Н.А. Бердяев о свободе человека и воле Божьей

Заслуживающий внимание синтез принципов автономности и теономности осуществлен в трудах русских религиозных философов.

Остановимся сначала на рассмотрении соответствующих взглядов Н.А. Бердяева.

По признанию самого Бердяева его называли «философом свободы». Действительно, своеобразие философии Бердяева состоит в том, что он положил в основание философии не бытие, а свободу. В свободе, утверждает Бердяев, скрыта тайна мира. «В сущности, - указывает он, - я всю жизнь пишу философию свободы» (Самопознание. М., 1991, c. 56).

Бердяев развивает свое учение о свободе в русле своей персоналистической метафизики. Я имею в виду, в первую очередь, его идею объективации, которую он считал для себя основной. Он пояснял эту идею следующим образом. «Объективной реальности не существует, это лишь иллюзия сознания, существует лишь объективация реальности, порожденная известной направленностью духа … Объект есть порождение субъекта … Мир подлинно существует в необъективированном субъекте» (там же, c. 295). Носительницей подлинной реальности («первожизни») является личность (субъект, дух), а не природа, не объект. Объектность, по Бердяеву, это всегда порабощение духа, в то время как первожизнь есть творческий акт, свобода. В соответствии с идеей объективации, природный и социальный миры являются «падшими» мирами. Они представляют собой царство необходимости. В этих мирах свобода человека исчезает в необходимости. «Эмпирическая действительность», пишет Бердяев, есть необходимость, ограничение и утеря свободы. Свобода связывается Бердяевым именно с духом. «Свобода, - говорит он, - есть внутренняя динамика духа» (Философия свободного духа. М., 1994, c. 89). Подробнее: «Свобода есть самоопределение изнутри, из глубины, и противоположна она всякому определению извне, которое есть необходимость … Самоопределение изнутри и есть определение из глубины духа, из духовной силы, а не из силы внешней природы и не из моей природы. В свободе я ничем не определяюсь извне, из чужой мне природы, и даже не из моей природы, но определяюсь изнутри собственной духовной жизни, из собственной энергии духа, т.е. нахожусь в собственном, родном мне духовном мире» (там же, c. 90). Об этой неразрывной связи свободы и духа, о едва ли не тождественности свободы и духа Бердяев пишет многократно. Так, он отмечает: «Дух есть свобода … Обрести подлинную свободу значит войти в духовный мир. Свобода есть свобода духа …» (там же, c. 87); «Свобода духа, из себя порождающая последствие, творящая жизнь, раскрывается нам как бездонность, безосновность, как сила, идущая в бесконечную глубину …» (там же, c. 91).

Следующий момент, который необходимо учитывать, анализируя бердяевское понимание свободы, состоит в том, что для него дух, духовная жизнь есть раскрытие Бога. Причем, и это принципиально важно, Бердяев не сводит духовную жизнь только к явлению божественного. Это было бы, говорит он, «монофизитской ересью». «В духовной жизни, в духовном опыте, - подчеркивает он, - даны две природы, даны Бог и человек. Духовный мир и есть место встречи природы божественной и природы человеческой. Эта встреча и есть духовный первофеномен … Духовной жизни нет без Бога, с одной человеческой природой. Качество духовной жизни есть в человеке лишь в том случае, если есть к чему возвышаться и куда углубляться, если есть высшая божественная природа … И если бы существовала одна божественная природа, если бы не было для Бога Его другого, то не было бы первофеномена духовной жизни … Божественное бытие должно выйти из бытия в себе в свое другое, в бытие человеческое. В конкретной духовности не снимается и не упраздняется личность человеческая … Две природы – Бог и человек – остаются в самой глубине духовной жизни» (там же, c. 42-43).

Итак, духовный мир есть место встречи божественного и человеческого. Или, что, в сущности, то же самое, духовный мир есть место встречи свободы Бога (теономии) и свободы человека (автономии). «Истина, - пишет Бердяев, - дает нам высшую свободу. Но нужна свобода в принятии самой истины. Истина никого не может насиловать и принуждать, она не может насильственно дать свободу человеку. Мало принять Истину, Бога, нужно свободно принять. Свобода не может быть результатом принуждения, хотя бы то было Божье принуждение» (там же, c. 93). И еще раз об этом: “Требование свободы духа есть божественное требование. Не человек, а Бог не может обойтись без свободы человека. Бог требует от человека свободы духа, Богу нужен лишь человек свободный духом. Божий замысел о мире и о человеке не может быть воплощен без свободы человека, без свободы духа” (там же, c. 93). Резюмировать бердяевское решение рассматриваемой стороны проблемы свободы можно его же словами: «Свобода человека обосновывается на требовании Бога, на воле Божьей. Человек должен исполнить волю Божью, но воля Божья в том, чтобы человек был свободен духом … Утверждение свободы человека есть исполнение воли Божьей … И во имя Бога … должно утверждать свободу человека … не только свободу в Боге, но и свободу в признании Бога» (там же, c. 93-94). Здесь Бердяев выражает свое несогласие с Августином и говорит, что у Августина «человеческой свободы нет, есть лишь божественная свобода. Устанавливается принципиальное противоположение свободы и благодати, потому что благодать представляется действующей извне на человека» (там же, c. 95). Затем Бердяев обращается непосредственно к основным для данного раздела категориям. Он пишет: «В глубине духовной свободы не существует формальной автономии, там нет различия между автономией и теономией» (там же, c. 105). Далее Бердяев поясняет этот тезис. «Автономное сознание, - считает он, - есть сознание формалистическое. Оно соответствует той стадии духовной жизни, когда свобода еще беспредметна, ни на что не направлена, когда я хочу быть свободным от всякого принуждения и насилия извне, хочу определяться только собственной волей, хочу жить по своему закону. Автономия противополагается не только гетерономии, в чем ее правда, но и теономии, в чем ее неправда. Положительная, более глубокая истина заключается в том, что я не могу жить только по собственному закону, что свобода моя не может оставаться отрицательной, формалистической и беспредметной, что свобода нужна мне для великого ответа на Божий зов, для обращения моего к божественной жизни … Свобода духовного человека есть уже содержательная, положительная, внутренняя свобода, желание жить для Бога и в Боге» (там же, c. 105). Конкретизация этих общих положений достигается Н.А.Бердяевым на пути обращения к православному вероучению. Впрочем, может быть, речь должна идти не о конкретизации, а о придании этим положениям «аромата» таинственности. Ибо, как пишет Бердяев, мышление не может найти точку опоры для обоснования свободы человека. «Только христианство знает тайну обоснования свободы человека, тайну, связанную с двуединством природы Христа-Богочеловека, тайну соединения природ при сохранении различия этих природ» (там же, c. 99).

Представляется, что Н.А.Бердяеву, по сравнению с И.Кантом, удалось более отчетливо выявить собственно человеческое в соединении автономии и теономии. У Канта мы имеем, в сущности, отождествление автономии и теономии, сведение двух начал к одному: божественному («монофизитство», как говорил Бердяев). Бердяев же многократно подчеркивал, что человек свободен принять или не принять Бога. Единство, слияние автономии и теономии – высшая свобода, но человек (имеется в виду духовный уровень его бытия) может как принять, так и отринуть это единство, избрать свободу зла.

Поиск по сайту: