О гордости и смирении, о трусости и достоинстве

Итак, спорной представляется позиция, согласно которой жизнь человеческая может быть осмысленной только, если признавать возможность слияния человека с Абсолютом. Отметим также, что несправедливыми нам представляются обвинения, выдвигаемые С.Л. Франком, Н.А. Бердяевым, другими религиозными философами, в гордости, с одной стороны, и трусливости, с другой, тем мыслителям, которые пытаются отыскать смыслы, имманентные земной жизни человека, тем, которые не рассчитывают на возможность соединения с Богом. Процитируем еще раз С.Л. Франка: "... Никакое дело не может осмыслить само по себе человеческой жизни. Искать недостающего смысла жизни в каком-либо деле, в свершении чего-то, значит впадать в иллюзию, как будто человек сам может сотворить смысл жизни своей, безмерно преувеличивать значение какого-либо по необходимости частного и ограниченного, по существу всегда бессильного человеческого дела. Фактически это значит трусливо и недосмысленно прятаться от сознания бессмысленности жизни, топить это сознание в суете..." (Франк С. Л. Указ. соч., с. 509 -510).

Прежде всего, в связи с этим надо сказать, что в подчеркивании бессмысленности жизни человека много правды. Мы весьма далеки от прямолинейного прогрессизма, от "розового" оптимизма. Мы далеки от убеждения в автоматической и спонтанной (осуществляющейся "сама собой", независимо от усилий человека) осмысленности земного бытия человека. Мы только против того, чтобы крупицы смысла, достигаемые усилиями и страданиями человека, пренебрежительно приравнивали к нулю и манили, отвлекая его от созидания этих крупиц смысла, иллюзорным Абсолютным Смыслом. Гордость в атеистической позиции, конечно, есть, ибо человек, придерживающийся ее, надеется только на себя (и других людей), а не уповает на Божью благодать. Но, во-первых, здесь присутствует, несомненно, и смирение, ибо такой человек отчетливо осознает свою (и человечества) ограниченность и смертность, рассчитывает на созидание лишь локальных, временных, ограниченных смыслов и не ждет прорыва в мир иной. А, во-вторых, гордость и самомнение, по крайней мере, не в меньшей степени, чем атеистическому подходу, присуща и религиозной позиции. Действительно, скромно ли рассчитывать на внимание к собственной персоне со стороны Бога, на приобщение к Царству Божьему, на прорыв в лоно вечности? Что же касается трусливости, то кто же более труслив? - Тот, кто перед лицом неизбежной смерти не отчаивается и пытается придать смысл своей жизни своими усилиями и поступками, или тот, кто, признавая земную жизнь за «суету сует», верит в собственное бессмертие?

С.Л. Франк в яркой и отчетливой форме выразил позицию, согласно которой эволюция безрелигиозного гуманизма привела этот гуманизм к саморазложению. И, действительно, он дает, можно сказать, уничтожающую критику безрелигиозного гуманизма. Такой гуманизм, по мнению Франка, “обречен на разложение, ибо подтачивается одним роковым внутренним противоречием: вера в самодержавно-неограниченную власть человека как высшего, самовластного хозяина своей жизни противоречиво сочетается с верой в служение неким абсолютным, не зависящим от самочинной человеческой воли, нравственным ценностям” (Реальность и человек. М., 1997, с. 335). Думается, что С.Л. Франк совершенно прав. Тот гуманизм, который “верит” если не в нынешнюю, то в будущую “самодержавно-неограниченную власть человека”, который “верит” в некие “абсолютные”, не зависящие от человека ценности, обречен на саморазложение. Но обречен он на это, по нашему убеждению, не потому, что он “безрелигиозный”, а потому, что он недостаточно последовательно безрелигиозен. Он – тот гуманизм, который критикует С.Л. Франк, - в сущности, религиозоподобен. Такой гуманизм, в сущности, обожествляет либо человека, либо будущего человека, либо “сверхчеловека”, идущего на смену человеку. Иначе говоря, Франк критикует тот гуманизм, который находится еще в лоне религиозности. Такой гуманизм, являющийся, по сути, редуцированной формой религиозного мировоззрения, критиковать достаточно легко, ибо он, в отличие от теистического мировоззрения, не может сослаться на “непостижимость” провозглашаемого им Абсолюта.

Гораздо сложнее, на наш взгляд, справиться с тем атеистическим гуманизмом, который с беспощадной последовательностью отрицает существование (и будущее осуществление) каких бы то ни было аксиологических абсолютов. Такому гуманизму не грозит, в частности, “крушение кумиров” (будущее осознание относительности относительного, признаваемого ныне абсолютным), ибо у него просто не может быть кумиров. Правда, такой гуманизм “по плечу” далеко не каждому представителю вида homo sapiens. Принимая такой гуманизм, такое мировоззрение, человек должен помнить слова Данте Алигьери: “Здесь нужно, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета”. Это не значит, конечно, что в таком случае человек оказывается у входа в ад. Это значит только то, что он вступает в мир и жизнь, очеловечить которые могут только сами люди. Это значит также то, что следует оставить надежду на достижение земного или небесного рая.

Итак, последовательный атеистический гуманизм по природе своей не может обожествлять человека. Поэтому такой гуманизм - это, конечно, не антрополатрия. Более того, этот гуманизм весьма критичен по отношению к человеку (человечеству). Он прекрасно осознает ограниченность его возможностей, его локальность и временность, его "низкое" происхождение. В то же время рассматриваемый вариант гуманизма утверждает, что человек (человечество) образует высший из известных нам уровней бытия универсума. Это обстоятельство гуманизм рассматривает не как причину для самолюбования и самовосхваления, а как основание, с одной стороны, достоинства и самоценности человека и, с другой стороны, как основание его величайшей ответственности за сохранение баланса между различными уровнями бытия доступной нам части универсума.

Таким образом, атеистический гуманизм утверждает человека в качестве творца высших духовных ценностей (нравственности в частности). С другой стороны, этот принцип указывает на то, что человек является человеком в той мере и тогда, в какой мере и когда он приобщен к этим ценностям. Человек творит, осуществляет духовные ценности и тем самым творит в себе человека, осуществляет себя в качестве человека. Принцип гуманизма утверждает, следовательно, ответственность человека за эти ценности: человек - это хранитель и гарант их. Тем самым, человек - это хранитель и гарант человечности (см. об этом также в разделе 5.31.5.).

Религиозное решение проблемы смысла жизни неопровержимо для тех, кто считает возможным пренебрегать аргументами разума, кто не боится объявить себя ненавистником разума (мисологом). К мисологии был близок, например, Лев Шестов. К мисологии, к принесению разума в жертву склоняются в наши дни многие высокопросвещенные гуманитарии, поспешившие обратиться за помошью в разрешении мировоззренческих проблем к религии. Следует с уважением отнестись к сторонникам такого решения. Оно чрезвычайно привлекательно для смертного, оно по-своему гениально. Оно одновременно и утешительно, и устрашительно. Оно обладает всеми тремя качествами, которые “побеждают и пленяют” людей: оно настояно на чуде, тайне и авторитете.

Но есть свое достоинство и в позиции приверженцев философии, понимаемой как мировоззрение, созидаемое, прежде всего, разумом. Такое мировоззрение сурово и трезво. Оно принимает “низкую истину” о временности человека и человечества. Оно не дает увлечь себя “возвышающим обманом” о вечной жизни. Идея Бога, фундирующая представления о “вечной жизни”, при последовательном проведении ее через разумно построяемое мировоззрение взрывает такое мировоззрение изнутри. Она (эта идея) является, на наш взгляд, чужеродной и излишней в философском мировоззрении. Она отсекается здесь “бритвой Оккама”, она может присутствовать в таком мировоззрении лишь в негативном плане.

Глава 26. ВРЕМЕННОЕ И ВЕЧНОЕ В БЫТИИ ЧЕЛОВЕКА

Поиск по сайту: