслан за границу. По рассмотрении оказался девицею.

Наконец в Глупов явился статский советник Эраст Андреевич Грустилов. К этому времени глуповцы забыли истинного Бога и прилепились к идолам. При нем же город окончательно погряз в разврате и лени. Понадеявшись на свое счастье, перестали сеять, и в город пришел голод. Грустилов же был занят ежедневными балами. Но все вдруг переменилось, когда ему явилась о н а. Жена аптекаря Пфейфера указала Грустилову путь добра. Юродивые и убогие, переживавшие тяжелые дни во время поклонения идолам, стали главными людьми в городе. Глуповцы покаялись, но поля так и стояли пустые. Глуповский бомонд собирался по ночам для чтения г. Страхова и «восхищения», о чем вскоре узнало начальство, и Грустилова сместили.

Последний глуповский градоначальник — Угрюм-Бурчеев — был идиот. Он поставил цель — превратить Глупов в «вечно-достойныя памяти великого князя Святослава Игоревича город Непреклонск» с прямыми одинаковыми улицами, «ротами», одинаковыми домами для одинаковых семей и т.д. Угрюм-Бурчеев в деталях продумал план и приступил к исполнению. Город был разрушен до основания, и можно было приступать к строительству, но мешала река. Она не укладывалась в планы Угрюм-Бурчеева. Неутомимый градоначальник повел на нее наступление. В дело был пущен весь мусор, все, что осталось от города, но река размывала все плотины. И тогда Угрюм-Бурчеев развернулся и зашагал от реки, уводя с собой глуповцев. Для города была выбрана совершенно ровная низина, и строительство началось. Но что-то изменилось. Однако тетрадки с подробностями этой истории утратились, и издатель приводит только развязку: «…земля затряслась, солнце померкло […] Оно пришло». Не объясняя, что именно, автор лишь сообщает, что «прохвост моментально исчез, словно растворился в воздухе. История прекратила течение свое».

Повесть замыкают «оправдательные документы», т. е. сочинения различных градоначальников, как-то: Бородавкина, Микеладзе и Беневоленского, писанные в назидание прочим градоначальникам.

«Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»

Два легкомысленных генерала на пенсии очутились на необитаемом острове. «Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитывались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моём почтении и преданности». Однажды генералы проснулись — глядь, а они лежат на берегу и ничего нет ни на одном, ни на другом, кроме ночной рубашки да ордена на шее. Генерал, который служил учителем каллиграфии, был немного умнее другого. Он предлагает пройти по острову и поискать еды. Но вот куда идти? Генералы не могут определить, где запад, где восток. Остров изобилен, тут есть всё, но генералы мучаются голодом, а добыть ничего не могут. Находят лишь «Московские ведомости», где, как назло, описываются роскошные обеды. От голода генералы чуть не съедают друг друга. Бывший учитель каллиграфии придумал: надо найти мужика, который и будет о них заботиться. «Долго они бродили по острову без всякого успеха, но наконец острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навёл их на след». Смотрят, под деревом спит лентяй-мужик. Увидел он генералов, хотел бежать, но они намертво вцепились в него. Мужик начинает работать: нарвал генералам по десятку спелых яблок, а себе взял одно, кислое; покопался в земле и добыл картофеля; потёр два куска дерева друг о друга — и получил огонь; сделал силок из собственных волос — и поймал рябчика. И столько наготовил еды, что генералы даже подумали, не дать ли и «тунеядцу» кусочек? Прежде чем лечь отдохнуть, мужик по приказу генералов вьёт верёвку, и те привязывают его к дереву, чтоб не убежал. Через два дня мужик так наловчился, что «стал даже в пригоршне суп варить». Генералы сыты и довольны, а в Петербурге тем временем скапливаются их пенсии. Сидят генералы да почитывают «Московские ведомости». Но вот они соскучились. Мужик построил лодочку, устлал её дно лебяжьим пухом, уложил генералов и, перекрестившись, поплыл. «Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь и ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство — того ни пером описать, ни в сказке сказать». Но вот наконец и Петербург. «Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да весёлые! Генералы напились кофе, наелись сдобных булок, поехали в казначейство и получили кучу денег. Однако и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!»

«Премудрый пискарь»

Жил-был «просвещённый, умеренно либеральный» пискарь. Умные родители, умирая, завещали ему жить, глядя в оба. Пискарь понял, что ему отовсюду грозит беда: от больших рыб, от соседей-пискарей, от человека (его собственный отец однажды едва не был сварен в ухе). Пискарь построил себе нору, куда никто, кроме него, не помещался, ночью выплывал за едой, а днём «дрожал» в норе, недосыпал, недоедал, но изо всех сил берёг свою жизнь. Пискарю снится сон о выигрышном билете в 200 тысяч. Его подстерегают раки, щуки, но он избегает смерти. У пискаря нет семьи: «самому бы прожить». «И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто лет. Все дрожал, все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к нему кто. В карты не играет, вина не пьёт, табаку не курит, за красными девушками не гоняется — только дрожит да одну думу думает: «Слава богу! кажется, жив!» Даже щуки хвалят пискаря за спокойное поведение, надеясь, что он расслабится и они его съедят. Пискарь не поддаётся ни на какие провокации. Пискарь прожил сто лет. Размышляя над щучьими словами, он понимает, что, если бы все жили как он, пискари бы перевелись (нельзя жить в норе, а не в родной стихии; нужно нормально есть, иметь семью, общаться с соседями). Жизнь же, которую ведёт он, способствует вырождению. Он относится к «бесполезным пискарям». «Никому от них ни тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни славы, ни бесславия... живут, даром место занимают да корм едят». Пискарь решает раз в жизни вылезти из норы и нормально проплыть по реке, но пугается. Даже умирая, пискарь дрожит. Никому до него нет дела, никто не спрашивает его совета, как прожить сто лет, никто не называет его премудрым, а скорее «остолопом» и «постылым». В конце концов пискарь исчезает неизвестно куда: ведь он не нужен даже щукам, хворый, умирающий, да ещё и премудрый.

«Дикий помещик»: помещик недоволен очень крестьянами, а когда те от него уходят, становится диким – обрастает шерстью и когтями, забывает человеческую речь и пр. Предметом сатирического осмеяния в сказке является «глупость» дворянско-помещичьего класса периода его начавшегося исторического распада. Историческими реалиями сказки являются пореформенное положение временно-обязанных крестьян и надельное землевладение.

«Вяленая вобла» - поймали воблу и завялили. А она очень довольна, потому что мыслишки всякие вредные повыветрились, а пришло благоразумие и степенность. Пошла вобла вверх по карьерной лестнице. А тут ее взяли съели. Эта сказка – одно из наиболее известных выступлений Салтыкова против неизменно критиковавшихся им идеологии, психологии и практики оппортунизма, и трусливо-своекорыстного минимализма в общественном поведении. В том числе против теории малых дел, кстати.

«Орел-меценат» - орел сделался среди птиц помещиком и решил насаждать просвещение. Завел снегиря-фельетониста, дятла-историка, соловья поэта, учредил де-сиянс академию и пр. Соловья впрочем скоро выгнал и заменил на Тредьяковского. И решили тут придворные самого орла научить грамоте. Ни черта у них не получилось. Порвал орел со злости всех птичек, академию закрыл, просвещение прекратил. Вот. Сказка посвящена сатирическому изображению политики царизма в области культуры, науки и искусства, а также изобличению приспособленчества, холопства в культуре.

Поиск по сайту: