В.В. Зеньковский о субъекте свободы

Соотношение автономии и теономии достаточно глубоко и интересно обсуждалось также В.В. Зеньковским (1881-1962). Он отмечает, прежде всего, что в идее этической автономии есть совершенно бесспорная сторона: учение о свободе как основе моральной жизни. Аналогичное требование, считает Зеньковский, содержится и в христианстве, которое «ищет лишь свободное обращение души к Богу». В этом требовании, по мнению Зеньковского, нет еще никакой автономии. Специфическое содержание идеи этической автономии, согласно Зеньковскому, составляет неприемлемое для него убеждение, в соответствие с которым в самом человеке есть источник его духовной силы, есть собственная почва духовной жизни. «Моральный закон, встающий перед нами с непобедимой императивностью, восходит, - пишет Зеньковский, излагая позицию сторонников этической автономии, - к нашей же чистой воле, пусть трансцендентальной, надэмпирической, но все же не трансцендентной. Для этической жизни не нужно ничего трансцендентного – в этом тезисе главный пафос Кантовской этики, в этом главная ценность ее для европейского сознания. Человеку нового времени не хочется трансцендентного, ему не нужен Бог, хотя нужна и дорога духовная жизнь и творчество» (Автономия и теономия // Путь. 1926, № 3, c. 309). Зеньковский вскрывает затем некоторые слабые стороны кантовской идеи этической автономии. Так, он справедливо указывает, что в системе автономной этики есть «свой элемент мистицизма, притом агностического оттенка». Этот элемент мистицизма заключается в том, что живая эмпирическая личность должна здесь безусловно подчиняться императиву «чистой воли». Субъектом свободы оказывается, таким образом, не эмпирический, а трансцендентальный субъект (там же). «Независимая этика, - продолжает далее Зеньковский, - освобождая этическую жизнь от религии, разрывая связь нашу с Отцом нашим на небе, - отдает затем нас в плен непостижимому началу в нас … В эмпирической нашей жизни нет и не может быть свободы, здесь царит неотменимая, сплошная причинность, - между тем этическая задача, извнутри связанная с излучениями свободы, заключается как раз в переработке именно эмпирического нашего состава (там же, c. 44 (310)). К тому же, как мы помним, Канту пришлось в число постулатов этического сознания ввести постулат бытия Бога. Поэтому, указывает Зеньковский, идея этической автономии у Канта, исходившего из признания самостоятельного источника моральной жизни в человеке, перерождается в развитии своем в признание подчинения личности некоему надэмпирическому в ней началу. «Этический имманентизм оказался мнимым: ведь «чистая воля», «трансцендентальный субъект» и т.п. – это не есть глубина и основа нашего эмпирического я … Трансцендентальное в нас – внеэмпирично; от него есть пути к эмпирическому (в систему которого оно «внедряется»), но обратного пути нет … Автономия есть в нас, но она не от нас, она не наша. Никто не может ни объявить трансцендентальное я своим, ни вообще его индивидуализировать … В глубине нашего духа вовсе нет никаких этических сил: в нас может открыться этическая жизнь, как продукция чистой воли, мы можем (и по системе этической автономии должны) отдать себя ей всецело, но это вовсе не глубина нашего духа» (там же, c. 45 (311)). Таким образом, этическая автономия оказывается лишь провозглашенной, так как личность здесь не есть субъект свободы, она есть лишь арена свободы – свободы транцендентального субъекта. Продолжая анализ автономной этики, Зеньковский утверждает, что ее обоснование не достигается даже онтологизацией трансцендентальных функций. Углубление в скрытые движения человеческой души, пишет Зеньковский, ссылаясь на Достоевского и на достижения «новейшей психопатологии», показывает наличие хаоса в ней, «жуткую ее широту», «неустроенность» человеческой психики, ее бессилие в самоустроении, внутреннюю нашу неспособность своими силами овладеть тайной свободы, бессилие натуральной свободы, действительную, а не выдуманную потребность в высшей силе (там же). «И человечество, надеявшееся обойтись без Бога, все чаще и глубже приходит к сознанию своей ограниченности, к тоскливому чувству своей метафизической пустоты …» Выход из тупика автономной этики Зеньковский видит в возвращении к этике теономной, этике христианской. «Вне благодатного озарения нашего Богом, - утверждает он, вне таинственного соединения с Ним через Церковь, через таинства невозможно моральное здоровье, невозможна подлинная свобода. Мы становимся свободны лишь во Христе …» (там же c. 37(303)). «Мы свободны, - продолжает Зеньковский, - но в Церкви, мы всем сердцем, всем существом отдаемся зовам любви, но сознаем, что эти движения любви в нас глубже индивидуальности нашей. Оттого совершенно неправильно характеризовать систему христианской этики, как систему гетерономии: не извне, а извнутри, из самых глубин сердца идут движения любви, нет и не должно быть ничего внешне навязанного или внешне исполняемого, все обвеяно свободой, все питается и определяется этой свободой, но самая свобода не есть всецело индивидуальная функция …» (там же, c. 38(304)).

Подводя итог, Зеньковский пишет, что христианству чужда идея гетерономии, но «не менее чужда ему и идея этической автономии: личность не имеет в самой себе, в своих глубинах никаких сил, она не обладает чисто индивидуальной свободой – без Господа, по Его собственному слову, мы ничего не можем делать … Не вне себя и не внутри себя находим мы источник сил, а в Боге. Оттого вся эта система может быть охарактеризована в терминах теономии» (там же, c. 38 (304)).

Поиск по сайту: