В осуществлении исторического процесса

В заключение коснемся еще одного аспекта содержания формулы "история есть творчество". Речь пойдет о том, что творческий процесс никогда не бывает полностью подконтролен сознанию. В творчестве всегда в большей или меньшей степени присутствует бессознательное. Каждый акт творчества предполагает импульс бессознательного. Это обстоятельство убедительно продемонстрировано исследователями применительно к самым разным сферам творчества. На наш взгляд, необходимость бессознательного начала для творчества может рассматриваться не только как "эмпирическое обобщение", но и как закон творческой деятельности. Под этот закон можно подвести достаточно надежный онтологический фундамент. В качестве такового способна выступать уже упомянутая трехуровневая модель бытия универсума. С помощью этой модели можно показать, в частности, что специфическим основанием существования случайности, свободы и творчества является повсюдно присутствующий уровень бытия бесконечного как такового, одной из двух ипостасей которого является абсолютная хаотичность. Именно повсюдность хаоса и дает возможность универсуму осуществлять названные феномены. Дело в том, что присутствие хаоса тождественно наличию спонтанности, разрывающей причинно-следственные связи и являющейся “зародышем” случайности и (в возможности) творчества. Своеобразным воплощением уровня бесконечного как такового в духовном мире человека является сфера бессознательного. Бессознательное здесь выступает в роли духовного хаоса, необходимого для осуществления творческой деятельности. Таким образом, если принять тезис, согласно которому любой акт творчества содержит элементы бессознательного, и согласиться с тем, что история есть творчество, то следует признать, что история никогда не бывает (не будет) полностью подконтрольна сознанию, что в ней всегда есть (и будет) более или менее весомый компонент бессознательного.

Этот вывод, во-первых, еще раз подтверждает сущностную непредсказуемость исторического процесса. Во-вторых, он настраивает на критическое отношение к мировоззренческим системам, обещающим человеку будущий "скачок из царства необходимости в царство свободы", в беспроблемную, гармоничную, планово организованную жизнь с абсолютно "прозрачными" общественными отношениями. Этот вывод противоречит также тем историософским концепциям, которые утверждают, что история есть саморазвертывание разума, осуществление идеи, прикладная логика и т.п. Иррациональное в истории, в соответствии с этим выводом, не есть только внешнее, поверхностное, за которым, как полагал, к примеру, Гегель, скрыт разум, использующий страсти и желания людей для достижения своих целей, для осуществления своего плана. Если всерьез принять вывод, к которому мы пришли, то с Гегелем и его единомышленниками согласиться нельзя. Ибо, в соответствии с этим выводом, иррациональное, бессознательное, это - сущностный компонент истории, так как без него история не была бы историей (не была бы творческим процессом). Далеко не случайно, что у Гегеля всемирная история, будучи “разумным, необходимым обнаружением мирового духа”, как раз и не является творческим процессом, поскольку итог мировой истории, по Гегелю, в сущности, тождествен ее началу. Обсуждаемый вывод противоречит также точке зрения, развивавшейся, в частности, Р.Дж. Коллингвудом. Согласно Коллингвуду, “вся история – история мысли”. Причем, с исходным пунктом размышлений Коллингвуда о специфике исторического процесса вполне можно согласиться. Он указывает в этой связи, что историк “исследует не просто события (простым событием я называю такое, которое имеет только внешнюю сторону и полностью лишено внутренней), но действия, а действие – единство внешней и внутренней сторон события” (Идея истории. Автобиография. М., 1980, с. 203). Отсюда следует как радикальное отличие природных событий и действий людей, так и принципиальное отличие в способах их постижения. “Природные процессы, - утверждает английский исследователь, -... с полным правом могут быть описаны как последовательность простых событий, исторические же процессы – нет. Они не последовательность простых событий, но последовательность действий, имеющих внутреннюю сторону, состоящую из процессов мысли” (там же, с. 204). Но в свете достижений науки и философии в познании духовной жизни человека, нельзя “внутреннюю” сторону действий людей сводить только к мыслительному процессу, только к деятельности рассудка и разума. Она включает в себя также и деятельность бессознательного. Поэтому мы считаем утверждение Р. Дж. Коллингвуда (“исторический процесс – процесс мысли)” слишком односторонним, неправомерно игнорирующим, в частности, другой важнейший компонент “внутренней стороны” деятельности людей: бессознательное.

Подчеркивание значимости и неэлиминируемости вклада бессознательного в осуществление исторического процесса не следует рассматривать в качестве призыва стимулировать в человеке бессознательное начало. Культура человека - это результат прежде всего "высвечивания" и освоения разумом тех или иных "секторов" бессознательного в индивидуальной и общественной жизни. Мы убеждены, что достойное человека разумного будущее также возможно только через дальнейшее ограничение и освоение разных уровней и форм бессознательного. Мы отстаиваем позицию, согласно которой продолжение достойной человека истории возможно только в том случае, если роль главного регулятора общественной жизни будет играть нравственно-правовой разум. Поэтому сделанный здесь вывод совсем не есть апология и прославление бессознательного в человеке и в истории. Этот вывод, можно сказать, является констатирующим: бессознательное начало в человеке неистребимо точно так же, как в универсуме неистребим хаос. Их (хаос, бессознательное в человеке) надо стремиться держать под контролем. Но элиминировать, уничтожить их полностью невозможно. Человечеству надо учиться достойно жить и, следовательно, продолжать, творить историю, отчетливо осознавая неистребимость и "повсюдность" хаоса.

Глава 30. ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА: СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ

5.30.1. Еще одна (культурологическая) схема мировой истории

Для решения определенного класса философских, культурологических и, видимо, социологических задач, связанных с пониманием и оценкой науки, полезно ввести понятия "моноцентрическая культура" и "полицентрическая культура".

Разумеется, здесь не место для детального обсуждения содержания этих понятий. Ограничимся их краткими пояснениями.

Моноцентрическая культура характеризуется наличием у нее господствующего, абсолютно доминирующего сектора. В такой культуре все остальные сектора служебны, вторичны по отношению к доминирующему сектору. Господствующий сектор культуры санкционирует другие ее сектора, диктует им правила игры, придает им смысл. Можно сказать, что доминирующий сектор формирует все остальные сектора культуры. Моноцентрическая культура характеризуется высокой степенью интегрированности, целостности. Целостность культуры достигается здесь за счет, по сути, полной зависимости других секторов культуры от господствующего сектора. Совершенно очевидно, что целостность является сильной стороной культуры такого рода. Моноцентрическая культура – это органическая, стабильная культура, имеющая, по сути, общепринятую в рамках этой культуры систему ценностей, надежные способы решения социальных и личностных проблем и т.д. Однако, с другой стороны, моноцентрическая культура – это "жесткая", замкнутая культура, система, склонная к излишней регламентации общественной и частной жизни людей, к авторитаризму.

История культуры демонстрирует осуществление лишь одного вида моноцентрической культуры. Мы имеем в виду культуру религиоцентрическую. Действительно, на протяжении многих столетий именно религия определяла характер и сущность всех остальных секторов культуры (образования, морали, политики, права, искусства, философии…). Это справедливо по отношению к западноевропейской (христианской) культуре, по отношению к культуре Руси-России, по отношению к соответствующим периодам в развитии многих других локальных культур. Можно сказать также, что некоторые культуры и в наши дни продолжают оставаться, по сути, религиоцентрическими. В данном случае мы ведем речь об обществах, в культурной жизни которых решающую роль играет ислам.

Что пришло (приходит) на смену религиоцентрической культуре? – Априори можно рассуждать так: развитие культуры сводится к смене доминирующих, господствующих ее секторов. В таком случае история культуры предстала бы перед нами как смена различных видов моноцентрической культуры: например, "правоцентрическая культура" сменяет "политикоцентрическую культуру", ей на смену приходит "культура искусствоцентрическая" и т.д. Такое рассуждение в некоторой мере правомерно. И можно было бы подобрать ряд примеров, свидетельствующих, как кажется, в его пользу. Если принять такое рассуждение, то на смену религиоцентрической культуре, имевшей место в средневековой Европе, приходит культура эпохи Возрождения, которую в рамках этого подхода можно было бы характеризовать как искусствоцентрическую. В рамках этого же подхода европейскую (и североамериканскую) культуру 20-го века следовало бы характеризовать как наукоцентрическую.

Не отрицая в принципе возможности осуществления различных видов моноцентрической культуры, подчеркнем, что, на наш взгляд, развитие европейской культуры, начиная с эпохи Возрождения, а позднее - североамериканской и российской культур, все-таки точнее характеризовать не как смену различных видов моноцентрической культуры, а как период становления и развития полицентрической культуры, как период перехода от моноцентрической (религиоцентрической) культуры к полицентрической культуре.

В ходе становления такой культуры различные сектора культуры освобождались от определяющего влияния религии, обретали все большую степень автономности, начинали развиваться в соответствии со своей собственной логикой. При этом, конечно, в значительной мере разрушается прежняя интегрированность, целостность культуры. Разные сектора культуры начинают "работать на себя". Становится реальной опасность распада культуры на слабо скоррелированные между собой сектора. Разрушение целостности культуры проявляется в мировоззренческом, ценностном кризисе, характерном для переходной культуры. В это время между разными секторами культуры возникает своего рода соревнование на предмет степени их влияния на общественную и частную жизнь человека. На различных этапах становления полицентрической культуры казалось, что тот или иной сектор культуры становится доминирующим, а культура вновь становится моноцентрической.

Так, в 20-м веке, по мнению многих исследователей, определяющую роль в культуре многих регионов мира играет наука (и в неразрывном единстве с ней развивающиеся техника и технология). В это время весомо заявила о себе сциентистская позиция, в основе которой лежит убеждение в том, что наука есть высшее достижение культуры и универсальное средство решения всех человеческих проблем. В это время в общественное сознание широко вошло убеждение в том, что социальная и частная жизнь человека должны выстраиваться на научной основе. Многие сектора культуры в это время вольно или невольно подстраиваются под науку. Все или почти все в эту эпоху стремится стать научным: "научная философия", "научное мировоззрение", "научная идеология"…; "этика – это наука", "эстетика – это наука", "литературоведение – это наука"…

Здесь важно подчеркнуть, что даже в период верхней кульминации авторитета науки в глазах общества она (наука) не была господствующим, доминирующим, все определяющим сектором культуры. По всей видимости, наука и не может быть таким (доминирующим) сектором. Этот вывод имеет принципиально большое значение для решения вопросов, обсуждаемых в данной главе: вопросов, связанных с разработкой современной стратегии развития системы образования.

5.30.2. О необходимости современной стратегии развития

системы образования

В наше время в системах образования, по сути, всех стран происходят радикальные трансформации. Эти трансформации представляют собой отклик сферы образования на стремительные изменения важнейших сторон общественной жизни, прежде всего, на процессы ее глобализации и информатизации. В связи с этим актуализируются вопросы о сущности образования, о характере взаимоотношений системы образования с другими секторами культуры (с наукой в частности), об особенностях, возможностях и целях современной системы образования. В этом контексте чрезвычайно актуален вопрос об адекватности нынешней российской системы образования вызовам современности.

Характер изменений, происходящих в российской системе образования на протяжении последних пятнадцати лет, определяется разными авторами различно: реформирование, модернизация, деградация. Видимо, все эти определения в некоторой мере и в некоторых отношениях справедливы. Многие противоречия и трудности в развитии российской системы образования вызваны, на наш взгляд, тем, что это развитие имеет преимущественно «реактивный» характер. Иначе говоря, это развитие определяется преимущественно внешними по отношению к системе образования факторами: радикальными преобразованиями политической, идеологической, правовой, экономической и духовной сфер жизни общества, информатизацией общественной жизни, стремлением России войти в европейское образовательное пространство и т.п. Такое развитие, с одной стороны, представляется вполне естественным. Действительно, система образования не может не реагировать на процессы, происходящие в других секторах и сферах культуры. С другой стороны, такое развитие может привести к печальным для системы образования, а впоследствии и для всей культуры, итогам: оно может привести к утрате системой образования инициативы, к утрате этой системой качества субъекта. Такое развитие может превратить систему образования в нечто вторичное, служебное по отношению к другим секторам и сферам культуры. Чтобы этого не произошло, необходимо отчетливое понимание обществом сущности образования, понимание самостоятельной ценности образования, понимание своеобразия современного этапа в развитии образования. Необходима разработка целостной современной стратегии развития системы образования.

Чтобы в процессах изменения российской системы образования не возобладали негативные тенденции, ее преобразование должно осуществляться на фундаменте понятной обществу и признанной обществом стратегии. Важные элементы такой стратегии содержатся в Законе Российской Федерации об образовании и в Законе Российской Федерации о высшем и послевузовском профессиональном образовании. Интересные для реформы российской системы образования концептуальные обобщения представлены в документах, принятых в рамках Болонского процесса. Тем не менее, говорить о наличии целостной и последовательной стратегии трансформации российской системы образования, стратегии гуманистической и адекватной вызовам, с которыми столкнулась Россия на современном этапе ее развития, на наш взгляд, пока еще рано.

Разумеется, разработка такой стратегии требует усилий многих специалистов различного профиля. Мы высказываем здесь некоторые идеи и предложения, которые могут помочь в формировании современной системы образования.

5.30.3. Принцип сообразности образования культуре –

Поиск по сайту: