История как вид инновационной процессуальности

Первым шагом к установлению специфичности исторического процесса может быть отнесение его к одному из фундаментальных типов процессуальности, свойственных универсуму. В разделах, посвященных онтологии, было показано, что процессуальность универсума представляет собой единство трех фундаментальных типов (уровней) процессуальности. Первый из них – хаотическая процессуальность, слитая воедино с абсолютным покоем, - свойствен уровню бытия бесконечного как такового. Второй – функционирование (циклическая процессуальность) – свойствен уровню бытия конечного как такового. Третий – инновационная, творческая процессуальность (развитие) – свойствен уровню бытия конечного, фундированного бесконечным. Других столь же фундаментальных типов (уровней) процессуальности не существует. Иначе говоря, любая процессуальность (природная, социальная, духовная), с которой мы имеем (или будем иметь) дело, либо относится к одному из указанных типов, либо является некоторой их комбинацией. Пропорции, в которых присутствуют в изучаемой процессуальности эти – фундаментальные – типы процессуальности, определяются соотношением различных видов связности, преемственности, свойственных исследуемой процессуальности. Самые разные виды связности, преемственности, единства следующих друг за другом фрагментов процессуальности можно назвать памятью субъекта этой процессуальности. Память, свойственная различным субъектам процессуальности, чрезвычайно многообразна. Один полюс этого многообразия образуется абсолютной памятью. Субъект такой процессуальности абсолютно самотождествен, он находится в абсолютном покое. Противоположный полюс многообразия видов памяти представлен абсолютным отсутствием памяти.

Соответствующий “субъект” характеризуется абсолютной несамотождественностью. Его процессуальность является чисто хаотической. К полюсу абсолютной памяти примыкают субъекты, которым свойственны виды памяти, совершенно “не захваченные” процессуальностью. Память такого (лапласовского) рода однозначно определяет характер процессуальности, оставаясь при этом абсолютно стабильной, неизменной. Процессуальность субъектов, обладающих такой памятью, является строго циклической или квазициклической (функционированием). Для природных систем роль памяти такого рода играют законы, исключенные из процессуальности (например, законы механики). Знание подобных законов позволяет однозначно вывести из данного состояния изучаемой системы все остальные ее состояния. Обширное пространство между полюсом, образованным полным отсутствием памяти, и формами жесткой, однозначной (лапласовской) памяти, исключающими из процессов всякие инновации, занимают многоразличные формы более гибкой, более сложной и “тонкой” памяти, которые не только допускают, но предполагают и стимулируют их (инноваций) появление. Речь идет, в частности, о законах развития “тиражированных” систем. Формами такой памяти являются также генетическая память, свойственная всем живым организмам, психическая память, свойственная организмам с высокоразвитой центральной нервной системой, и различные формы социальной памяти.

Ясно, что история как специфический процесс не является ни хаотической процессуальностью, слитой воедино с абсолютным покоем, ни функционированием (циклической, однозначно предсказуемой процессуальностью). История как специфический процесс должна быть рассматриваема в качестве вида инновационной процессуальности. Очевидно, что такое отнесение является лишь началом определения истории: всякий исторический процесс есть инновационный процесс, но, естественно, не всякий инновационный процесс есть история. Некоторые моменты видового отличия исторического процесса от других видов инновационных процессов будут обсуждаться ниже. А сейчас мы попытаемся извлечь максимум содержания из уже установленной части определения истории, согласно которой “история есть инновационный (творческий) процесс”.

Здесь, конечно, следует иметь в виду, что социальная процессуальность включает в себя не только инновационную, но и циклическую компоненту. Более того, в течение огромного отрезка времени человеческие сообщества осуществляли именно циклическую процессуальность. Роль социальной памяти на этом этапе существования общества играли традиции (в строгом, категориальном значении этого слова). Можно сказать, что такое (традиционное) общество находилось вне истории. Его процессуальность либо не приносит ничего нового, либо это новое проникает в жизнь традиционного общества настолько малыми порциями, настолько медленно, что члены такого общества просто не замечают новизны. Здесь можно согласиться с рассуждением современного немецкого философа Г. Люббе, который пишет: “Все предположения относительно степени инновационного сгущения в рамках культурной эволюции, начиная с которой оно может привлечь к себе внимание и стать предметом исследования, являются чистейшей воды спекуляцией. С практической точки зрения, оно должно достигнуть, по крайней мере, такого уровня, чтобы для любых трех сосуществующих поколений, связанных культурной эволюцией, опыт устаревания во времени... стал очевиден” (В ногу со временем. О сокращении нашего пребывания в настоящем // Вопросы философии. 1994, № 4, с. 96). В традиционном обществе степень инновационности социального процесса была столь мала, что его члены не замечали инноваций (устаревания каких-либо сторон жизни). Они, можно сказать, жили в "вечном" настоящем. Для них, следовательно, будущее, по сути, тождественно прошлому. Прошлое для них было, соответственно, предвосхищенным будущим. В таком обществе все уже было и все еще повторится несчетное количество раз. Текущая жизнь человека повторяет во всех деталях его предшествующие жизни, и сама будет повторяться во всех деталях в последующих его жизнях. Можно сказать, что для члена традиционного общества нет никаких познавательных проблем. Все объяснено здесь мифическим миросозерцанием, все его действия предзаданы священными традициями, играющими роль своеобразных социальных инстинктов, в которых однозначно запечатлен опыт выживания данного сообщества. Можно сожалеть, что традиционный образ жизни, в котором индивидуальное бытие и сознание были растворены в коллективном бытии и сознании, стал разрушаться. Однако человечество не пожелало (и не могло) длить свое младенчество, не могло более жить в колыбели, покачиваемой традициями. Традиции были потеснены. На освободившееся (этой лапласовской формой социальной памяти) место пришли формы социальной памяти, имеющие совершенно иные свойства. Эти формы социальной памяти уже не связывают так однозначно, как традиции, предшествующие и последующие состояния общества, поэтому социальная процессуальность здесь, с одной стороны, несет приращение социального бытия (элементы социальной новизны) и, с другой стороны, наносит ущерб социальному бытию (уничтожает, элиминирует те или иные элементы былого, старого). Иными словами, социальная процессуальность становится инновационной. Разрушение старого - это лишь другая сторона, необходимо свойственная процессуальности, несущей новизну. Переход от традиционного образа жизни к историческому образу жизни является одной из самых революционных эпох, пройденных человечеством. Можно сказать, что это была эпоха становления человека современного духовного типа, человека, обладающего качеством личности. Этот переход сопровождался также становлением новых - исторических - типов мировоззрения, остающихся самыми авторитетными до наших дней. На смену неисторическому (мифологическому) миросозерцанию приходят в это время религиозное и философское мировоззрения, в которых важнейшее место занимает идея историзма (представление о направленности и необратимости мирового и социального процессов). Последнее однозначно свидетельствует о том, что общество уже не только осуществляет инновационную процессуальность, но и осознает в той или иной мере инновационный характер социальной процессуальности.

Осознание отличия прошлого от настоящего, осознание того, что прошлое не полностью воспроизводится в настоящем, что нечто уходит безвозвратно, является еще одним, принципиально важным, показателем того, что общество вступило в историю в строгом смысле этого слова. Вступление обшества в историю требовало специальных форм фиксации, искусственного сохранения избранных черт прошлого. Далеко не случайно в это же время формируются и возможности такой фиксации особенностей уходящих лет и дней. Под возможностями такого рода мы имеем в виду, прежде всего, появившуюся тогда письменность. Традиционная культура по природе своей является устной. Она укоренена в священной повседневности и передается вступающим в жизненный круг поколениям в процессе их непосредственного общения со старшими. Именно письменность послужила основой для возникновения историографии. В этом отношении заслуживающее внимания суждение мы находим у современного российского философа Ю.А. Шичалина, связывающего рождение европейского исторического сознания с творчеством Гомера. “Если мы, - пишет он, - всерьез задумаемся над тем, что предпринял Гомер, то ответ на этот вопрос будет ошеломляющим и почти невероятным. Гомер впервые осознает необходимость прошлого для сознательной ориентации в настоящем и – поскольку реальных оснований для воссоздания реального прошлого во времена, непосредственно следующие за темными веками, было очень немного, он создает это прошлое и его героев с почти невероятной очевидностью и осязаемостью. Создание собственного прошлого именно как прошлого и помещение в этом созданном прошлом своих корней и истоков было открытием того специфически европейского взгляда на мир, который определяет самотождественность Европы по сей день” (“Осевые века” европейской истории // Вопросы философии. 1995, № 6, с. 77). С тех пор (если говорить об античности, то возникновение историографии обычно связывается с деятельностью Геродота и Фукидида, живших в пятом веке до н.э.) историография становится одной из важнейших форм социальной памяти. Роль этой формы социальной памяти, в общем, непрерывно возрастает соответственно уменьшению роли традиций в общественной жизни. Особенно велика роль историографии как формы социальной памяти в наше время.

Поиск по сайту: